Полное собрание сочинений. Том 30. Июль 1916 – февраль 1917

Газета последовательных и откровенных слуг буржуазии среди рабочего движения, «Gr?tlianer», сказала всем известную правду, когда заявила, что социал-патриоты типа Грейлиха, Пфлюгера, к ним можно и должно прибавить Зейделя, Huber'a, Lang'a, Schneeberger'a, D?rr'a и т. д., хотят не допустить съезда, не допустить решения рабочими вопроса о защите отечества, грозят сложением мандатов в случае созыва съезда и решения его в духе Циммервальда.

Гримм говорил возмутительную нетерпимую неправду и на заседании Partei-Vorstand'a и в своей газете «Berner Tagwacht» от 8. I. 1917, когда оправдывал отсрочку съезда неподготовленностью рабочих, необходимостью кампании против дороговизны, согласием самих «левых» на отсрочку и т. п.[115 - Речь идет, по-видимому, о редакционной статье под заголовком «Parteibeschl?sse» («Решения партии»), помещенной в «Bemer Tagwacht» № 6 от 8 января 1917 года.]

На деле именно левые, т. е. искренние циммервальдцы, желая, с одной стороны, провести меньшее из зол, а с другой стороны, разоблачить истинные намерения социал-патриотов и их нового друга Гримма, предлагали отсрочку до марта, голосовали за отсрочку до мая, предлагали назначить кантональным правлениям срок до июля, но все эти предложения были отклонены «защитниками отечества» с председателем Циммервальдской и Кинтальской конференций Р. Гриммом во главе их!!

На деле вопрос стоял именно так: терпеть ли, чтобы бернская Internationale Sozialistische Kommission и газета Гримма осыпала бранью иностранных социал-патриотов и прикрывала сначала своим молчанием, а потом и перебежкой Р. Гримма швейцарских социал-патриотов, или вести честную интернационалистскую политику, бороться в первую голову с социал-патриотами своей страны.

На деле вопрос стоял так: прикрывать ли революционной фразой господство социал-патриотов и реформистов внутри швейцарской партии или выступить против них с революционной программой и тактикой как в вопросе о борьбе с дороговизной, так и в вопросе о борьбе против войны, о постановке на очередь дня борьбы за социалистическую революцию.

На деле вопрос стоял так: терпеть ли, чтобы в Циммервальде повторились худшие традиции II Интернационала, потерпевшего позорный крах, чтобы от рабочих масс скрывали то, что решают и говорят их вожди в Partei-Vorstand'e, чтобы революционная фраза прикрывала социал-патриотическую и реформистскую скверну, или быть интернационалистами на деле.

На деле вопрос стоял именно так: отстаивать ли и в Швейцарии, партия которой имеет первостепенное значение для всего циммервальдского объединения, ясное, принципиальное, политически честное деление между социал-патриотами и интернационалистами, между буржуазными реформистами и революционерами, между советниками пролетариата, помогающими ему совершить социалистическую революцию, и агентами или «наемниками» буржуазии, желающими реформами и обещаниями реформ отвлечь рабочих от революции, между грютлианцами и социалистической партией, – или внести смуту и разврат в сознание рабочих, проводя внутри социалистической партии именно «грютлианскую» политику грютлианцев, социал-патриотов из рядов самой социалистической партии.

Пусть швейцарские социал-патриоты, эти «грютлианцы», желающие извнутри партии проводить политику грютли, т. е. политику своей национальной буржуазии, пусть они ругают иностранцев, пусть защищают «неприкосновенность» швейцарской партии для критики со стороны других партий, пусть отстаивают старую, буржуазно-реформистскую политику, как раз такую, которая привела к краху немецкой и других партий 4 августа 1914 г., – мы, сторонники Циммервальда, не на словах, а на деле, мы понимаем под интернационализмом иное.

Мы не согласны молча смотреть на окончательно обнаружившиеся и самим председателем Циммервальдской и Кинтальской конференций освященные стремления оставить все по-старому в гнилом европейском социализме и посредством лицемерного солидаризированья с К. Либкнехтом обойти действительный лозунг этого вождя интернациональных рабочих, его призыв работать над «регенерацией сверху донизу» старых партий. Мы уверены, что мы имеем на своей стороне всех сознательных рабочих, во всем мире восторженно приветствовавших К. Либкнехта и его тактику.

Мы выступаем открыто с разоблачением циммервальдской правой, перешедшей на сторону буржуазно-реформистского пацифизма.

Мы выступаем открыто с разоблачением измены Циммервальду со стороны Р. Гримма и требуем созыва конференции для смещения его с его должности члена Internationale Sozialistische Kommission.

Слово Циммервальд является лозунгом интернационального социализма и революционной борьбы. Это слово не должно служить прикрытием социал-патриотизма и буржуазного реформизма.

За истинный интернационализм, требующий борьбы с социал-патриотами прежде всего своей собственной страны! За истинную революционную тактику, невозможную при соглашениях с социал-патриотами против соц. и революционных рабочих!

Написано в конце декабря 1916 г.

Впервые напечатано в 1924 г. в журнале «Пролетарская Революция» № 5

Печатается по рукописи

Доклад о революции 1905 года[116 - «Доклад о революции 1905 года» был прочитан В. И. Лениным на немецком языке 9 (22) января 1917 года в цюрихском Народном доме на собрании швейцарской рабочей молодежи. Ленин начал работать над докладом в двадцатых числах декабря 1916 года. В письме В. А. Карпинскому от 7 (20) декабря Ленин сообщал о своем намерении прочитать в Цюрихе доклад о революции 1905 года, перечислял необходимую ему литературу и просил прислать ее (см. Сочинения, 4 изд., том 36, стр. 377).Подготовительные материалы к докладу опубликованы в Ленинском сборнике XXVI.]

Юные друзья и товарищи!

Сегодня двенадцатая годовщина «Кровавого Воскресенья», которое с полным правом рассматривается, как начало русской революции.

Тысячи рабочих, – и притом не социал-демократических, а верующих, верноподданных людей, стекаются под предводительством священника Гапона со всех частей города к центру столицы, к площади перед Зимним дворцом, чтобы передать царю свою петицию. Рабочие идут с иконами, и их тогдашний вождь Гапон письменно уверял царя, что он гарантирует ему личную безопасность и просит его выйти к народу.

Вызываются войска. Уланы и казаки бросаются на толпу с холодным оружием, стреляют в безоружных рабочих, которые на коленях умоляли казаков, чтобы их пропустили к царю. По полицейским донесениям, тогда было более тысячи убито, более двух тысяч ранено. Возмущение рабочих было неописуемо.

Вот самая общая картина 22 января 1905 года – «Кровавого Воскресенья».

Чтобы сделать вам нагляднее историческое значение этого события, я прочту вам несколько мест из петиции рабочих. Петиция начинается следующим образом:

«Мы, рабочие, жители Петербурга, пришли к Тебе. Мы – несчастные, поруганные рабы, мы задавлены деспотизмом и произволом. Когда переполнилась чаша терпения, мы прекратили работу и просили наших хозяев дать нам лишь только то, без чего жизнь является мучением. Но все это было отвергнуто, все показалось фабрикантам незаконным. Мы здесь, многие тысячи, как и весь русский народ, не имеем никаких человеческих прав. Благодаря Твоим чиновникам, мы стали рабами».

Первая страница рукописи В. И. Ленина «Доклад о революции 1905 года». – 1917 г. (Уменьшено)

Петиция перечисляет следующие требования: амнистия, общественные свободы, нормальная заработная плата, постепенная передача земли народу, созыв учредительного собрания на основе всеобщего и равного избирательного права и заканчивается словами:

«Государь! Не откажи в помощи Твоему народу! Разрушь стену между Тобой и Твоим народом! Повели и поклянись, чтобы исполнились наши просьбы, и Ты сделаешь Россию счастливой; если нет, тогда мы готовы умереть тут же, У нас только два пути: свобода и счастие или могила».

Испытываешь странное чувство, когда читаешь теперь эту петицию необразованных, неграмотных рабочих, руководимых патриархальным священником. Невольно напрашивается параллель между этой наивной петицией и современными мирными резолюциями социал-пацифистов, т. е. людей, которые хотят быть социалистами, а на деле являются лишь только буржуазными фразерами. Несознательные рабочие дореволюционной России не знали, что царь является главой господствующего класса, именно класса крупных землевладельцев, которые уже тысячью нитей связаны с крупной буржуазией и готовы защищать всеми средствами насилия свою монополию, привилегии и барыши. Современные социал-пацифисты, которые, – без всяких шуток! – хотят казаться «высокообразованными» людьми, не знают, что ожидать «демократического» мира от буржуазных правительств, которые ведут империалистскую хищническую войну, так же глупо, как глупа мысль, будто кровавого царя можно мирными петициями склонить к демократическим реформам.

Но при всем том большое различие между ними заключается в том, что современные социал-пацифисты в большой степени – лицемеры, которые кроткими внушениями стремятся отвлечь народ от революционной борьбы, в то время, как необразованные русские рабочие дореволюционной России доказали делом, что они – прямые люди, впервые пробудившиеся к политическому сознанию.

И вот именно в этом пробуждении колоссальных народных масс к политическому сознанию и к революционной борьбе и заключается историческое значение 22 января 1905 года.

«В России еще нет революционного народа», – так писал за два дня до «Кровавого Воскресенья» господин Петр Струве, тогдашний вождь русских либералов, который издавал тогда нелегальный, свободный, заграничный орган. Таким абсурдом казалась этому «высокообразованному», высокомерному и архиглупому вождю буржуазных реформистов идея, что безграмотная крестьянская страна может родить революционный народ! Так глубоко было убеждение тогдашних, – так же, как и теперешних, – реформистов в невозможности действительной революции!

До 22 (по старому стилю 9) января 1905 года революционная партия России состояла из небольшой кучки людей – тогдашние реформисты (точь-в-точь как теперешние), издеваясь, называли нас «сектой». Несколько сотен революционных организаторов, несколько тысяч членов местных организаций, полдюжины выходящих не чаще раза в месяц революционных листков, которые издавались главным образом за границей и контрабандным путем, с невероятными трудностями, ценой многих жертв пересылались в Россию, – таковы были революционные партии в России и в первую очередь революционная социал-демократия до 22 января 1905 года. Это обстоятельство формально давало ограниченным и надменным реформистам право утверждать, что в России еще нет революционного народа.

Однако в течение нескольких месяцев картина совершенно изменилась. Сотни революционных социал-демократов «внезапно» выросли в тысячи, тысячи стали вождями от двух до трех миллионов пролетариев. Пролетарская борьба вызвала большое брожение, частью и революционное движение, в глубинах пятидесяти – стамиллионной крестьянской массы, крестьянское движение нашло отзвук в армии и повело к солдатским восстаниям, к вооруженным столкновениям одной части армии с другою. Таким образом колоссальная страна со 130 миллионами жителей вступила в революцию, таким образом дремлющая Россия превратилась в Россию революционного пролетариата и революционного народа.

Необходимо изучить этот переход, понять его возможность, его, так сказать, методы и пути.

Самым главным средством этого перехода была массовая стачка. Своеобразие русской революции заключается именно в том, что она была по своему социальному содержанию буржуазно-демократической, но по средствам борьбы была пролетарской. Она была буржуазно-демократической, так как целью, к которой она непосредственно стремилась и которой она могла достигнуть непосредственно своими собственными силами, была демократическая республика, 8-часовой рабочий день, конфискация колоссального крупного дворянского землевладения, – все меры, которые почти в полном объеме осуществила буржуазная революция во Франции в 1792 и 1793 гг.

Русская революция была вместе с тем и пролетарской, не только в том смысле, что пролетариат был руководящей силой, авангардом движения, но и в том смысле, что специфически пролетарское средство борьбы, именно стачка, представляло главное средство раскачивания масс и наиболее характерное явление в волнообразном нарастании решающих событий.

Русская революция является в мировой истории первой, но она будет, без сомнения, не последней, – великой революцией, в которой массовая политическая стачка сыграла необыкновенно большую роль. Можно даже утверждать, что нельзя понять событий русской революции и смены ее политических форм, если не изучить по статистике забастовок основы этих событий и этой смены форм.

Я очень хорошо знаю, насколько не подходят к устному докладу сухие статистические цифры, насколько они способны отпугнуть слушателя. Но все-таки я не могу не привести несколько округленных цифр, чтобы у вас была возможность оценить действительную объективную основу всего движения. Средняя годичная цифра бастующих в России в течение 10 лет до революции равнялась 43 тысячам. Следовательно, общее количество бастующих за все десятилетие до революции составляло 430 тысяч. В январе 1905 года, в первый месяц революции, число бастующих составило 440 тысяч. Значит, за один только месяц больше, чем за все предыдущее десятилетие!

Ни в какой капиталистической стране мира, даже в самых передовых странах вроде Англии, Соединенных Штатов Америки, Германии, мир не видал такого грандиозного стачечного движения, как в России в 1905 году. Общее количество бастующих равнялось 2 миллионам 800 тысячам, в два раза больше общего количества фабричных рабочих! Это, конечно, не доказывает, что городские фабричные рабочие в России были образованнее, или сильнее, или более приспособлены к борьбе, чем их братья в Западной Европе. Верно как раз обратное.

Но это показывает, насколько великой может быть дремлющая энергия пролетариата. Это говорит о том, что в революционную эпоху, – я утверждаю это без всякого преувеличения, на основании самых точных данных русской истории, – пролетариат может развить энергию борьбы во сто раз большую, чем в обычное спокойное время. Это говорит о том, что человечество вплоть до 1905 года не знало еще, как велико, как грандиозно может быть и будет напряжение сил пролетариата, если дело идет о том, чтобы бороться за действительно великие цели, бороться действительно революционно!

История русской революции показывает нам, что именно авангард, отборные элементы наемных рабочих вели борьбу с величайшим упорством и с величайшим самопожертвованием. Чем крупнее были заводы, тем упорнее протекали забастовки, тем чаще повторялись они в одном и том же году. Чем больше был город, тем значительнее была роль пролетариата в борьбе. Три крупных города, в которых живут самые сознательные и самые многочисленные рабочие, Петербург, Рига и Варшава, дают несравненно большее количество бастующих по отношению к общему числу рабочих, чем все другие города, не говоря уже о деревне[77 - Этот абзац в рукописи перечеркнут. Ред.].

Металлисты представляют в России, – вероятно, так же, как и в других капиталистических странах, – передовой отряд пролетариата. И тут мы наблюдаем следующий поучительный факт: каждая сотня фабричных рабочих России вообще дала в 1905 году 160 бастующих. Между тем каждая сотня металлистов дала в том же году 320 бастующих! По подсчетам каждый русский фабричный рабочий в 1905 году терял вследствие забастовки 10 рублей в среднем, – около 26 франков по довоенному курсу, – так сказать, жертвовал их для борьбы. Если же взять только одних металлистов, мы получим сумму в три раза большую! Впереди шли самые лучшие элементы рабочего класса, увлекая за собою колеблющихся, пробуждая спящих и подбадривая слабых.

Исключительно своеобразным было сплетение экономических и политических забастовок во время революции. Не подлежит сомнению, что только самая тесная связь этих двух форм стачек гарантировала большую силу движения. Широкие массы эксплуатируемых нельзя было бы никоим образом вовлечь в революционное движение, если бы эти массы не видели перед собою ежедневно примеров, как наемные рабочие различных отраслей промышленности принуждали капиталистов к непосредственному, немедленному улучшению своего положения. Благодаря этой борьбе новый дух повеял во всей массе русского народа. Только теперь крепостная, пребывавшая в медвежьей спячке, патриархальная, благочестивая и покорная Россия совлекла с себя ветхого Адама; только теперь русский народ получил действительно демократическое, действительно революционное воспитание.

Если буржуазные господа и их некритические подголоски, социалистические реформисты, говорят с таким чванством о «воспитании» масс, то под воспитанием они обыкновенно понимают нечто школьное, педантичное, деморализующее массы, прививающее им буржуазные предрассудки.

Действительное воспитание масс никогда не может быть отделено от самостоятельной политической и в особенности от революционной борьбы самой массы. Только борьба воспитывает эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его способности, проясняет его ум, выковывает его волю. И потому даже реакционеры должны были признать, что 1905 год, год борьбы, «сумасшедший год», окончательно похоронил патриархальную Россию.

Рассмотрим ближе соотношение между металлистами и текстильщиками в России во время стачечной борьбы в 1905 году. Металлисты являются наилучше оплачиваемыми, наиболее сознательными, наиболее культурными пролетариями. Текстильные рабочие, количество которых в России в 1905 году более чем в два с половиной раза превышало количество металлистов, представляют самую отсталую, хуже всех других оплачиваемую массу, которая часто еще не порвала окончательно своей связи со своей крестьянской родней в деревне. И тут мы встречаемся со следующим очень важным обстоятельством.

Забастовки металлистов в течение всего 1905 года дают перевес политической забастовки над экономической, хотя в начале года это преобладание далеко еще не так велико, как в конце года. Наоборот, у текстильщиков мы наблюдаем в начале 1905 года колоссальное преобладание экономических забастовок, которое только в конце года сменяется преобладанием политической забастовки. Отсюда с полной ясностью вытекает, что только экономическая борьба, только борьба за немедленное, непосредственное улучшение своего положения способна встряхнуть наиболее отсталые слои эксплуатируемой массы, дает им действительное воспитание и превращает их – в революционную эпоху – в течение немногих месяцев в армию политических борцов.

Конечно, для этого было необходимо, чтобы передовой отряд рабочих не понимал под классовой борьбой борьбу за интересы небольшого верхнего слоя, как это слишком часто старались внушить рабочим реформисты, но чтобы пролетарии выступали действительно в качестве авангарда большинства эксплуатируемых, вовлекали это большинство в борьбу, как это имело место в России в 1905 году и как это должно произойти, и, вне всякого сомнения, произойдет в грядущей пролетарской революции в Европе[78 - Четыре предыдущие абзаца в рукописи перечеркнуты. Ред.].

Начало 1905 года принесло первую большую волну стачечного движения во всей стране. Уже весной этого года мы наблюдаем пробуждение первого крупного, не только экономического, но и политического крестьянского движения в России. Насколько важное значение имеет этот поворотный для истории факт, может понять только тот, кто вспомнит, что крестьянство в России только в 1861 году освободилось от самой тягостной крепостной зависимости, что крестьяне в своем большинстве неграмотны, живут в неописуемой нужде, подавленные помещиками, одурманенные попами, изолированные друг от друга громадными расстояниями в почти полным бездорожьем.

В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами. С того момента и до 1881 года, когда Александр II был убит террористами, во главе движения стояли интеллигенты из среднего сословия. Они проявили величайшее самопожертвование и своим героическим террористическим методом борьбы вызвали удивление всего мира. Несомненно, эти жертвы пали не напрасно, несомненно, они способствовали – прямо или косвенно – последующему революционному воспитанию русского народа. Но своей непосредственной цели, пробуждения народной революции, они не достигли и не могли достигнуть.