Долговечного гнезда;
В долгу ночь на ветке дремлет;
Лира поэтов переносит меня, читателя, в какие – то другие принадлежности души, другие внутренние опоры, мне под влиянием такой поэзии кажется, что я ощущаю то, что собственное свое привычное положение покинул. Я вдруг начал понимать то, чего я не понимаю; начал понимать, зачем мне надо понимать и мочь то, чего не могу. Эта поэзия безнадежно проникновенная, возмутительно притягательная, красиво и непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился сам Пушкин:
Что в имени тебе моем?…
Оно умрет, как шум печальный…
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Я, читающий поэтические строки, чувствую, как стихия моей души выносит меня из забытьи и уносит в мир чувствований, и я сливаюсь с ним. Из отчаянного грешника современности, обуреваемого всевозможными недугами, я становлюсь существом порядочным, годным на какое – нибудь духовное… наслаждаюсь, живу, люблю, мечтаю и хочется утонуть в этих строках, и так и плыть по волнам своей памяти.
Густой коктейль, словесное богатство в эмоциональной оправе с насыщенной характерной ноткой РУССКОСТИ. Этот дискурс в подаче слова стряхивает пыль с вашего ума и знаний, обновляет, систематизирует, информирует, откапывает внутренние ресурсы и стимулы; преобразовывает пространство представлений в пространство переживаний:
Я петь пустого не умею
Высоко, тонко и хитро
И в лиру превращать не смею
Мое гусиное перо!
Это называется – очаровать читателя с первой строчки, с первой смысловой ноты, с первого чувствительного аккорда колоритностью, смоляной вязкостью и внутренним интенсивным ритмом лирических стихий, словно ты в лабораторию Мефистофеля, в жерло Этны погружаешься при мерцании пылающей свечи. Или превращаешься в светлячка, полет и свет которого не зависит от капризов цветков и природы.
Все предельно искренно. Предельно честно и ничего лишнего.
Поэзия поэта проста. Поэзия красоты. Поэзия веры. Поэзия любви. Для мирочувствования ему не нужно скитов и церквей; не нужно суесловий и славословий: его поэтический алтарь – собственный мозг и собственное сердце, а поэтический амвон – это доброта и любовь:
И нежная улыбка пробежала
Красавицы на пламенных устах,
И вот она с томлением в глазах
К любезному в объятия упала…
«Будь счастлива!» – Эрот ей прошептал,
Рассудок что ж? Рассудок уж молчал.
Ощущения, что у него душа купалась в родниках, плескаясь с «золотой» рыбкой, а небо над ним расцвечивалось акварелью. И думаешь, возможно, воздушные тропы стихов забирают твои чувства, навсегда завоевывают сердце, настолько гармонично лиричные строки сливаются легко с твоей натурой, природой, поисками любви и радости:
Небес сокрылся вечный житель,
Заря потухла в небесах;
Луна в воздушную обитель
Спешит на темных облаках;
Стихи рождаются как реакция чуткого сердца, проекция раздумий поэта, его отклик на мир, его прозрение на мир, несут в себе печать личной судьбы и являются отражением души поэта в реальности происходящего, становясь ее эквивалентом, вешним бытием, развертываются в моральную ответственность, лежащую у истоков судьбоносных значений для человека.
Стихи словно снежный ноктюрн – невозможно оторвать взгляд от этого чуда! И засыпает луна нежной ленью… И тают слова, как деревья в снегу, и замирают в снежной пыли! И звучит совершенная музыка, которая меняет ритм сердца… А мы, как белые снежинки, летим в свету для тепла и красоты… Честно, другого и не ощутишь, как только вдохновение на долгие годы:
Итак, я счастлив был, итак, я наслаждался,
Отрадой тихою, восторгом упивался…
Он строил самую высокую башню на земле. Литературную Вселенную. Поднимался к ней по лестнице, по ступенькам веры, как библейский пророк, и ступенькам разумения, как афинский мыслитель. И всегда оставлял ту ступеньку, на которой стоял, чтобы идти дальше, выше. Это было источником его счастья и наслаждения. В то время, тот миг, тот момент. А большего он и не хотел, потому что нес в себе это древнее правило мира: «Куда бы ты ни шел, иди со своей душой»…
Он приходит к нам во снах и наяву, как наивный «ангелочек», привносит в наши детские души мотивы красивых русских сказок, поэтичных и мудрых, прелестных и ярких, в которых всегда живут искренность и великодушие, побеждают любовь и верность.
Пушкин – наша органическая душевная целость, образ народной нашей сущности, нашей народной личности, наша русская словесная самостоятельность. Он наполнил правдивыми рафаэловскими красками и изящными ваятельными микеланджеловскими линиями русскую поэзию, сделал ее чистою и совершенной:
Еще полна
Душа желанья
И ловит сна
Воспоминанья.
Любовь, любовь,
Внемли моленья:
Пошли мне вновь
Свои виденья,
Не просто лирика, мировоззрение и не только моральное учение, а новая жизнь, которая охватывает все сферы бытия: умственную, нравственную, духовную.
Да, поэзия Пушкина – это поэзия охвата широты и смысла, она – антипод, враг внешней «отрицательной узости» и «внутренней рептилии», дезавуирует предвкушаемое удовольствие о своем поэтическом мире как «потреба ради».
Пушкин возвышается приметно, он не истертый камушек, он камень на поэтическом небосклоне России – уделе императора, властителя и держателя спроецированного, как лазером, метаисторического чертежа под названием «Я и Россия – вместе мы сила!»
С ним, подобием сияющему жемчужному перлу, он вошел в поэтический мир Отечества и за пределы его, как однажды как сама Россия вошла с императором Петром Великим, императрицей Екатериной Второй и в число великих держав:
Великим быть желаю,
Люблю России честь,
Его метафора «Я числюсь по России» прочно прижилась в отечественной идеологии и поэзии. И томится душа Пушкина, как деревенское молоко на печке, и вовремя всплывает фраза русского поэта Хлебникова (в переиначивании): «… смотрится, как глаза Пушкина»:
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
Всё есть в пушкинской лирике: смысл, характеры, сюжет, интрига, но и это не главное. Основное – поэт Пушкин передает читателю мощный положительный эмоциональный заряд, а это, по-моему, и есть исключительная особенность, присущая только «Мастеру от Бога».
Он до основ мира и людей стучался. И в столице, и в глуши, и в дыму, чтобы с Россией не распрощаться:
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю: прости! Тебе я место уступаю;
Мне время тлеть, тебе цвести.
Стихи уже стали неотъемлемой частью российской литературы, в нее основательно привнесен незабываемый «пушкинский штиль». Он – исключительно и безнадежно один, импрессионистически своеволен, возмутительно смел, динамичен и экспрессивно воздействует на чувства и мышление моего современника, выражен метафорой «Счастлив близостью к человеку».
Автор исходного материала не скрывает, что он старалась и сам почувствовать Колумба русской литературы, «неприглаженного и непримазанного» Пушкина, переболеть глубиной его мысли, литературной дерзостью, роскошью поэтических образов, полнотой жизни, бьющей из него увлекательным фонтаном; и также вызвать у читателя искреннее желание снова коснуться красивых и глубоких текстов русской классики.
«До капли наслажденье пей, / Живи беспечен, равнодушен! / Мгновенью жизни будь послушен, / Будь молод в юности твоей!»