Волшебная флейта

В это время открылась дверь, и из неё вышел артист и главный режиссёр оперного театра Моностатусов. Пройдя мимо нас, он на ходу обронил сухо в мою сторону:

– Жду вас завтра вечером в моей гримёрной.

Не с кем не прощаясь, он вышел из приёмной. По манере его поведения я понял, что он чем-то расстроен.

Ко мне подошла женщина и сказала:

– Маэстро вас приглашает к себе.

– Меня? – удивился я. – Но эти господа пришли раньше меня. Сейчас их очередь.

– Маэстро просил привести вас, – сказала она и, взяв меня за руку, повела в кабинет к колдуну.

Я очутился в кресле. Здесь было прохладно, вокруг стояла гробовая тишина, пахло жасмином и корицей. Вдруг я услышал шелест и шипение, похожее на движение змеи. От неожиданности я вздрогнул и услышал рядом ласковый голос, говорящий с сильным французским акцентом:

– Мать твою, тебе нужно было прийти ко мне раньше?

– Почему мать мою? – удивился я. – И почему раньше?

– Мать твою – это с французского – Parblieux! В нашей деревне так ругаются! А прийти тебе нужно былё раньше, потому что твоей душой уже овлядель дюкх, и я ничего не могу поделять. Я не смогу с ним совлядать, потому что онь сильнее меня. Хочешь, я тебе погадаю.

– А сколько это будут стоить?

– Этот визит тебе ничего не стоит. Покажи мне левую лядёнь.

Я протянул ему руку и ощутил прикосновение его холодной как лёд ладони. Мне стало неприятно, как будто я подал руку покойнику. Я всегда думал, что у негров горячая кожа, недаром тысячелетиями они обжигали её солнцем на материке, через который проходит экватор.

Негр долго держал мою руку в своей. Наконец, я, теряя терпение, спросил его:

– Ну, что? Какая моя судьба?

– Через девять месяцев ты переродишься, – сказал он. – Но ещё при жизни познаешь небо.

– Как это? – удивился я.

– Станешь нёвым челёвеком.

– Лучше или хуже? – спросил я.

– Люче, – ответил он.

– Но это же хорошо, – сказал я.

– Не знаю, – сказал он.

– У меня появится зрение?

– Да, – молвил он. – Можешь идти.

В недоумении я вышел в приёмную. Как только я вышел, философы вдвоём ввалились в кабинет колдуна. Я сел на стул, не зная, радоваться мне сообщению колдуна, или огорчаться. Я подумал, что же нашло на меня в кабинете, какое-то затмения, я совсем забыл расспросить его о том, зачем к нему приходил. От него я ничего не узнал о духе, который посещает меня. Добрый он или злой. Можно ли ему довериться, или нужно опасаться его. То, что этот дух сильный, я и сам знал без колдуна.

Открылась дверь, и рядом со мной скрипнул стул.

– Франсуа просил меня подождать в приёмной, – сказал тенор. – Он решил поговорить с нами по-отдельности. А что он сказал вам?

– Сказал, что через девять месяцев я прозрею.

– Чудеса, – удивился тенор. – Значит, у вас появилась надежда увидеть наш мир как бы новыми глазами.

– Похоже на это, – согласился я. – Но не знаю, насколько его пророчеству можно верить. Врачи говорят, что моя слепота неизлечима.

– Наши врачи ничего не знают, – сказал тот. – Коновалы законченные. Но знания – это великая сила. Хотя я не верю во все эти колдовства, но допускаю, что люди, якобы обладающие так называемой магией, имеют некоторые знания о всемогуществе духа, и могут при помощи его власти одерживать победу над силами природы. Их магия – это просто искусство применения этих знаний на практике. Так что я не удивлюсь, если вы прозреете благодаря силе этого духа, вошедшего в ваше тело. Всё их колдовство – это мудрость, которой мы пока ещё не овладели.

– Но как такие люди могут предсказывать будущее? – удивился я.

– Это тоже пока является загадкой для нас, – сказал тенор. – Но в мире нет ничего необъяснимого, просто нужно затратить некоторые мыслительные усилия, чтобы во всём разобраться. У меня есть одна теория по этому поводу, но пока я не знаю, насколько она верна. Я считаю, что наша Вселенная пульсирует, подобно гигантскому сердцу. Она то разжимается, то сжимается. И все её движения повторяются с определённой периодичностью и с точностью часового механизма. Так, что, зная, что было раньше, можно предположить с точностью до точки и запятой, к чему всё вернётся. Весь мир крутиться по одному и тому же сценарию, как заезженная пластинка. И нам кажется, что мы чего-то ещё не пережили, но всё уже было, просто мы всё это забыли. И наше рождение и наша смерть, есть только возвращение к нашей прошлой жизни, где всё должно повториться. Люди, сохранившие каким-то способом свою эмбриональную память, способны предсказывать будущее, а вернее, прошлое, потому что будущее и есть прошлое. И наше постоянное поступательное движение в будущее есть не что иное, как возвращение в наше прошлое. Мы крутимся все по одному и тому же кругу, но только в обратном направлении. А когда пружина Вселенной сожмётся до своего предела, то раскрутка начнётся в другую сторону, обратную противоположной, но всё время по одному и тому же проторённому пути. Так что всё уже пережито нами тысячу раз. Знаете, как маятник в часовом механизме. Туда-сюда, туда-сюда – и всё на одном месте. Так что со временем может наступить такая скукотища от однообразия, что в пору на стенку лезть, и для того, чтобы этого не произошло природой и предусмотрено забывание. Но, вероятно, забывают не все…

В это время открылась дверь, и из кабинета вышел баритон.

– Ну, что? Что он тебе сказал? – спросил тенор.

– А-а, нёс всякую ахинею. Потом расскажу. Сейчас он приглашает тебя.

Тенор удалился за дверь. Его место занял баритон.

– О чём вы здесь болтали? – спросил он меня непринуждённо.

– О способности угадывать будущее, – сказал я. – Колдун сказал, что я, прозрею через девять месяцев и посмотрю на мир новыми глазами. Интересно, кто же мне подарит новые глаза? Врачи сказали, что мой случай безнадёжный.

– Но вы не учитываете, что в нашем теле сокрыты такие силы, которые могут творить подлинные чудеса, – заметил баритон. – Главное, чтобы раскрыть эти силы.

– Но я всё равно не представляю, как можно заглянуть в будущее, – ответил я. – Разве может существовать такой механизм?

– Может, – убеждённо заявил тот. – В будущем всё предопределено, потому что всё, происходящее сейчас, в будущем уже свершилось. И есть такие медиумы, которые способны слышать отголоски будущего. Существует два типа людей: чувствительные и активные натуры. Активные, творческие натуры управляют чувствительными людьми. Тон будущему задают активные натуры. Они управляют собой и всеми ниже их стоящими силами. А результат их действия проецируется на будущее. Помимо этого, творческая натура обладает иногда даже для него самого скрытым определённым тайным знанием, которое ему просто необходимо для его успешного действия. Поэтому все явления, которые когда-либо происходили в мире, или какие ещё только произойдут, передаются ему в качестве его внутренней подсказки, носителем которых является его душа. Так что его душа – не tabula rasa, где можно написать всё, что угодно, а некая грифельная доска, где рукой Господа пишутся тайные знаки, которые он способен прочитать. Это дар можно назвать духовным зрением, способным ему помочь узнать, что было или что случится в будущем. Мне кажется, что африканские народы, которые мы считаем остановившиеся в своем культурном и техническом развитии, на самом деле намного превосходят нас, европейцев как духовно, так и физически. Психика африканцев, несомненно, отличается от психики азиатов, которые больше погружены в контемплативную плоскость философии. У африканских народов очень широк диапазон психических феноменов приобщения к колдовским знаниям. Если азиаты мыслят, то африканцы чувствуют. А в каждом негре живёт астральный негр, бессознательно и непроизвольно ведущий его по лабиринтам изотерических сфер оккультизма и медиумизма. Если азиаты погружены в свои размышления, то африканцы галлюцинизируют, и часто вызывают видения в чувствах своих свидетелей. Они способны сделать свою астральную форму видимой и насытить воображение человека многообразным содержанием. Их галлюцинации бывают настолько совершенны и убедительны, что человек, переживший их, принимает их за реальность, и будет спорить с вами, что это не сон, хотя вся эта картина отпечаталась в его собственном уме, только благодаря воле колдуна.

– Нечто подобное вам удалось пережить сейчас? – с интересом спросил я его.

– Нет, что вы? – молвил он мне. – Мы, европейцы, принадлежим к породе, неподдающейся внушению. Нас, к сожалению, невозможно чем-то загипнотизировать, потому что мы уже ни во что не верим.

Подумав некоторое время, он подобрал более точное выражение:

– Мы – разуверившаяся раса. И нам сложно поверить в чудеса. Потому что мы всему находим объяснение. Кроме своего физического тела мы ничего не ощущаем. И вся наше культура последнее время выстроена на том, чтобы ублажать своё тело. Так постепенно мы забываем о душе, превращаясь в живые трупы. А когда мы сходим в могилу, то ничего не уносим с собой кроме нашей глупости и лени. О каком перерождении может быть речь? Нет. Всё европейцы – раса мертвецов. Поэтому, наверное, мы так с такой скоростью последнее время вымираем на земле. Мы даже не прошли по тому пути, который нам указали древние греки. Вы, наверное, не станете со мной спорить?

Я не успел ему ответить. Дверь открылась, и появился тенор.

– То же самое? – спросил его баритон.

– Муть заболотная, – согласился с ним тенор, – напустил всякого тумана, и никакой ясности. Так и я умею.