Ядро и Окрестность

Костя усмехнулся:

– Медь как раз тяжелее.

– А сколько ее было – щит и меч всего-навсего, шлем.

– А порох?

– Порох – энергия. Хочешь знать, почему он легкий? Все понятно, энергия не масса. Я думаю, ее проще добыть из легкого. Но ты верно подметил. Война сделана не только из массы. Ей нужна энергия, бросать свою тяжесть далеко и быстро вперед.

– Всем нужна, и миру тоже. Как только выгнали немцев, в первую очередь отстроили ГРЭС.

Максим вспомнил дом, в котором их разместили после войны. Он был ведомственный от этой самой ГРЭС. Там работала его тетка электриком. Уходя на дежурство, она включала плитку для обогрева. А ему наказывала не подпускать к ней своего двухлетнего сына. Максим был не намного старше, но все понимал, стараясь развлечь ребенка игрой. Тот протягивал руки к теплу. Максим караулил. Однажды ему надоело, и он решил напугать брата. Взял его ладошку в свою и пригнул к спирали. «Ой, бойно, пусти!» – «Не будешь?» – «Пусти-и!» – «Пойдем спать». Он укладывал его на кровати, ложась рядом. Тетка, приходя со смены, была довольна, находя обоих спящими. В награду она даже принесла ему магнит в виде подковы – одна половина красная, другая синяя. Запросто двигал гвозди сквозь сиденье стула. С тех пор Максим усвоил: где электричество, там водятся и магниты. Они близнецы-братья. Тетка с сыном уехала к мужу. Максим с матерью и бабушкой, мыкаясь по углам, выстояли в очередь жилье, в котором и живут сейчас. Но здесь нет света, потому что ГРЭС далеко. Провода от нее протянуты только к заводам, больницам и детским садам. Первое время он еще помнил о плитке и лампочке, потом постепенно привык к коптилке по вечерам, сделанной из пузырька с маслом.

– Ток пустили не ради мира, – вернулся он к разговору, – ему тоже досталось, но немного.

– Не понимаю.

– Это же ясно, мир состоит из отдельных людей, они могут подождать. Главное – снабдить энергией общее дело.

– Разве есть другое? Мы все заняты одним и тем же.

– Правильно, одним, совместным, но и своим тоже. Оно у каждого человека, у тебя, Миши, хотя вы и братья. Ты по утрам идешь в свой класс, он в свой, тетя Лида на работу, а после в магазин. Собираясь в комнате, вы делаете уже общее дело, правда, очень маленькое, его можно не принимать во внимание.

– С чего вдруг? – прищурился Костя.

– Вас всего трое, вот и маленькое. О чем говорите, никто не знает.

– Мы не скрываем. – Лицо Кости напряглось.

– Это никого не касается, – поспешно добавил Максим. Он чувствовал, что его занесло. – На то люди и живут отдельно, чтобы делиться самым близким.

– При чем здесь электричество?

– Мы ходим в школу – оно там. И у тети Лиды на заводе освещает сразу много людей, собранных вокруг большого дела. К нашему дому свет не подвели и к другим тоже на улице, все темные. Здесь всюду живут частники.

– Мы не частники, нам дали жилье от производства, а те построили сами для себя, у них огороды с колодцами.

– К ним столбы не идут?

– С какой стати!

– К реммастерским ведь идут.

– Сравнил, там рабочие.

– И что выпускают?

– Откуда я знаю, все за забором.

– Общее дело ближе к войне, – сказал Максим, заключая, – чем ближе, тем плотнее люди прижаты один к другому. Для того и построены специальные помещения – цеха, а внутри станки на электричестве, там же и отопление, и вода из крана, и туалеты, не бегать же на улицу в кабинку. Дома могут постоять без всего лишнего, они разгорожены на комнаты для маленьких дел.

Костя слушал, не перебивая.

– Мы скоро переедем, маме обещали дать рядом с заводом, я ходил смотреть дом, высоченный, в четыре этажа, немцы подводят под крышу. Магазин и кино, все близко.

– А моя мама работает в городской столовой, там же и ночует. Едва ли нам дадут. Их трест обслуживает мелкие организации. Она хочет перейти к летчикам, там очередь короче. Во время войны мир очень мал, почти не виден. Раньше они не перекликались. Французы у Москвы, а в Рязани тихо. Сейчас все в одной упряжке. Не будь бомбы, сброшенной американцами, мир бы наладился. Теперь надо наверстывать, отдельную жизнь не скоро построим.

– Отдельную?

– Ну да, домашнюю мирную, чтобы доходило до каждого.

Костя усмехнулся:

– Маленькую для себя в самой середине покоя, большой жизнью охвачена вся страна, что делает промежуточная?

– Если вся, то войной, потому и песнь «Вставай, страна огромная», ради мира ее бы не сочинили. Промежуточная, думаю, для производства, притом тяжелого, имеющего выход на вооружение, отчасти, конечно, и на закладку основания для нового мира. Сам себя он подхватить вверх не может, если не оттолкнется от плотного и твердого.

– Война может?

– За уши никто себя не поднимет, и ей нужен толчок, то есть не толчок, а, правильнее сказать, сборка. Она не отталкивается, а сводит уже готовое. Как только вберет все захваченное вещество, тут же забурлит и прольется лавой.

– И откуда вещество?

– Приливает из блюда жизни, просторного, как океан-море. Чем больше наклоняют, тем мощнее прилив, больше взять неоткуда. – Последние слова Максим добавил про себя.

Недавно он прочел книжку волшебных сказок. В голове стояли ее странные образы. Он удивлялся своим предкам, которые умели так видеть и чувствовать.

– Получается, что война, производство и мир вставлены друг в друга, отдельно не существуя?

– Так все выглядит сверху, но звеньев больше, сколько – не сосчитать. Война, пожалуй, самое простое дело, хотя нет ничего труднее. Производство уже очень растянуто и пускает ветви. Тяжелое – из сплошного металла, вздымает молот. Здесь голос будущей войны учат подражать грому. За ним идет более искусное и легкое звено. Легкое по весу, но мысли вложено больше, работа аккуратнее, дальше еще легче, ветви тоньше и раскидистее, другой металл.

– Ну-ка, ну-ка, скажи какой?

– Не чугун и сталь, а цинк, олово, алюминий.

– Не такие уж и легкие, кроме алюминия. У тебя цепь сходит на нет.

– Возьмем боевой корабль – бронирующие листы или якорь – одно, а провода на катушках из меди, те же приборы – совсем немного. Кончается производство, отдельно от него действует экономика. Та почти вся вдвинута в область мира.

– То есть чем занимается?

– Выслушивает население вплоть до каждого человека. Тебе, положим, ботинки? Пожалуйста, вот обувная фабрика. А мне галоши – тогда «Скороход», рубашки, платья, все, что угодно.

– Так это гражданские отрасли. Экономикой называется все хозяйство в целом.

– Я для себя, чтобы не путаться. А как точно, не знаю. Пусть гражданские. Они выпускают предметы или вещи. Это самое сложное, хотя разобраться, нет ничего легче вещей, потому что они скорее форма. Материалу немного, но весь он из разных поверхностей и линий.

– Производство не формы?