Кыся в Голливуде. Дорога к «звездам»

После чего ты можешь брать Клиента, как говорится, голыми лапами, не выпуская когтей! Спокойно иди на свой этаж и будь уверен, что Клиент идёт за тобой.

У своей двери ты должен снова сесть и уже без мурлыканья (тут техника отработана идеально!), на своём обычном «А-а-ааа!» ещё раз терануться головой о Клиента и снова пристально заглянуть ему в глаза. Это срабатывает как поощрение. И я ручаюсь, что Клиент расколется!

Он нажмёт кнопку звонка, подождёт, пока Шура откроет дверь, и обязательно произнесёт сладким голосом до омерзения ходульную фразу:

– Извините, пожалуйста, это ваша кошечка?

– Конечно, конечно, – отвечает в таких случаях Шура. – Очень вам признателен. Проходи, Мартын…

– Какая хорошая кошечка! – обычно говорит Клиент. – Сама гулять ходит, такая ласковая, такая умная…

«Зато ты – полный идиот! Не мог сразу понять, что мне нужно, жлоб с деревянной мордой!» – думаю я про Клиента и, не скрою, в ту же секунду забываю, как он выглядит.

– Спасибо, спасибо большое! – говорит вежливый Шура и закрывает дверь перед носом Клиента.

* * *

С Водилой у меня этот номер ну абсолютно не прошёл! Он уже направился было за мной к торцовой открывающейся стороне фургона, посмотрел на мои отчаянные попытки зазвать его внутрь фургона и недовольно сказал:

– Ну ты нахал, Кыся! На кой тебе хрен фургон? Чего ты там забыл? Тебе в кабине места мало? Я, конечно, тебе очень благодарен за эту зажигалочку, но правила есть правила: в фургон больше ни шагу. Там груз, я за него головой отвечаю. Отправитель мне доверяет, получатель меня ждёт. А ты уже одну пачку когтями подрапал. Что ж ты думаешь, я не видел? А это нарушение целостности упаковки. Могут быть неприятности, Кыся…

«О дубина!.. – подумал я. – У тебя могут быть такие неприятности с этой ПОДРАПАННОЙ, как ты выражаешься, пачкой, что тебе небо с овчинку покажется! Ах, Шуру бы нам сюда! Он бы тебя носом в эту пачку сунул да Уголовный кодекс тебе вслух, как мне когда-то, почитал! Так ты бы меня ещё под хвост целовал, что я тебя предупредил. Если, конечно, этот кокаин не твоих рук дело!..»

– Идём-ка, Кыся, в каюту заглянем. Может, мой сокамерник уже освободился от своей лахудры, так хоть на палубу сходим вместе. Я тебе море покажу, – сказал мне Водила. – А потом, в ночной бар. Холодного пивка попьём. Айда?

Он вытащил из кабины небольшую дорожную сумку, посадил меня туда и перекинул сумку через плечо.

– Ты пока там не высовывайся. Мы сейчас с тобой как партизаны – околицами да огородами, чтоб нас никто из обслуги не засёк. Понял?

«Чего ж тут не понять? – думаю. – Это ты, дундук здоровый, никак меня понять не хочешь. А я-то тебя понимаю прекрасно!»

И я наклонился в сумке так, чтобы он мог застегнуть молнию над моей головой. Слышу, говорит негромко:

– Ох и умница же ты у меня, Кыся! У тебя ж голова – Совет министров! Хотя чего я вас равняю?! Им до тебя ещё маком какать, и то не дотянутся! Поехали?

Мы и поехали. Сижу себе в застёгнутой сумке и думаю: «Действительно, чего меня сравнивать с каким-то „Советом министров“? Кто они и кто Я? Я – КОТ! Я происхожу от Тигров и Ягуаров, от Пантер и Леопардов, от Гепардов и Рысей наконец… Во мне же потрясающая наследственность!..

А что такое «Совет министров»? Люди. И предок у них был один-единственный – Обезьяна…

Как иногда говорил Шура Плоткину многие из них даже не закончили процесс переходной формации. Или застряли посередине: вроде бы уже не Обезьяна, но пока ещё и не Человек…

Как меня только не называли! И «ловкий», и «смелый», и «сильный»… Только «красивый» никто никогда не говорил. Но я и не претендую. Вид у меня действительно хамоватый: уши рваные, загривок торчком, через всю морду шрам, брыли здоровущие…

Так вот, на комплименты посторонних я чихать хотел.

Теперь вернёмся к Водиле. Он меня, похвалил, и я на это клюнул! Значит, он для меня становится не таким уж «посторонним»?..

– Эй, Кыся! Заснул? – услышал я голос Водилы, и молния над моей головой расстегнулась.

Ну-с, и где же ваше море?

Ах, это пока ещё каюта… Ну и каюта! У нас с Шурой дома сортир больше. Окна нет, туалета нет, душа нет. Словно щель, узенький шкафчик, игрушечный столик – максимум на одну бутылку и два бутерброда, духота и две койки – одна над другой.

На нижней койке, в одних джинсах, без туфель и рубашки лежит и старательно изображает спящего… Кто бы вы думали?! Лысый! Оказывается, они с моим Водилой в одной каюте плывут.

– Вот, Кыся, видишь, как мы живём? – тихо говорит мне Водила. – Самая что ни есть дешёвка. Помыться, поссать или ещё чего – беги в конец коридора… Дышать нечем. Наши хозяева миллионами ворочают, а на нас экономят, бля. Всё никак от совковости не отскребутся! Нет чтоб водилам приличные условия создать – ну не с окошком, хоть с иллюминатором… И чтоб параша под боком и душ какой-никакой. Мы ж месяцами на них горбатимся, день и ночь из-за руля не вылезаем, тыщи и тыщи километров, а они…

Тут Лысый заворочался, глазами хлопает, жмурится, будто спросонок – ну чистый фальшак! А мой лопух – всё за чистую монету:

– Проснулся? Извини, это мы тебя с Кысей, наверное, разбудили. Ну чего, была у тебя та, светленькая? Которая в шортах выплясывала?

– А куда она денется? – говорит Лысый и ужасно ненатурально потягивается. – Только ушла.

– Это с той самой поры, как я негритяночку в машину повёл, ты и из каюты не выходил?! – поразился мой Водила.

– А ты что думал! – отвечает Лысый и садится на койку.

– Ох, силён! – заржал мой. – Ну ты даёшь!.. Айда с нами на палубу. Кысе море покажем. А потом в ночной бар – пивка холодненького для оттяжки.

Тут этот сукин сын Лысый притворно зевает и говорит:

– Что ты, что ты… У меня и денег-то таких нет. Гроши какие-то остались. На них не то что пива, воды сырой не купишь… Я же в вашей системе недавно.

Я чуть не обалдел от такого вранья! Всё – ложь. От первого и до последнего слова! Он и джинсы свои вонючие не снимал потому, что у него там долларов жуткое количество… И никакой «светленькой в шортах» в его каюте не было! И сам он в это время в трюме шастал и по своему фургону лазал – доллары заныканные доставал!.. Я же всё это собственными глазами видел! И вообще – сволочь он, этот Лысый. Ему только Пилипенко под стать… А может, Лысый ещё хуже?..

А мой Водила… Ну слов нет! Вот уж права была наша дворничиха Варвара, когда говорила, что «простота – хуже воровства». Мой поверил во всё, что ему Лысый наплёл, да ещё и страшно застеснялся, что Лысый может подумать, будто он зовёт его в бар на халяву.

– Да Бог с тобой… Ты что?.. Какие деньги?! Это же я тебя приглашаю… Об чём речь? Обижаешь.

– Тогда-то что, – говорит Лысый и начинает одеваться. Вот тут от его одежды снова пахнуло кокаинчиком. Ох, не к добру это! Ох, не к добру…

* * *

Ну, море как море: Ничего особенного.

Темно, сыро, холодно. Ужасно много воды вокруг, и шумит она так, что Водиле и Лысому приходится даже кричать, чтобы расслышать друг друга.

Мы на самом носу Нашего корабля. Это мне объяснил Водила.

Водила и Лысый сидят на скамейке, курят. Уже ночь, на палубе никого нет, и Водила выпустил меня из сумки. Я примостился у его ног – от них хоть какое-то тепло идёт.

Сижу, смотрю вперёд, в далёкую темноту и сырость, и чудится мне, будто я поздним вечером холодной, дождливой осенью сижу вместе с Моим Шурой Плоткиным на подоконнике настежь распахнутого окна нашей квартиры на восьмом этаже и смотрю в черноту хмурого ночного неба поверх обшарпанных крыш старых пятиэтажных домиков…

В оранжевом свечении оконных квадратов высоких домов крыши пятиэтажек покачиваются и дрожат, и я, словно заворожённый, никак не могу отвести глаз от этого покачивания. А Шура гладит меня по спине и так негромко-негромко спрашивает не своим голосом:

– Нравится тебе море, КЫСЯ?..

Тьфу, пропади ты пропадом!.. Тут же в черноту холодного ночного неба взлетели и там исчезли – и Мой Шура, и наш дом, и наша квартира, и настежь распахнутое окно…