Живым и призрачным цветам.
Вдыхая пудры запах сладкий,
Табачный горьковатый дым, —
На размалеванной лошадке
Скачу за солнцем голубым.
Оставь меня в моем круженье,
Возврата позднего не жди, —
Я всадник в гибельном сраженье
С засохшей розой на груди.
1946
* * *
За дверью голос дребезжит,
Ключей тяжелых громыханье, —
Там раб с винтовкой сторожит
Мое свободное дыханье.
А я над городом парю, —
Моя дорога так воздушна,
Моя тюрьма мне так послушна,
Что я тихонько говорю:
Живое сердце мыслить учит
Не в глубину, а в высоту, —
Он не задушит, не замучит
Высокую твою мечту.
Смотри, как чудно просветлела
Иссохшая твоя рука,
Как стала плоть твоя легка,
Какой звездой она взлетела
В сверкающие облака.
1944
* * *
Нас трое в камере одной,
Враждующих в пространстве малом;
С рассвета говор площадной
Уже трещит в мозгу усталом.
А по соседству, через дверь,
Четыре смертных приговора, —
Быть может, и для нас теперь,
Не в эту ночь, но скоро, скоро – —
И вдруг, на некий краткий час,
Душа в молчанье окунулась,
Закрылась от голодных глаз,
В глубокий сон как бы проснулась.
И внемлет медленным громам,
Их зарожденью, нарастанью,
И тайным учится словам,
Еще не связанным гортанью – —
Лишь шелест трав, лишь грохот вод,
Лесов ночное колыханье, —
В застенках всех земных широт
Свободы легкое дыханье.
1944
* * *
Терзаемый недугом грозным,
Оставленный моей судьбе,
Я догорал в жару тифозном
И громко плакал о тебе.
В огне неутолимой жажды,
Срываясь поминутно в бред,
Я подолгу и не однажды
Лизал холодный пистолет.
И в орудийные удары,
В ночную трескотню ружья
Вплетались жалобы Тамары
И лепет горного ручья.
Один лишь сон, одно виденье,
Невыносимое для глаз, —
В дневной лазури белой тенью
Вставал из марева Кавказ.
И снежные пласты взрывая,
Меж глыб голубоватых льда,
Гремя, бежала ключевая
Неуловимая вода.
И как вода неуловима,
Позванивая и дразня,
Журча, ты растекалась мимо,
Ты уходила от меня.