«Искал не злата, не честей». Том 1

На страницах – всплески настроений: веселых, грустных, решительных… и море любви к живущим на земле людям, как будто их сердца целуются. Каждая лирическая строка – очарование, откровение, открытие, разрешая людям лучше понимать свои мысли и чувства и становиться благороднее и милосерднее. Она точно пласт земли, обозначающий просто и естественно меру добра и зла, любви и доброты. Как поворот астрального мира, и ты чувствуешь на себе проекцию звездного неба, прелестной малой родины с крепкими русским духом и крепкими русскими избами. Ты словно слышишь голос родной мамы, она все ждет тебя, и птицей к дому хочется лететь…:

Я твой – люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.

Напрашивается ассоциация с библейским чудо Пурима… упорное стремление не только найти оправдание связанных с трудностями жизни безверия, но и поддержать надежду на смысл жизни. Поэт Пушкин не стонет «как голубица», не «рычит, как лев», не сокрушаясь и не отчаиваясь о разрушении Жизни и об участи своей Судьбы. Отчаяние и отступничество для него – второстепенные явления в сознании, этот шлейф недомогающих величин находится на перифирии, на окраине. Авангардным выступает неистовое желание противостоять вызову, брошенному России, в поединке выиграть.

А он, вирус неверия и алчности, хочет заворожить, околдовать и погрузить великую нацию в себя, быть забитой в угол, в самую глушь, отрешиться от всего окружающего мира, сиротливо и немощно стоять, словно никакого касательства к нему, русскому мирочувствованию не имеет весь этот человеческий порядок с его кутерьмой, суетой, сумятицей, кипением страстей, стремлением подавить один другого и всеми прочими милыми вещами, которые люди удосужились создать, произвести, развить, придумав для них всякие прелестные названия, вроде «радость», «счастье», «благополучие» и другие красивые слова, перед которыми живой человек с величайшим благоговением снимает шапку.

Это состояние внутреннего мужества становилось для Пушкина, таким образом, источником воодушевления и веры в грядущую мощь России, знаком и метой неослабности национального самосознания, сродни веры иудейских, талмудических мудрецов о том, что страдания нередко выступают необходимым условием обновления, очищения. Эти мудрецы учили, что противостояние человека, общества натиску безнравственного недуга, «подобного смерти и бездне» (Свящ. писание) придает смысл тем невзгодам и обременениям, которые связаны с этой борьбой, «Поскольку мы делали свою собственною истории, никто не сделали ее за нас» и… «Не стояли на крови ближнего» -Священное Писание, кн. 3…

* * *

Если принять, что «Книга Велеса» имеет хотя бы минимальное право на существование в истине… И что ее предполагаемый автор Ягайло Ган действительно ее написал и на самом деле существовал (с Моисеем и Авраамом, хотя, все эти имена тоже под большим вопросом), то поэзия Пушкина вполне себе тянет на летопись, проходящую по линии священного предания. Тексты стихов активизирует нашу родовую память. Они вынимают нас из ложного разделения на субъект и объект и делает нас снова цельными существами. Таковы художественные, стилистические, структурные особенности поэзии Пушкина: «…побеждать, чтобы восхищать» -протопоп Аввакум.

И как любое священное предание, текст у Александра Сергеевича имеет огромный исторический смысл. И не важно, происходили события, описанные в нем, на самом деле. Языковая и родовая идентичность – это когда ты в полудреме сладко сопишь под сказки «кота ученого», а в душу врастает любовь к запахам сенокосов и первоцветов на троицу, к скошенной пшенице. К лесу. Ромашковым полянам и распаханным полям. Там когда – то ты босой встречал с росами рассвет… Тянет сладостью меда на пасеке. Парного молока от ласковой коровы. А главное, – всплывают древние сказания о силе русского языка и русского слова, о величии предков и их подвигах во имя Руси. О русских людям, с их тревожными и радостными судьбами. И поняв эсхалотичность, Откровение русского истока, ты улетаешь в чудный мир вместе с поэтом, как летал маленький принц Экзюпери без крыльев.

Вот когда ты формируешься как часть народа, впитываешь его метаобразы и многомерные смыслы. Все мы знаем о Моисее и Давиде, а о себе? Много ли? Что знаем о корнях той страны, в которой живем? Виноваты ли мы в том, что наша память измельчала, раскрошилась, стерта, что мы верим в персонажей чужой культуры, а своих и знать не знаем?… Возникает тягостная пауза, как слишком затянувшаяся оговорка по – Фрейду…

Но ведь у нас были свои. И были, и есть. У нас свой «сосново – березовый род». Гордый, сильный, благородный… С душевной трепетностью Пушкин посвящает нас, современников, в таинственный и загадочный мир наших предков:

Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.

Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.

Поэзия Пушкина имеет мощное основание, как египетские пирамиды, как вечные храмовые глыбы, на которые опирались Гоголь и Достоевский с их изломами и озарениями, светом и темными гранями, Толстой и Андрей Платонова с их духовным катализирующим евангелеем, М. Булгаков, с мечтой, обращенной к Гоголю: «Укрой меня своей чугунной шинелью».

Перед лирой Пушкина почтительно склоняют головы Блок, Кольцов, Есенин, Маяковский, Ахматова… и мифические Арион и Орфей…

* * *

Пушкин не хотел, чтобы человек потерял сказку, ибо когда – то Рене Декарт фатально и трагически разделил человека и природу, провозгласив свое «Когито эрго сум». Отныне субъект и объект подменили собой единую природно-мифологическую ценность. Главное то, что Пушкин сделал, реализовал, добыто им из нашего Логоса. Добыто со всей серьезностью и чуткостью философа и поэта.

Перед нами, и это не приукрашение и не елейное благоухание, резкий протестный перфоманс, серьезный програмный документ русского морального традиционализма, созданная интеллектуальная концепция вечности Руси в художественном, поэтическом жанре. В наших реалиях идея Руси как Изначально возникшей по законам мира – это политическая манифестация, это сильно, это протестно « против них», это клинч, выпад и удар по гламурной физиономии, этому воробьиному премодерну, прыщу, возомнившему себя соколом эпохи; по лицу российского капитала с оттенком некроканнибализма, и либерал-вампиризму, правда у которого находится под феназепом…

История показала, что для «иноплеменных» (Тютчев о Западе) сами понятия «Русь» и «русские» превратились в символ иррациональной, патологической ненависти к великому народу и – одновременно – в символ тех сил, которые не принимают моральных ценностей мира, и несут в себе идеологию человеконенавистничества даже на генетическом уровне..

Но та заповедь была известна еще Адаму. Он знал ее – и нарушил. Адам захотел уподобиться Творцу. Он сделал из яблока кумир – обладание им обещало ему более, нежели Создатель. Он поступил вопреки воле Неба. Он взял не принадлежавшее ему и он пожелал чужое: в жизни выигрывает всегда тот, кто делает выбор в пользу добра и выполнения нравственных законов (нравственного кодекса) Творца.

«Он {Бог} строго запретил им {Адаму и Еве} касаться плодов древа познания. Он хотел, следовательно, чтобы человек, лишенный самосознания, оставался вечно животным, ползающим на четвереньках перед вечным Богом, его Создателем и Господином. Но вот появляется Сатана, вечный бунтовщик, первый свободный мыслитель и эмансипатор миров.

Он пристыдил человека за его невежество и скотскую покорность; он эмансипировал его и наложил на его лоб печать свободы и человечности, толкая его к непослушанию и вкушению плода знания»

Именно об этом великом уроке говорит история России, трепетно и с теплотой воспеваемая Пушкиным. Невозможно быть русским и патриотом и не верить в тысячелетнюю историю Руси – ибо не случалось еще такого нечистого, чтобы покорилась кому-нибудь земля русская; было же сказано князем Олегом: «Кто более и славнее меня?»

Его судьба и дела – живое воплощение истории нашего общества, на стыке веков – восемнадцатого, ушедшего, романтичного и ностальгического, и девятнадцатого, в котором безудержно начали править политика и капитал. «Я вобрал в себя всю простоту русского человека» – так мог сказать о себе поэт:

Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в истине блаженство находить,
Свободною душой закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой мольбе
И не завидывать судьбе
Злодея иль глупца – в величии неправом.

Пушкин безнадежно интересен, потому что он – мыслил, верил и делал. Всегда. Не останавливался. Электрическая машина, искры от которой разлетелись далеко, вовне, делая материальный мир светлее, чище.

Запатентованное благородство. У него невероятное обостренное впечатление мира. Его мысли – как антены. Он ловил в пространстве невидимые для нас волны, он чувствовал и воспринимал невероятно быстро и остро новые идеи, которые витали в воздухе. Интепретировал в свою пользу, а потом шел дальше: дорога расстилается под ногами идущего (лат.). Преврашал в поэтический перл.

Мощь ума первого разбора, далекого от нечестивых замыслов, вобрав в себя и отразив одновременно концепт масштабной незаурядной личности – он мог бы довольствоваться ролью авангардного мыслителя и «бунтующего Прометея», пожиная сладкие плоды своего первородного честолюбивого проекта, имея колоссальный успех и незыблемый авторитет (близкий к идольной мессии).

Но… нет, он пошел за новые горизонты, запредельной свободы и воли глоток ощутить: «Главное -иди и все придет вовремя» (лат.). Пушкин сознательно отказался от роскоши и насыщенного гламурного блеска (эпиклеса «жирный кот» – в простонародье). Аскетично строгий, окончательно порвавший с кладбищенской заунывной психологией (наесться до пуза и ни о чем не взыскать), но создавший единственную в России вещь, имеющую отношение к дерзновенной личности и проходящую по линии священного и нетленного. Его «звездный час» (определении С. Цвейга) «потому, что, подобно вечным звездам, его дела неизменно сияют в ночи забвения и тлена»:

Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Его поэзия о тех и для тех, кто многое вынес, пережил, научился драться, защищаться и защищать близких; по – мужски сострадать и жалеть, по – мужски держать слово. Кто любовь к Родине встроил как внутреннюю ценность, как внутреннюю обязанность беречь традиции, дух, преемственность и опыт, быть сопричастным ко всему происходящему на родной земле и оживлять ее пространство верой, интересом и делом.

Она категорична и жестока к лицемерию и бездарности, надолго и всерьез. И очень красивые и добрые миры преданий и сказок живут в ней, и мы видим, что мир, окружающий нас, и впрямь прекрасен и удивителен. Да и мы сами прекрасны и удивительны, и линии наших судеб вплетены изящными узорами в его полотно…:

Забыв и рощу и свободу,
Невольный чижик надо мной
Зерно клюет и брызжет воду,
И песнью тешится живой.

    (1836 г. Последнее стихотворение Пушкина).
«… Я о милосердии говорю, – объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. – Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узенькие щели».

Глава « Он защищал цивилизацию.»

Он стал Победителем на все времена. Македонский одерживал победы на физических полях сражений, а он – на полях душевных.

Пушкин это понял и этим воспользовался: «Мой ум упорствует, надежду презирает…»

Для него, прежде всего, существовал человек – живой, антропофил, конкретная явь сущего и – земля, геофилия, на которой он работает. Дабы однажды, канув в Лету, смотреть пращуром с небес на мир землян.

Печать исторической эпохи лежит на всех делах Пушкина: обычный человек с его естественным стремлением к счастью, наслаждению и беспощадная страсть к творчеству; порой она сводит на нет все личные желания…

В поэзии – божественный, мудрый и сердечный. Явления, протекающие энергично и постоянно в его собственной натуре, вместившей не только мир русского, но и человечества русского.