Расщелина

Анна суетилась и в доме, и в трактире; и там, и там было шумно. Благо помогала Дарья, дочка хозяина; на удивление, она не гнушалась никакой работы и будучи ровесницей и подружкой Анны, от души старалась ей помочь. На кухне повара и служивые, которых в трактир сам Крутояров определил; трудно молодой девушке в одиночку такое прибыльное заведение тянуть.

За соблюдением правил этикета и ведения застольных разговоров, Гордею все же не терпелось уединиться с Иваном и наконец-то основательно поговорить. Встречались они редко, большей частью общаясь по переписке, а вот сейчас им обоим предстояло начать совместную работу по организации интересной и многое сулившей экспедиции. Уже через пару месяцев, как только подсушит майским теплом тропы, после весенней распутицы, все необходимое к выходу обоза должно быть готово. И они оба уйдут в тайгу на долгое лето, а возможно и осень. Что особо радовало Гордея – так это то, что работая в должности профессора у себя на кафедре в Екатеринбурге, Иван умудрился побывать за зиму в Москве и заручиться должной, и нужной поддержкой, и одобрением со стороны Российского Географического общества, его ведущих специалистов по геологии минералов, крайне заинтересованных в результатах поисков, обследования, изучения, и организации первичных, начальных разработок полезных ископаемых Северного Урала.

Все детали маршрута экспедиции и предполагаемых районов поиска минералов, сопутствующих более тщательному изучению возможных мест залегания желтого металла, предстояло обсудить в ближайшие дни. Материальное обеспечение предстоящих исследований Крутояров брал на себя, полностью опираясь на исследовательский интерес и научные данные какими располагал его друг. О цели и задачах экспедиции знали только двое. Хотя Гордей и доверял своим людям, но лишние разговоры о планах, и формировании обоза желательно было хранить в тайне. Цель его должна будет выглядеть обычно; доставка оборудования и продовольствия старателям – одиночкам. Спирт для Копачей в тайге – дороже золота. Намечалось, от части, за спиртоносов сойти; там этот товар и в обмен на пушнину пойдет, и рыбные запасы к зиме поправит. Хоть всюду и стояли обустроенные, промысловые избы, но на этот раз планировалось идти дальше, на Север; где не хожены тропы и нет своих проводников. Эти сложные вопросы необходимо будет решать по ходу следования.

Ближе к полуночи, когда мягкотелые завсегдатаи и гости уютного заведения начинали понемногу расходиться и однообразные, назойливые просьбы донимали управительницу трактира не столь сильно, Анна с неким ощущением любопытства и тревоги, задумалась над вчерашней, странной встречей трех друзей в ее доме. Один из них был совершенно не знаком и, тем самым вызывал у нее опасения; уж больно шершавым казался он на первый взгляд. Само собой напрашивался вопрос; зачем он сюда явился и в чем его интерес к Сидору? Какова, в их дружеских, давних отношениях, роль Василия, чужого им человека?

И вот сегодня этот тип был здесь, в заведении, среди таежников Крутоярова, что он здесь ищет? Внешне совсем не походило на то, что он был хоть с кем-то более или менее знаком. И лишь один из обозников, как ей показалось, признал в нем своего дружка; уж больно долго длилось их общение. Все-то он шнырял от стола к стойке, ввязывался неожиданно в разговоры и щедро пытался угодить. Изрядно подпившие, разгулявшиеся на радостях возвращения, мужики то и дело смеялись над шутками и уместным остроумием новичка, ни чуть не сомневаясь в его искренности и простоте, откровенно принимая за своего. «Знакомства заводит, – подумала Анна, – ведь они его знать не знают; выходит не завсегдатай он здесь. Зачем ему это?»

Среди вчерашних друзей дяди Сидора был и Василий Рагозин. Но это было утром, размышляла Анна, а около полудня она ушла в трактир; Крутояров особо попросил ее накрыть вечерний стол в честь встречи друга. Ведь если прибудет обоз, то и трактир до утра вряд ли закроется. Необходимо было подготовиться к приему гостей.

Неужели все трое как-то причастны к сегодняшнему происшествию, ведь она слышала, хоть и случайно, как новоявленный гость подбивал Сидора на какое-то тайное, как ей показалось, дело. С чем это было связано, Анна не знала, а потом случился пожар о котором в заведении так много говорили: «Случайность или умышленный поджог? – задавала она себе вопрос. – Хотя это совсем не факт, за руку злоумышленника никто не ловил. Ведь если предположить, что Павла не было дома; он кажется где-то учится, то-ли в гимназии, то-ли в ремесленном, то в доме оставалась лишь больная женщина. Что же могло произойти? А если предположить поджог, то кому нужна была ее смерть и почему с ней обошлись так жестоко? Где же был ее сын?» – Анне от чего-то, вдруг, хотелось думать об этом, наверняка чувствующем себя одиноко, парне.

Появившаяся неотложная работа прервала ее размышления. Последние ночные гости, большей частью обозники, уставшие с дороги и уже совершенно не способные держаться на ногах, начинали расходиться, а кого-то просто необходимо было устроить на ночлег, благо место в усадьбе имелось, и управляющий, не возражал.

Высветила кумачем багряная зорька, день сулил быть теплым и ясным; шла весна…

Управившись с тяжелой работой, после бурной и суетной ночи, Анна спешила домой, быстро шагая мимо спящих угрюмых изб, по узким и безлюдным проулкам, стремясь поскорее добраться до постели и предаться долгому сну, сулящему благостное успокоение. Однако назойливые думы все возвращали ее к вчерашнему, нашумевшему случаю. Ей, как никогда, хотелось знать правду и, от чего-то, никак не шел из головы тот незнакомый ей юноша, которого судьба так безжалостно обделила, лишив материнского участия и любви. Такой отец, каким она знала Василия, никак не способен будет удержать семью от распада, хотя может быть она и не права. Совсем не нравилось, что в ее доме странным образом появился чужой человек, что случился весь этот странный и подозрительный пожар, что дядя Сидор, до этого живший себе спокойно под ее строгим приглядом, вдруг попросил уйти, чтобы не слушать или не слышать их тайные и пьяные разговоры. Для чего явился этот странный гость вечером в трактир? Что-то несомненно объединяло эту троицу. Многого Анна пока не знала, однако тревожное чувство стойко завладело ею. И потом, что было известно о дяде, размышляла она, ускоряя шаги; да почти ничего. Она знала лишь то, что он неожиданно явился от куда-то из Самары. Отец при жизни мало рассказывал о своем брате, а мать, знавшая многое из его прошлого, так и не нашла времени перемолвиться с дочерью о родственнике, а сама Анна, в то время, совсем не питала к этому интерес. А вот теперь решила присмотреться и к Сидору, и к гостям ее дома.

Трезвел обеспокоенный Василий быстро; так же как и в лесу темнело. Окутала незадачливого беглеца прохлада в перемежку со стойким ознобом похмелья. Лихорадило и трясло при любом неверном движении. Не нравилась ему ночь; тьма кромешная, ни зги не видно; ни спичек тебе, ни факела. Не готов он был к такому обороту, да и отвык уж по лесам бродить, как в молодые годы. Не самое лучшее время, в бега пускаться, не его потреба, это испуг загнал. Сейчас торопливые ноги несли его к людям; туда где тепло, уют и свет: «Только вот куда идти? – задавался он вопросом. – Оставалось одно; к Сидору, больше некуда. Голова шумела и было, от чего. Шершень конечно спросит за такой фортель; ведь он по тихому велел, как никак общее дело наметили. А тут этот пожар, будь он не ладен. Выходит теперь на него все повесят; и пожар и Варьку упертую, а это много… Нет уж! – соображал устало Василий. – Я вам так вот, запросто, в руки не дамся. Уходить надо на Погорелый хутор, туда не сунутся».

Заморосил ускоряясь мелкий, противный дождь. Принялся смывать с лица и рук Василия тяжелое бремя недоброго дня. В струях небесной, чистой воды тонул его сегодняшний грех, мутными струями стекая к ногам, грех безучастного бегства от семьи, людей и совести, которая шагала за ним по пятам и он, то и дело, слышал за взмыленной спиной ее торопливую, след в след идущую, поступь… «Ничего, отсижусь и вернусь, только вот без ружья в лесу никак не обойтись. Нет, надо к Сидору, он поможет, выручит. Заодно и с Шершнем перетолковать; ему я ничем не обязан и не должен, а посоветует чего или отмажет, то и расклад другой. Если нет, то и ждать ему от меня нечего… В покое пусть оставит… К Сидору надо, выпить надо, успокоиться… Вон уж и огни замаячили». Василий устремился к огням, в лесу уж больно тоскливо стало, да и продрог до жути.

Шершень надолго в трактире не остался; решил особо себя не светить, как появился неожиданно, так незаметно и ушел. Совсем не случайно встретил дружка; еще по старым Самарским делам. Бывает же такое; Шершень почти не верил и никогда, в прошлом, не полагался на такого рода удачи, однако сейчас Авдей мог пригодиться и упустить возможности войти с ним в тесный контакт, он не мог. Просил его лишь об одном; при случае замолвить за него доброе словцо; мужикам ли, обозникам или самому барину… Что есть, мол на примете один добрый человек, мыкает без дела, с работой просил помочь. Из пришлых, а на ноги встать хочется. По таежным делам бывалый, как и всяк мужик и, что серьезно к жизни относится. Авдей кивнул глазами, а Шершень уже знал; этот сделает…

Войдя в дом приятеля, Шершень был не мало удивлен, вновь увидеть за столом все того же Василия.

– Ты чего здесь? Договорились же на завтра, я не собираюсь опять падать за стол, отдохнуть хочу.

Василий смурным взглядом обвел недовольного знакомца.

– Я не к тебе зашел, а вон, к Сидору и не спрашиваю; чего ты здесь забыл? Если жить определился, то это зря; тебе завтра же Анька прогонные выпишет, а заодно и дядьку попросит, я девку знаю. Ее это дом и ты здесь никому не указ.

– Проходи, садись, – подсуетился Сидор, – ну чего вы опять за старое, шкуру делить, поладили уж вроде, что предъявлять-то? По нужде Василий зашел; слышал в трактире небось про пожар, или не в толк тебе, что это его дом погорел. Идти ему некуда, вот и заглянул, посоветоваться, стало быть, что да как…

– Ну и что теперь? Шуму вон на весь город. Уговор был тихо сидеть и ждать. Поди хвосты за тобой, или сам поджог? – Василий стерпел, нервно глядя на приятеля. – Тогда собирайся и проваливай, а то все дело загубишь.– Зло сверкнул чёрными, недобрыми глазами Шершень.

Василий хмыкнул, обращаясь к Сидору:

– Ружье с патронами дай и я уйду; дома у меня нет, а в тайге без ствола никак. Чего тут бодягу водить.

– Ну что ты, Василий, не кипешуй, на ночь в лес, не гоже это. Друга я всегда приютить смогу. Давайте спокойно перетолкуем, а там и решим, чего делать. Сегодня Анька вон, на всю ночь у купца, а завтра с утра и пойдешь, коли нужда.

Шершень шумно прошел к столу и сел напротив Василия. Молчание затянулось. Сидор, боясь недоразумений, с тревогой уставился на взволнованных обоюдным недоверием приятелей.

– Хочу послушать твою правду. Говори… – холодно заявил Шершень. – А ты, Сидор накрой, если уж делового разговора не миновать. Ночь она правду скажет, темни не темни…

Василий, немного успокоившись, ничуть не возражал против откровенного разговора, но со своим пока не спешил; пусть новоявленный козыри раскрывает..

– Ты мне одно скажи, без этих твоих пантов; за каким хреном ты сюда явился? Не сидеть же тараканом за печкой у Сидора, а то все ходишь кругами, вынюхиваешь.

Хозяин в мгновение накрыл стол, с тревогой чувствуя зреющее напряжение охватившее общее застолье. В довершение и бутылочку подтянул; какой деловой разговор без ее прозрачного и теплого участия.

– Давайте выпьем, а там каждый свое скажет, – смягчая ситуацию накала, обратился Сидор.

– А хоть бы и так, ты что мне дорогу решил перейти, или сдать с потрохами? Так вот знай; я здесь хоть и новичок, но перед властью чист и взять меня не за что… И ты знаешь наш вчерашний уговор; сидеть тихо, пока я дело улажу. Не сидится тебе… Давай, валяй, чего ты там натворил, а зубы скалить будешь; выкину как щенка и даже Сидора слушать не стану. – Шершень, не чокаясь, махнул пол стакана и отвалился, съедая взглядом неуживчивого соседа.

– Да ты грозишься, никак? – отбивался Василий, – А я то знаю, чем тебя Крутояров обоз так привлек, для чего к себе его расположения и доверия ищешь. Золотишко с очередного обоза тебя манит, за которым купец в тайгу лезет. Нет у меня фактов, не копал особо под тебя, но зря мужики эту тему тереть не станут. Пробивает слушок сквозь щели-то.

– Подрываешь ты, Василий, мое доверие к тебе, а чтобы его вновь вернуть, ты мне сейчас ответишь; кто тебя надоумил со мною за «рыжуху» треп вести, или ты попутал чего? Если нет, то и говорить нам не о чем; выпили, разошлись. – Решительно оборвал беседу Шершень.

Василий, хоть и пожалел, что сгоряча на золото соскочил, но все же понял, что задел Шершня за живое. Теперь он поведется и, спекулируя на «рыжье», ему станет удобнее заинтересовать и увлечь за собой этого делового соперника. Но пока, пусть он будет ему лучше приятелем, чем врагом, от которого после и спину прикрывать понадобится, а доводить до этого Василию вовсе не хотелось. Он конечно же понимал, что попал с этим злосчастным пожаром под подозрение жандармов и теперь его, по известным причинам, станут разыскивать: «Что он может? – полагал Василий. – Сдаться властям и рассказать правду о том, как он не поджигал собственный дом и никого не убивал. Надо быть идиотом, чтобы не поверить в преднамеренность поджога. Сын первый же сдаст его, рассказав о том, как он донимал мать. Павел знает и наверняка о многом догадывается, ведь не раз выслушивал его нападки, и вовсе не глуп. Нет, в этом случае его ждет каторга… Бежать и скрываться – значит самому сознаться в содеяном. А если пойдут по его незамысловатому следу, то итог один; та же тюрьма ждет его с распростертыми объятьями. Что лучше? И тот и другой выбор – дерьмо… Остается третий, наиболее соблазняющий, хоть со слабым и сомнительным смыслом, но завидной и богатой перспективой, план; разумеется, если карта ляжет, а вот тут многое будет зависеть от него».

Ночь дала возможность, как прозорливо счел Сидор, высказаться всем… Находясь под давлением собственного безвыходного положения, когда без поддержки и помощи друзей не обойтись, Василий все же решил раскрыть свои козыри первым:

– Я знаю, где есть золото и уверен, что если мы его возьмем, то следок и далее потянется. – Опустошил натруженный мозг Василий, наверняка полагаясь на то, что Шершень захватит наживку…

Так оно и вышло:

– О как! – встрепенулся Шершень, меняя кислую гримассу на интерес, от которого даже глаза иным огнем высветили. – Налей-ка, Сидор, Василий говорить хочет.

Хозяин, и без того, суетно бегавший у стола, словно трактирная услужливая душа, без проволоки принялся подливать, да подкладывать, наконец-то уверовав в то, что деловой разговор вот-вот завяжется. И Василий рассказал все, что знал о двух золотых самородках, про которые слышал от своей тещи, случайно подслушав разговор дочери с матерью, когда жили они всей семьей на старом, Погорелом хуторе, в тайге. Одна жена тогда только и знала; каким таким странным образом матушка ее, заплутавшая где-то в дикой тайге, тремя месяцами позже цела и невредима из лесу вышла. Затаились, да затворились они от него, после того случая; ничего не выведать, старайся, не старайся – пустое… А тут нужда; застал их за откровением, затаился и слушал. Узнал, что Мария с золотом из тайги воротилась, а тайну клада, что сама устроила, в себе хранила. Словно чувствовала тогда близость конца, вот и решала с дочерью поделиться. Мне известно где схрон, потому как и умерла теща в аккурат на том месте; странно умерла, а вот похоронить ее именно там просила, на холме – это я уж позже от Захария, узнал. Признался Василий, что по этой самой причине и терзал он Варвару; дознаться пытался, а та все в себе хранила, да только вот вчера, на пожаре, возьми да сгори, так и не сказав ему главного. Побожился, что греха на нем нет; жена за невысказанное, мол и поплатилась. А пожар; и сам в толк не возьмет, от чего занялся? Не поджигал он собственный дом, к чему? И в мыслях не держал подобного.

В продолжении всего повествования Шершень, затаив дыхание, слушал, не прерывая и не допытывая. Лишь когда Василий замолчал, спросил:

– Так ты, выходит, толком и не знаешь; где оно, золото твоей тещи, или все же?…

– В подробностях конечно не знаю, но где искать, соображение имею.

– И чего же раньше не искал, если соображение имеешь?

– Искал, да не вышло тогда, холм тот далеко, не находишься. А места гиблые, да зверья полно. Словом не одолел я тогда схрон, а позже и хутор погорел, в город выбираться пришлось. А от сель, за так, тех мест не достать. Вот и пытал Варьку, чтобы уж коли идти, то наверняка.

– И где же теперь нам этот твой схрон искать?

– Сын у меня есть, Павлом зовут. Он знает – это уж точно. Близки они были, во всем друг другу доверяли. Только вот разговор с ним, после случившегося, вряд ли получится. Упертый, весь в мать… Вот если по тихому проследить за ним, это в самый раз будет. Если застать с самородками, то и об остальном золоте он тоже все расскажет, где-то же в тайге Мария его нашла и жена моя тоже наверняка про-то знала. Позже из него все и вытряхнем, вместе дожмём мальца.

– И как же твой малец в тайгу сунется, без опыта, без навыков, или ты ему их привил?

Может за ухо потянем, так доведет?

– Он те места получше меня знает, не раз с матерью на хутор ходил. А сейчас, когда брюшину подведет, жизнь заставит, полезет и в тайгу, в этом я не сомневаюсь, кормить его более некому. Так что, думаю, нам есть чем заняться. И дело это, Шершень, будет посытнее твоего сомнительного обоза…

Глава шестая

Неожиданное знакомство

На похоронах матери Павел отца не видел и прощание с Варварой прошло без его участия. Этот факт лишний раз доказывал причастность отца к пожару. Даже городской следователь из Управы, вызывавший его для дачи показаний в связи со смертью его матери, интересовался странным, как он считал, отсутствием законного мужа на похоронах супруги. «Не в отъезде ли хозяин?» – так и спросил. На что Павел ответил, что знать не знает, куда подевался отец и, при случае, сам бы хотел задать ему некоторые вопросы. В последующие дни, в свободное от забот время, он находился у своего учителя, который из добрых чувств и понимания сложного положения юноши, выделил ему в своей квартире маленькую комнатку. Он жил один и от чистого сердца вызвался помочь парню. Павел был благодарен за понимание и человечность. Ему действительно не к кому было идти со своей бедой; родственников и особо сочувствующих попросту не было. Был Сергей Николаевич, добрый и понимающий человек.