Седьмое небо. Танго скорпионов. Остросюжетная современная библиотека

– Хватит, канцерогены есть, этому горошку, наверное, уже лет пять. Пей и закусывай свежими продуктами, а я пойду к музыкантам о твоей концессии договариваться. Боб видал, как Маркин вместе с метрдотелем разговаривал с лабухами, а потом вышел из зала и вернулся с аккордеоном.

– Концессия получена Боб, – поставил он аккордеон около музыканта, – теперь уважь геологов и нашу Анюту.

Боб засучил рукава свитера, оголив свои татуированные руки напоказ зрителю и, взяв инструмент из рук Маркина, накинул ремни на плечи. Ловко пройдя по клавишам, он посмотрел в зал и, увидав на лицах посетителей неподдельный интерес, не спеша, зашёл на пятак сцены. Отрегулировав микрофон под свой рост, он обратился к захмелевшей публике:

– Уважаемые друзья я проездом с Аляски решил заглянуть в ваш прекрасный заполярный город, чтобы встретиться с близкими мне геологами. Это Лёха Маркин влюблённый без ума в тундру и Костю с дикой кошачьей фамилией, у которого нет острых когтей и клыков, но есть густая борода и неуёмная притягательная сила к уговорам. Они силком меня затолкали на эту эстрадную трибуну, чтобы я исполнил свою коронку румбу. Кому не понравится моя игра, прошу не свистеть и не кидать в меня разными объедками со стола. Я по вашим глазам пойму реакцию и если, что сам остановлюсь.

– Давай дед, мочи румбу, – раздавались выкрики из зала.

Он растянул меха и заиграл очень ритмичный танец, который ему подыгрывал барабанщик на своей установке. Перебирая, умело пальцами он своей игрой околдовал весь ресторан. Все замерли и зачарованно смотрели на музыканта с «Аляски». Виктор с Анютой тоже затаённо слушали его великолепную игру. Виктор не только слушал бородача, но и разглядывал его исколотые руки и изборождённое морщинами лицо. Он напрягал память, пытаясь вспомнить, где его судьба сводила с этим дедом. На его памяти не было знакомых музыкантов – аккордеонистов. Кроме тех, кто в далёком детстве работал в пионерском лагере. Но они в его памяти давно стёрлись.

«Этот дед, возможно, раньше работал в оркестре Олега Лундстрема или Георгия Гараняна, на чьих концертах мне приходилось не раз бывать», – думал он.

Но когда дед под румбу стал бить ногами чечётку в такт музыки и восклицать азартно на весь зал «Ай»! И «Оп»! Он отмёл свои предположения. Исполнение номера было превосходным, несмотря на то, что дед добавил в него арестантский стиль

– Я точно его знал раньше и возможно даже близко, – сказал он Анюте, минимально приблизив своё лицо к её уху.

– Прекрати гадать? – оторвала она на секунду взгляд от музыканта, – посмотри лучше на танцоров?

Виктор только сейчас сообразил, что она без всяких церемоний перешла с ним на «ТЫ». И это его радовало. Он как бы в знак благодарности чуть сжал её ладонь и вновь переключился на зал.

В это время в ресторане началось невообразимое – все бросились в пляс. Боб зажёг своей великолепной музыкой весь зал. Каждый выделывал ногами, как мог, и трезвым забавно было смотреть на этот пьяный экспромт. Боб опасаясь, что хорошая музыка может превратиться в балаганный шлягер, сомкнул меха аккордеона. Мгновенно ему захлопал весь зал, а некоторые начали наперебой заказывать ему свою любимую музыку, кидая на пятак скомканные купюры разного достоинства. Услышав живую музыку, из зала ожидания потянулись в ресторан другие пассажиры.

– Я прошу прощения, – обратился он к публике, – но я имею право исполнить только две вещи, одну из которых вы сейчас только слышали. Вторую вещь я посвящаю королеве тундры Анюте, – девушке – геологу с проницательно – красивыми и добрыми глазами.

Ему вновь громко захлопали в ладоши. Он сошёл с пятака и, пробравшись меж столиками, оказался около Анюты и Виктора.

– Боб ты меня смутил своими словами, прошу тебя, не заставляй меня принародно плакать? – еле слышно взмолилась она.

– Не могу золотце, – сказал он, – за твои слёзы уже уплачено, но ты их можешь спрятать за широкой спиной своего друга, – и он окинул пытливым взглядом Виктора

Аккордеонист сделал вступление и запел чисто мужским голосом, в котором не было ни бархата, ни слащавости. Была музыка, под которую он словно из нутра дарил песню Анюте.

Она сидела распалённая, подперев голову руками, и слушала свою любимую песню. Он пел о любви двух сердец, для которых бог создал седьмое небо.

…Он стоя перед Анютой и пел для неё, иногда переводя взгляды на Виктора. Анюта так голову и не удосужилась поднять, а он продолжал петь, бередя души гостям ресторана и конечно Анюте. Взоры посетителей зала были устремлены на Анюту, она это чувствовала и сидела неподвижно, только плечи её иногда вздрагивали. Затем, не выдержав, прижалась головой к спине Виктора, тем самым, спрятав своё лицо от глаз любопытных. Ему казалось, что в этот миг он сквозь одежду чувствовал её горячее и влажное лицо. После её пряток, все взгляды публики сосредоточились на нём. Для него это было пыткой, но он с ней совладал с помощью вина и сигареты. Боб стоял около их столика уже с закрытыми глазами, что давало Виктору возможность тщательней рассмотреть лицо музыканта. Широкий шрам Боба, тянувшийся от крайней половины лба, пробивший себе дорожку через бровь до века ему ничего не говорил, так же как и наколки на руках, какие были почти у каждого зека. Но его голос рассеивал все сомнения. Он, бесспорно, его слышал.

«А может это наваждение или небольшое эхо из прошлой жизни»? – мысленно рассуждал Виктор.

Боб спев песню, исполнил импровизацию, которой можно было только восхищаться. Затем опять словами песни начинал тревожить нервные струны Анюты. Было ясно, что Анютин плачь, перешёл в беззвучное рыдание. Её вздрагивание плеч усиливалось, а Боб, не обращая на это внимая, пел ещё душещипательней.

…Ресторанная публика затаённо прислушивалась к его игре и тексту песни. Было понятно по многим женским лицам, что эта песня затронула не только Анюту, но и других женщин, которые, не стесняясь, вытирали салфетками свои глаза. Но их взгляды были сосредоточены на столик где сидели Виктор и Анюта. Виктор долго держать такие прожигающие взгляды уже не мог. Он опасался, что посетители тему песни рассудят по – своему. Приняв её за неудачный роман стареющего мужчины и молодого геолога. И обязательно осудят его, не зная, что знаком он с плачущей Анютой чуть больше часа, которую они уже жалеют. Когда Боб открыл глаза, Виктор, скрестил перед своей грудью руки, давая тем понять музыканту, чтобы тот заканчивал свой концерт у их столика. После этого жеста Боб закончил песню и, поцеловал в темечко прильнувшую к спине Виктора, голову Анюты.

Затем повернувшись к публике, произнёс:

– Эта прекрасная песня принадлежит не мне, а Третьякову и, спев её здесь, я нарушил его авторские права. Но думаю, он бы меня простил, если бы знал, что эту песню я исполняю, не для пополнения своего кармана, а для мужественного народа Севера и для вот этой полярной лисички, – поцеловал он вновь голову Анюты. После чего направился на своё место.

…Как его только не упрашивали продолжить выступления, он был неумолим. И только, когда Алёша Маркин отнёс аккордеон вниз к Ирине, настойчивые просители отступили и отошли от столика.

Голова Анюты в это время с красными от слёз глазами лежала уже на плече у Виктора. Одна рука его находилась на её ладони, а второй он гладил по-отечески её волосы. Она уже не обращала внимания на публику. Ей нравился этот уверенный в себе с лицом викинга мужчина. Ей нравились его приятные и ласковые руки. Эти руки успокаивающе на её действовали, будь – то передавали, через кожный покров положительные импульсы. Песня аккордеониста её растрогала до крайности. Когда впервые Боб её исполнил, тогда тоже были слёзы. Но эти слёзы были среди своих людей, которых она не чуралась, а здесь её увидал весь ресторан.

«Ну и пусть, – подумала она, – пускай все завидуют. Несчастная любовь, была позже. А вначале была яркая встреча, потом череда счастливых дней и вдруг несусветная подлость, от которой она до сих пор не может прийти в себя».

Она закрыла глаза и перенесла свои мысли на много лет назад, когда после института пришла работать в геолого – разведывательный техникум.

Калитка в зрелость

На защиту дипломного проекта Анюте Добровой мать выслала крупную сумму денег, чтобы она купила себе красивое платье и туфли.

Незамедлительно в фирменном магазине за день до защиты она приобрела себе обнову. В этом же наряде она появилась в техникуме, когда пришла устраиваться на работу

Иван Константинович Полати, – грек по национальности, невысокого роста, со смуглым лицом и цыганскими глазами оценивающе осмотрел вновь поступившую сотрудницу.

Ему было сорок лет. Работал он директором всего один год. До этого трудился в Московском институте инженерных изысканий. Имел научную степень кандидата наук и одну ногу короче другой на четыре сантиметра. По «испорченному» телефону Анюта уже знала, что его совсем недавно бросила жена и сбежала в Грецию.

– Диплом ваш для меня не интересен, – сказал он ей. – И без бумаги ясно, что вы были не только умницей, и без сомнения самой красивой в институте! Надеюсь вас такой видеть ежедневно в нашем техникуме. Осмелюсь вас предупредить, что я ревностно отношусь к своим одиноким преподавателям и стараюсь, чтобы их семейное семя было посеяно в наших стенах. Согласитесь со мной, что управлять семейными парами, когда они оба преподаватели, значительно легче. И таких пар у нас несколько. Все они состоялись в бытность моего предшественника, и я стараюсь в силу своих возможностей существующий устный эдикт не ломать

– Как я понимаю это учебное заведение, а не брачная контора? – вопросительно посмотрела Анюта, не поняв то – ли директор шутит, то – ли в серьёз говорит.

Он с неподдельным интересом разглядывал молодого преподавателя, словно раздевая её, и заметив осуждение в её глазах, тут же раскидал, свою обольстительную улыбку по всему кабинету

– Хочу заметить, что по статистике, сорок процентов браков совершены на трудовой ниве. А мои слова всерьёз не принимайте. Вы красивы, и в нашем заведении свободных женихов нет. Разве, что я. Хоть я имею штамп в паспорте, но это уже пустая формальность. На днях я её уничтожу.

Директор поднялся с кресла и достал из холодильника большое яблоко, которое он искусно порезал ножом. И из одного яблока получилось две розочки, которыми обычно украшают праздничные столы. Он надкусил одну половину, а вторую протянул Анюте

– Кушайте, – это не яблоко раздора, а ритуал нашего знакомства, которое мне кажется, было удачным и вкусным как это яблоко.

Анюта была смущена столь не ординарным знакомством с директором. К тому – же, яблока ей в это время не хотелось, но чтобы не обидеть хозяина кабинета ей пришлось съесть его. Яблоко было приторным, как и улыбка директора, но её это мало волновало. Она ждала от него решения вопроса о её размещении, считая что обязательно с жильём возникнет волокита. Но как ни странно, всё разрешилось благополучно. Так – как их заведение жильём для преподавательского состава не располагало, Полати написал ей направление в общежитие горняков, что её вполне устраивало.

В этот день, Анюта и поселилась туда, где в одной комнате с ней оказалась инженер заводской лаборатории, Зинаида Лада. Она лежала почти голая в кровати и только нижняя часть тела была прикрыта клетчатым пледом. На вид ей было примерно около тридцати пяти лет.

У неё была безукоризненная внешность великомученицы и фигура женщины, не отвергающая мучные блюда и сладости. Её поза в постели напоминал Анюте портрет «Социальный смотритель спит», где в обнажённом виде Сьюзен Тайлли, позировала великому британскому художнику Люсьен Фрейду в 1995 году.

Увидав Анюту, она мгновенно ожила. Она встретила новую жилицу с теплотой и радостью. Как оказалось, при разговоре Зинаида в прошлом была геологом, но после перенесённой, тяжёлой операции ей пришлось оставить свою работу. А так-же она была коренной землячкой директора геологического разведывательного техникума и дальней его родственницей. Оба они были родом с Черноморского курортного города Геленджик, и своим трудоустройством на престижную работу в чужом краю, она была обязана Ивану Константиновичу, который много усилий приложил для обустройства её благополучной жизни. За, что она была ему премного благодарна.

Так преподнесла Анюте новая знакомая, своё появление в городе

Она оценивающе осмотрела фигуру и внешность Анюты и грустно выдавила из себя

– Ох, года мои года, как вы быстро пролетели? Как хорошо быть молодой!

Зинаида, поставив акцент на своём возрасте, не мечтала о муже, но ужасно хотела родить ребёнка. Она ещё раз окинула немного уже завистливым взглядом новую жилицу и продолжила. – В этом возрасте я никому не нужна. К тому же плохое здоровье, которое подорвала многолетняя жизнь без комфорта и естественно тяжелая работа. Особенно было трудно в районах Крайнего Севера. Зарплата там, конечно весомая была. Иногда мне приходилось там вкалывать, как проклятой. Летом в сезон белых ночей на время не смотришь. Ждёшь вроде сумерек, а они не наступают вот автоматически, и пыхтишь, как пчёлка. Хотя свои прелести там тоже есть. Я в первую очередь ехала туда за романтикой, которой вдоволь насытилась. Особенно красив Таймыр, он заколдовывает своей красотой. Иногда там белесые туманы заполнялись багрово – синими красками. Таких туманов я нигде раньше не встречала. Это оптическое явление природы мне никто из геологов объяснить не мог. Аборигены называли такие туманы «Красной мглой», но чётких объяснений по этому поводу не могли дать. Хотя один учёный высказал свою гипотезу, что это цветная пыль от извержения далёких вулканов. Любоваться таким пейзажем – одно наслаждение и безвредность на сто процентов. Ни один прибор аномальных показаний не выдаёт. Тундра, – это вечная холодная загадка природы. Чтобы до конца изведывать её, нужны века. И мне порой, когда взгрустнётся, хочется хоть одним глазком взглянуть на этот необъятный суровый край.

– Заманчиво рассказываешь, – сказала Анюта, – хоть самой беги туда. Но я не люблю неизвестность.

– Для меня это родной край света, – говорила Зинаида. – У меня и квартира кооперативная осталась в Норильске, правда однокомнатная, – внесла она ясность. – Если у меня, здесь на материке будут неудачно складываться жизненные обстоятельства я, не задумываясь, вернусь туда. Найду себе спокойную работу и обязательно заведу себе кошечку. Без неё, уюта нет в доме

Зинаида подошла к выпуклому зеркалу, изготовленному из блестящей фольги, похожему на большой алмаз, и показала язык.