Империя. Лязг грядущего

ЖИВЫ!!!

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОСТРОВ САХАЛИН. ПРОЛИВ НЕВЕЛЬСКОГО. САХАЛИНСКИЙ УКРЕПРАЙОН. АЛЕКСАНДРОВСК-САХАЛИНСКИЙ. 1 февраля 1921 года

Фон Шварц смотрел по сторонам, силясь сквозь снежные вихри и белые жгуты разглядеть улицы Александровска. Да, город менялся.

Скажем прямо – в столице Сахалинской области за прошедший год произошли большие изменения. Как и во многих местах области на острове и на материке, в самом Александровске шло практически беспрерывное строительство. Вот только в городе, помимо военных объектов, также много строилось двух-трехэтажных жилых домов, возводились школы, ясли и больницы, открывались Дома Освобождения и реальные училища, обустраивались места торговли и общественного питания, даже появилась некоторая претензия на культурный досуг, а о местном Доме офицеров по острову уже ходили настоящие легенды. Во всяком случае, даже до Владивостока дошли вести о потрясающей воображение «Рождественской сказке», которую давали для местных детишек силами самих господ офицеров, их жён и детей.

Впрочем, здесь, как и в Большом Владивостоке, возводя новые районы, строители не забывали и о подземных бетонных убежищах по всему городу. Убежищах, в которых за считанные минуты могло укрыться всё население в случае начала обстрела с моря или бомбардировки с воздуха. Причем учения по гражданской обороне проводили минимум раз в месяц в любую погоду.

Наконец их «Руссо-Балт», с приводом Кегресса (что было обязательным зимой в этих краях), встал у входа в штаб Сахалинского укрепрайона. Дежурный распахнул дверцу, и в салон авто тут же выпуклой стеной ударил заряд снега и морозного воздуха.

Генерал Голенкин, прикрываясь от ветра и снега своим башлыком, прокричал:

– Прошу вас, Алексей Владимирович!

Фон Шварц накинул на голову капюшон своего башлыка и, обреченно крякнув, шагнул в метель, благо до входа в здание было рукой подать. Уже в приемной, отряхиваясь от снега и избавляясь от шинели, прибывший прокряхтел:

– Да, уж, Фёдор Ильич, погодка-то нынче разгулялась.

Голенкин деловито кивнул адъютанту.

– Иван Константинович, организуйте нам чаю, что-нибудь к чаю, бутылочку коньяка и к коньячку. И распорядись нам баньку.

Адъютант склонил голову, а хозяин пригласил гостя в свой кабинет.

Фон Шварц, всё с тем же кряхтением, опустился в хорошее кожаное кресло, сказав мечтательно:

– Да, баньку сейчас – это хорошо. Весьма и весьма способствует, знаете ли. Да-с. Эти сутки пути дались очень тяжело, я всё время боялся, что нас просто где-то занесёт. Снег как с цепи сорвался.

Голенкин кивнул:

– Да, узкоколейку с материка приходится всё время расчищать от заносов, иначе эшелоны просто встанут. Нам пришлось вдоль трассы на льду пролива развернуть целые лагеря для обогрева и отдыха, чтобы бригады могли работать, сменяя друг друга, могли поесть горячей пищи, да и просто согреться. Снабжение и обеспечение у них там по высшему разряду, скажу я вам. Усиленное питание, теплая одежда, валенки добротные.

Гость кивнул, оценивая услышанное. Да, с некоторых пор в Империи не приветствуется небрежительное отношение к нижним чинам. А если они там ещё и помёрзнут, то трибунал будет неизбежным. Ответят все. Преступная халатность, повлекшая за собой человеческие жертвы, и подозрение на умысел и диверсию против боеспособности Армии Единства, и, как итог, оскорбление Священной особы его всевеличия. Ведь погибнут его любимые верноподданные. Приговор однозначный – смертная казнь через повешение. Публичная смертная казнь. В назидание другим.

С другой же стороны, не выведи ты людей из теплых казарм на расчистку снега и допусти остановки железнодорожного сообщения с материком – и статья о небрежении служебными обязанностями и вредительстве станет тебе приговором. Вот и крутились местные начальники как только могли, еще летом продумывая, как эта расчистка будет зимой осуществляться, как, какими силами, чем эти силы кормить, снабжать, обогревать, где это всё брать, кто за что отвечает и так далее. И никого не будут интересовать оправдания про то, что кто-то там чего-то не подвез, что заказывали одно, а привезли другое, что начальник склада в запое, а каптёр ушел на ночь к какой-то вдовушке в деревню. За это всё стреляли нещадно. Сам генерал Голенкин собственноручно расстрелял перед строем с десяток таких вот орлов. Втом числе и за пьянство во время дежурства.

А народ у нас, кстати, понятливый. Если всё правильно объяснить и показать, что никакого кумовства у нас нет и кара неотвратима для всех. И точно так же, как спящего на посту во все времена казнили перед строем, так тут всех, кто позволял себе вольности на ответственном посту, расстреливали публично. Объяснив перед этим личному составу, что сей персонаж своими действиями или бездействием поставил под угрозу их жизни и здоровье, ведь из-за него, к примеру, они могли остаться без теплых вещей, валенок и прочего на жесточайшем морозе. Или без усиленного «северного» пайка.

Солдаты же, в свою очередь, быстро смекнули что к чему и уже не сдерживали себя в докладах наверх относительно недостойного поведения, к примеру, того же начальника вещевого склада. Так, если этот начальник склада начнет что-то там мутить и гнать подотчетный товар налево, то доклад командованию поступит незамедлительно. Прямо от помощника начальника склада и поступит, ведь иначе их расстреляют вместе. А если помощник в «доле», то и без него найдется десяток внимательных неравнодушных глаз. Осуществлять хищения и пить водку на работе стало вдруг смертельно опасно. За все эти «художества» тоже стреляли на раз-два. Не говоря уж о количестве расстрелянных по итогам регулярных ревизий. А проверяющим уже не расскажешь, что, мол, «крысы поели». Поели? Не принял меры и допустил? Пожалуйте бриться!

Конечно, расстреливали только в самых вопиющих случаях, когда нужно было показать строю, а так, за более мелкие прегрешения, виновных ждали мрачно знаменитые 13-е Особые отдельные батальоны Инженерно-строительного корпуса, в которых как раз такого рода каторжники и собирались. Людьми каторжники не считались, а были «условно казненными лицами», без прав и даже без имени. Лишь номера, худая одежда да паршивая пайка. Их одевали ровно настолько, чтобы они немедленно не замерзли насмерть и могли работать, а кормили ровно настолько, чтобы хватило сил до завтра. И так изо дня в день на самых жутких работах, куда обычных солдат и рабочих посылать не с руки.

Нет, и там можно было как-то отличиться, получить послабление режима, за которым последует перевод в обыкновенные арестантские роты, а там, глядишь, за ударный труд и примерное поведение могло и условно-досрочное освобождение замаячить, но большинство так и гибли в этих 13-х ООБ ИСК. И таких 13-х ООБ ИСК хватало по всей Империи. В каждой Особой отдельной бригаде ИСК таковой «особый» батальон имелся. А бригад таких уже было больше тридцати.

Причем обычные каторги уже практически опустели, а те, которые что-то добывали, были переведены в подчинение Тринадцатого особого Главного управления Инженерно-строительного корпуса Армии Единства. А уж «Тринадцатая» открыла свои широкие объятия для всего отребья: воры-рецидивисты, революционеры, убийцы, бомбисты, насильники и прочая злачная публика сразу после следствия и приговора отправлялись, как они говорили, «на тринадцатые хлеба», минуя традиционные места отсидок. Кирку или лопату в руки и вперед.

Конечно, это не было тайной. Об этом свободно печаталось в прессе, случались даже дебаты в Государственной Думе, но общественное возмущение попытками спасти насильников и убийц от кары было столь велико, что всерьез эту тему уже никто не обсуждал. Да, и граф Суворин умело поддерживал общественные настроения на сей счет, часто очень ярко живописуя в прессе очередной случай убийства почтенного семейства с целью ограбления или какого-нибудь громкого изнасилования. Да так, что у обывателя кровь в жилах стыла!

Неудивительно, что подданные тут же преисполнялись благодарностью к Михаилу Второму за то, что при нём в городах и на дорогах Империи был наведен порядок.

Собственно, понятно, что «Тринадцатые» подчинялись командованию ИСК сугубо функционально, в рамках поставленных производственных задач. Охраной же «спецконтингента» и заботой о нём занималась Внутренняя стража под отеческим присмотром Отдельного корпуса жандармов. Со всеми вытекающими для «сидельцев» последствиями. Так что многие из числа попавших в 13-е ООБ ИСК вспоминали обыкновенную каторгу, как рай на земле. А уж про «ужасные условия» в поселениях политических ссыльных и говорить не приходится, ибо не было больше таких поселений. Ссылка для политических предусматривалась только в одну сторону – в Мексику или в Гватемалу. А такую ссылку нужно было ещё заслужить. Остальным же «политическим», в случае их отказа от прекращения насильственной борьбы с Империей, была только одна дорога – в «Тринадцатую».

Но если «политические» хотя бы могли в любой момент подать прошение на Высочайшее имя и раскаяться, вернув себе тем самым свои гражданские права, то у уголовников и прочих расхитителей такой возможности не было.

Дорога в один конец.

Утилизация мусора.

* * *

– А во Владике погода лучше?

Фон Шварц рассмеялся:

– Когда я, милостивый государь, выезжал из Владика, там хоть и было морозно, но светило солнце, а на небе не было ни облачка.

Принимающий высокое начальство Голенкин усмехнулся.

– Ну, тот тоже иногда так бывает, Алексей Владимирович, уж поверьте.

Гость не стал возражать.

– Верю. И надеюсь, что погода в ближайшие дни будет нам благоволить. Я собирался осмотреть состояние укрепрайона и в особенности то, что успели построить за то время, пока меня здесь не было.

Командующий УРом пожал плечами.

– Конечно, всё посмотрим и осмотрим. Но только после окончания бури, иначе заметёт нас где-то в холмах, а когда найдут – будет уже поздно. На Сахалине погода очень коварна. Благо все основные узлы укрепрайона обладают известной автономностью и могут месяц воевать и жить изолированно от внешнего мира, значит, они устойчивы и к капризам погоды.

В дверь постучали.

– Ваше превосходительство. Чай, коньяк и всё полагающееся случаю. Банька топится.

Кивок генерала.

– Спасибо, голубчик. Проследи там.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, всё будет в самом лучшем виде, вы же меня знаете.

Штабс-капитан козырнул и исчез за дверью.

Фон Шварц крякнул.

– Он что же у тебя, из «зеленых»? С чего вдруг «превосходительство»?

Голенкин усмехнулся в бороду.

– Ну, не всем довелось повоевать в Великой войне. Так что я для него «превосходительство» пока, а не товарищ генерал. Ничего, придет и его время. Зато хороший организатор делопроизводства, да и в прочих задачах весьма проворен.