Александр III. Истоки русскости

Александр III. Истоки русскости
Владимир Александрович Гречухин

Данная книга необычна и посвящена взгляду из Провинции на образ и дела Александра III, одного из правителей России. Её повествование начинается с краеведческих находок о прикосновенности этого великого человека к маленькому городу Мышкину, а продолжается размышлением об историческом значении этого Государя и Человека для нашей страны.

Александр III идеально сочетал в себе твердость настоящего русского самодержца, гибкость ума и четкого понимания национальных интересов России: мир с позиции силы, ускоренное индустриальное и научно-техническое развитие, самобытность культуры.

В его устах знаменитая триада «Православие, Самодержавие, Народность» звучала не как защита обветшавшего прошлого, а как прорыв в будущее.

Он создавал новые заводы и фабрики, строил дороги и броненосцы, но для развития страны выбрал не войну, а мир, не растрату народных сил в дальних походах, а сосредоточенность внутреннего развития.

Александру III удалось доказать, сколь многого может достичь страна, когда сосредотачивается на внутреннем росте. Она развивалась, сделав обеспечение мира средством, а не целью. Именно при Александре III европейской цивилизации ничего не угрожало. Русский царь удил рыбу, и Старый Свет просили не шуметь.

В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Владимир Гречухин

Александр III

Истоки русскости

© Гречухин В. А., 2022

© Книжный мир, 2022

© ИП Лобанова О. В., 2022

* * *

Предисловие

…С чего это я, автор, всегда сохранявший сугубо ярославскую почвенность своих повествований, вдруг обратился к всероссийской теме? К личности громадной правительной силы и мощной европейской значимости? К образу монарха великой империи и человека выдающихся личных качеств?

Причин, побудивших к такой решимости, было не мало. И самая первая – это глубокая несходственность Александра III (Третьего) со всеми иными правителями России. Вторая причина – это его неповторимая русскость. И третья причина по сравнению с двумя первыми совсем, казалось бы, невелика, но она глубоко побудительна. Это прикосновенность громозвучной жизни императора к тишайшей жизни моего родного края и его маленькой столицы – города Мышкина.

В России великое множество самых разных городов. Среди них есть славные и безвестные, громадные и крошечные, ближние и дальние… Их так много, а страна так велика, что редкий из них может иметь живую прикосновенность к дням жизни правителей России. Но моему родному городу исторически посчастливилось такие отношения иметь. И мы об этом кратко рассказывали в своей книжечке «Правители России и город Мышкин» (Мышкин, 2009).

О разных временах истории она сообщала, к разным эпизодам родного прошлого обращалась. Не обошла она своим скромным вниманием и век Александра Третьего. Но время на месте не стоит, наше краеведение не прекращает своих родиноведческих исканий и размышлений о судьбах великой страны России и нашего маленького края. А стало быть, оно как обретает новые примечательные сведения, так и приходит к новым выводам и осознаниям. И они свежей и глубже прежних.

И они оказываются способными будить увлечённые воспоминания о былых временах и гражданское стремление внимательней вглядеться в их течение и лучше его понять. Вот это и привело нас к работе над новой книгой, которая, начинаясь со страниц краеведческих, желает прийти к российским историческим оценкам.

Мы – русские, и где бы мы не жили, и какими бы делами не занимались, нам свойственно обращаться к мыслям о том, кто мы, для чего мы приходим в мир, завещанный нам предками. И, конечно, о тех, кого историческая судьба вознесла к правлению бескрайне великим и безмерно особым государством – Россией.

Уважаемый читатель! Давайте вместе обратимся к памяти одного из таких людей, к образу Александра Третьего.

    Автор

Авторское вступление

Время правления и личность Александра Третьего до сих пор вызывают противоречивые оценки

    А. Сорокин,
    «Как водворить в России новую эпоху»

…С портретным обликом императора Александра III (Третьего) я впервые познакомился в своём раннем детстве. Оно пришлось на Великую Отечественную войну (мне удалось родиться всего за день до её начала). И вся тогдашняя наша жизнь впала в великую скудность, и эта скудность властвовала над всем, а в том числе и над бытием нашего детского деревенского сообщества. И, конечно, над мирком наших игр и игрушек. Тогдашние игры были в немалой мере «военными», а тогдашние игрушки – это великая беднота и великая убогость…

Деревенские девчушки играли самодельными тряпичными куклами, а у мальчишек весь игрушечный «арсенал» из разных деревянных самоделок. Часто это были сообразительно примысленные для игрушечного пользования какие-то обрубочки или даже обломочки. А ежели кто-то имел несусветную отцом наспех сгороженную каталку на колёсах-кругляшах, то ему все искренне завидовали.

Очень у всех нас ценились осколочки старинной фарфоровой посуды, попадавшиеся при вскапывании огородов, а самым драгоценным сокровищем были либо «царские» монеты, либо «царские» же бумажные деньги. Они всегда знались как великая редкость. Некоторые взрослые люди, а чаще всего старенькие бабушки, их имели и бережно сохраняли в своих сундучках наравне с другими особо ценными для них вещами. А нам лишь иногда показывали, да в качестве великого поощрения давали поиграть.

Такой счастливец, получивший в своё недолгое владение царскую «деньгу», с гордым переживанием показывал её всем нам, и мы все с восхищённым волнением разглядывали эту роскошную диковину, явившуюся средь нас неким посланцем какого-то несравнимого с нашим, едва ли не сказочного мира. В ней всё дышало и светилось красотой и богатством, всё было лучезарно и сиятельно, и не шло ни в какое сравнение с нашим бедным, убогим бытом.

Царские деньги были для нас даже и не деньгами, а бессомненными произведениями какой-то невероятно далёкой и столь же невероятно красивой культуры. Картина – вот самое для нас подходящее определение, которое сколько-то приближалось к этим чудесным «полотнам» красоты и эффектности. Да они и были именно полотнами и по богатству изображений, и по их дивной эффектности, и даже по размеру – ведь сотенные и пятисотенные с красавцем Петром Первым и Екатериной Великой были некими громадными «простынями», заставляющими нас или восторженно загалдеть или восхищённо умолкнуть.

И мы замечали, что эти драгоценности вызывают не только наш восторг, а и молчаливое, но несомненное уважение взрослых мужиков и баб. И я полагаю, что причиной тому была, конечно, не столько их прежняя (давно утраченная!) материальная ценность, сколько вот эта сказочно чарующая парадно-торжественная краса. Ведь в нашем быту было так мало вещей, впечатляющих красотой… И такая ассигнация в простой деревенской среде, к нашим дням страсть как обедневшей, оказалась подлинным предметом высокого искусства, о котором говорила каждая её мелочь.

Там всё впечатляло, всё было красивым и торжественно убедительным: все колонны, мантии, троны, венки, гирлянды, ленты… А в первую и главную очередь – портреты царей. О-о, какие это были люди! И рыцарственно грозно красивый Пётр, и богоподобно прелестная Екатерина, и элегантно благородный Николай Первый, и богатырски могучий Александр Третий. Александр средь всех царей был для нас явлением особым, он настолько выделялся из их блистательного ряда, что сразу привлёк нас своей как бы русской деревенскостью. Широкоплечий, бородатый, прямовзглядый – это был какой-то Царь – Мужик! Это был какой-то Главный Мужик России! Явно крепко зажиточный, явно строго хозяйственный и явно очень смелый, и правильный в делах, во всём своём большом хозяйстве.

Мы вглядывались в царские лица и дивились им: о-о-о, какие! Их всех можно было зауважать с первого взгляда и почтительно впечатляться их имперским видом, осанкой, мундирами. Но Царь – Мужик оставался особым случаем. Он вглядывался в нас столь несмягчённо прямо и столь настойчиво, словно хотел спросить, а помогали ли мы сегодня родителям на сенокосе или по домашним делам, да и в целом чиста ли наша ребячья совесть перед деревенскими нескончаемыми заботами?!

Мужицкость в этом самодержце жила во всём: от прямого разворота необъятных плеч и грузновато-коренастой осанки до русско-деревенской причёски, простецки понятных усов и бороды. И взгляд! Опять же взгляд! Ведь так всегда и глядели самые укоренённые в своей жизни мужики – хозяева, самые твёрдовластные коноводы в семье и в деревне, самые несокрушимо уверенные в своей вековечной русской почвенной правоте. Да-да, вот это Царь!

Такой оказалась первая «встреча» деревенского мальчишки с «царём-батюшкой», как порой всё ещё называли его самые древневозрастные деревенские жительницы. Они ведь не отказывались от такого именования даже в безжалостно суровое время, когда любые «царские» проявления карались и изничтожались на каждой малости житейского пространства.

А у нас такие наклонности и зародиться не могли, царское время России на всяком шагу нашего обучения и воспитания клеймилось как «проклятое прошлое». Но оно как-то исподволь тихонько напоминало о себе… И старинными (красивыми!) крестьянскими домами. И старинным кроем бабушкиных сарафанов и шубеек. Тоже очень красивых… И диковинными страницами давних книжек, и ярким богатством бережно сохранённых пасхальных открыток – тоже очень красивых! Всё это таинственно проглядывало сквозь бедняцки убогую нашу жизнь и всякий раз заманчиво напоминало о неких неведомых нам (уж не сказочных ли?) временах. И эти осколочки давно рухнувшего мира как-то могли уживаться с указанным определением «проклятого прошлого». Одно другому, вроде бы, и не мешало… Словно речь шла о разных явлениях…

Так было и в мои юношеские годы. Так было и в моей взрослости. И в школе, и в техникуме, и в институте… И в армии, и на комсомольской стройке, и в районных строительных и газетных буднях. Всё так же вещали о себе старинные дома – терема, так же дивили взгляд красивые обломочки прежнего быта, так же безмолвно вопрошали нас портреты людей давно ушедшей эпохи. И особо упорным, обращённым ко мне, казались взгляд, и вся жизнь, и правление Александра Третьего. Бог весть почему…

Может, сказались моя изначальная (с самой детскости) приверженность к собиранию и хранению всей музееподобной старины? Может, это шло от моего глубинно крестьянского происхождения? Или же от неуклонного желания быть не «гражданином мира», а именно русским человеком?

Не знаю. Сам не знаю. Но любопытство, а потом и интерес к жизни и делам предпоследнего императора России определялись всё больше и пристальней. Его жизнь и судьба интересовали меня всё более серьёзно. А потом поиски всё новых и новых сведений привели меня к знанию о его прикосновенности к событиям моего родного края! Надо ли говорить, что для краеведа это «волшебная лоза», особо ярко раскрывающая суть больших и малых явлений? Это та «нить Ариадны», которую искатель уже не отпустит из рук. Это то обретение, которое будит в душе самые национально-отеческие отзвуки…

Я уже не прерывал своих исканий и размышлений. Сперва они были совершенно нерадостными. Советские исторические материалы согласно твердили о крайней реакционности Александра Третьего. О крайней жестокости его дней. О малой культурности и слабой образованности как самого царя, так и его окружения. Впечатление непроглядной мрачности этой эпохи господствовало нераздельно.

Первые проблески иных оценок прозвучали отнюдь не в строках исторических трудов, а в художественной исторической литературе. Оценки сперва очень сдержанные и осторожные, а потом даже сочувственно положительные…

А затем и тон научных сообщений стал приметно изменяться. И чем дальше, тем больше. От однозначно осудительного – к спокойно размыслительному. Слава Богу! Ведь реальная жизнь как малого человеческого сообщества, так и огромного государства состоит отнюдь не из одних чёрных и белых тонов. В ней всё гораздо сложней и многоцветней.

И в этой великой многоцветности скромным маленьким оттеночком всегда неистребимо живут тихая любовь и душевный интерес к своей малой родине, самому заветно дорогому для тебя уголку России. А поэтому, когда профессиональные историки внимательней (или честней?), нежели прежде, стали вглядываться в Россию времени Александра Третьего, мы с ещё более возросшим интересом обратились к случаям его прикосновенности к нашему мышкинскому краю. И, конечно, нас уже привлекал не только сам событийный ряд, но и возможность при его помощи лучше рассмотреть личность императора, чей «деревенский» облик ещё в детстве удивил и привлёк нас своей некой самой простой русскостью. И чей взгляд встревожил нас, словно прозвучавшим, вопросом о нашем участии в больших и малых русских делах.

Может быть, сквозь такую знакомую и понятную нам «призму» малого попытаться понять большое? Может быть, и так… Но в этих поисках и размышлениях невозможно идти в одиночку. Тут неизбежно нужно обращаться к миру учёных мнений и соизмерять нами наблюдённое с их выводами.

А ещё вот такая есть неизбежность. Краевед, пронаблюдавший и по-своему оценивший последовательную череду местных событий, непременно пожелает сделать и следующий шаг. Он пытается отойти от скромных краеведческих уровней поиска и попробует сформировать своё собственное видение главной значимости Правителя и Человека. Так и мы, начав с чисто краеведческого исследования и посвятив ему первую часть нашей книги, в её второй части обратились к всероссийскому значению забот и трудов императора Александра Третьего. И пытались ясно сказать, каким мы видим этого правителя в ряду главных героев нашего Отечества.

    Автор

Раздел I

Здешняя память из древнего рода