Дочь за отца

– К папе?

– Папа с нами не живет.

– Папа плохой?

– Я этого не говорила.

– Я говорю. Мой отец тоже с нами не жил, я говорю, что он урод.

– Папа плохой, – кивнула Женя. Она готова была согласиться с этим утверждением, лишь бы поскорее оказаться дома, в горячей ванне.

– Папа плохой прокурор.

– Папа плохой прокурор, – повторила она.

– Но даже плохой прокурор может спросить, кто стрелял. Что ты должна ответить?

– Кто-то выстрелил. Но я ничего не видела.

– Я тоже, – кивнул Виталик.

– А если обманете?

– Не обманем.

– Если обманете, мы найдем вас и накажем. Этот подвал вам покажется раем.

– Да мы понимаем!

– Ну так что, чайку?

– А можно дома?

– Можно и дома, – кивнул Костя.

Он указал на выход, чувство радости захлестнуло Женю, окрылило. Костя путь не преграждал, она вышла из проклятого подвала в такой же холодный дом. Машина стояла во дворе, двигатель работал, в салоне тепло, но Женя согрелась не сразу. Для этого ей понадобилось крепко-крепко прижаться к Виталику, что сделала она с удовольствием.

* * *

Дачный поселок, холодный дом, подвал глубокий, но там самый настоящий морозильник. Если бы не свет электрической лампочки под потолком, Степан бы подумал, что попал в склеп. На бетонном полу лежал рваный полосатый матрас, такое же грязное ватное одеяло. И еще на полу валялся фантик от конфеты. Степан не поленился, поднял его, осмотрел и понюхал.

– Совсем свежий, сегодня конфетку съели.

– Здесь ребят держали, – кивнул Комов.

Это был уже третий адрес, который назвал Логачев. И снова ничего. Но хотя бы след заложников обнаружился. Да и вокруг дома натоптано, след от машины совсем свежий.

– Может, домой отвезли? – спросил Лозовой.

– В любом случае нам тоже по домам пора, – глянув на часы, зевнул Степан.

Домой он вернулся в пятом часу, лег, не раскладывая диван, без десяти восемь поднялся, умылся и отправился в отдел. Он, конечно, в отпуске, но с Полухиным и Урываевым нужно что-то делать. Он же их задерживал, ему и решать, как с ними быть.

Но начал он с Логачева, которого оставлял в камере на ночь. Извиниться перед парнем нужно и отпустить. Логачев, конечно, не ангел, но порядок есть порядок.

Бандита привели к нему в кабинет, сняли наручники. Степан поставил перед ним кружку горячего чая.

– Что там, цианистый калий или что? – съязвил парень.

– Зачем ты так? – присматриваясь к нему, попенял Круча.

Кожа у него на подбородке содрана, как будто мордой по стене возили. Синяки на горле, словно его душили. Еле заметные синяки, но тем не менее.

– Зачем я так? Я тебе все сказал, а ты меня с этим уродом закрыл?

– С каким уродом? – не понял Степан.

– С Полухиным!

– Не закрывал я тебя с Полухиным… Может, ошибка вышла?

– Да нет, не ошибка! Это спецом все.

– Да нет, ты все сказал, я дал отбой… Извиниться перед тобой вот хотел.

– Ну так извиняйся! – Логачев развалился на стуле, закинув руки за спинку.

– И что там с Полухиным? Задницу тебе надрал? – качая головой, спросил Степан.

Накладка вышла, виноват он, не уследил, но Логачеву совсем не обязательно вести себя по-свински.

– А это смотря кто кому еще надрал!

– Сделал все, как я учил?

– А как ты учил?

– Ну, ты же хозяин-барин, а не он. По-хозяйски себя вел?

– А это не твое дело!

– Предъявил ему за Верзилу?

– Да иди ты!

– А то вдруг нет больше Верзилы? Мы-то его так и не нашли вчера. Может, турмановские его замочили?

– Замочили?! – нахмурился бандит.