Приключения Николая Романова до и после смерти

– Женщинам это неинтересно! – недовольно пробурчала Аликс.

– Молчать! – Николай стукнул кулаком по столу.

– Нажрался уже! – мстительно прищурилась жена. – Сейчас ты король. Ты только потом, когда протрезвеешь, ничему не удивляйся!

– Ты сама ничему не удивляйся! – огрызнулся Николай.

– Ну-ну!

– А че у нас немчура не пьет?! – возмутился Милов, посмотрев на Гитлера. – Сидит тут, как петух! Давай, выпей с нами! Уважь русских людей!

– Найн! – Гитлер брезгливо отвернулся.

– Ты больной что ли?

– Найн!

– Я тебе сказал: пей! – Милов положил тяжелую руку Гитлеру на плечо.

– Найн!

– Ты на кого наехал?!

Гитлер посмотрел на Милова затравленным взглядом:

– Мне есть говорить одна человека, что бензина невкусный!

– Херню он тебе сказал! Вкусный он! – отрезал Милов.

– Не слушайте его, молодой человек! – посоветовала Аликс. – Это ж алкашня, как и мой муж! Им чем градус больше, тем вкуснее!

Милов одной рукой схватил Гитлера за шею, а второй стал разжимать челюсть.

– Николай, лей ему прямо в рот! – крикнул он. – Я его держу!

– Что ж вы творите! Алкаши поганые! – отчаянно вопила Аликс, но тщетно.

Вскоре сопротивление было сломлено. Милов разжал зубы, а Николай залил несчастному немцу бензин.

Гитлер секунду или две сидел с выпученными глазами, после чего повалился на пол и тут же захрапел.

– Теперь по старой русской традиции надо подраться! – Николай встал и стал закатывать рукава пиджака. – Кто на меня?! Выходи по одному!

– Ну, я! – грузно поднялся Милов.

– Иди сюда! – Николай сделал несколько пробных ударов кулаками по воздуху.

Милов сделал шаг, но, зацепившись за ножку стула, рухнул, как подкошенный.

– Я вам помазанник божий, а не хрен собачий! – торжествовал Николай. – Так будет с каждым, кто против меня!

Милов лежал, не шелохнувшись. Лишь могучий храп, огласивший подвал, свидетельствовал о том, что он не умер.

– А ты чего тут расселся?! – Николай повернулся к по-прежнему глупо улыбающемуся Швейку. – Пила есть?

– Нет!

– А по морде не хочешь?! –Николай принял боксерскую стойку.

– Постыдился бы при детях! Окаянный! – вопила Аликс.

Николай схватил графин и сделал приличный глоток.

– Сил моих больше нет! – Аликс бросилась к выходу. Следом за ней гуськом устремились дочери.

Николай бросил им вслед канистру, которая с грохотом ударилась о стену.

Аликс громко взвизгнула и захлопнула за собой дверь.

– Где моя пила?! – в один прыжок Николай оказался возле Швейка и рывком поднял его со стула. – Я же тебя просто убью!

– Ты не волнуйся! Здесь у меня пилы нет, но я знаю, где ее найти! – сработала у Швейка солдатская смекалка. – Ты пока поспи с пол часика, а я тебе ее принесу.

– Хорошо. Посплю, но только не больше пяти минут! – Николай и сам чувствовал, что силы оставили его. – А ты давай, чтобы одна нога здесь, другая там!

Бывший император подстелил пиджак и растянулся на полу. Через секунду еще один храп присоединился к мощному хору Милова и Гитлера.

Швейк тоже зевнул, но перед тем, как лечь спать, отстучал телеграмму:

Москва. Кремль. Политбюро.

Сверхмолния. Вне всякой очереди. Совершенно секретно.

В связи с необходимостью представления дополнительных доказательств судом объявлен перерыв до завтра.

Глава 6. Два одиночества

Юровский прошел в купе и запер дверь. Вокруг железнодорожного вокзала дымились костры. Возле них грелись красноармейцы.

– Что ж, воюйте! – подумал про себя Юровский. – Добивайтесь правды и справедливости! Бог вам в помощь! А меня считайте вышедшим на инвалидность по психическому заболеванию в связи с долговременным пребыванием в семье Романовых!

Он удовлетворенно засмеялся, достал из кармана фляжку с коньяком и с удовольствием сделал глоточек. Подержал во рту обжигающую жидкость, ощущая аромат букета. Коньяк был хороший, французский, и тепло побежало по сосудам, достигая самого сердца и согревая его.

– Как же все-таки хорошо жить, когда рядом нет ни Аликс, ни Николая! – подумал Юровский и взглянул на часы. До отправления поезда оставалось еще несколько минут.

Один из красноармейцев у костра стал наяривать что-то веселое на гармонике, несколько человек пустилось в пляс.

Юровский блаженно улыбнулся. Ему внезапно захотелось самому оказаться у костра, станцевать или спеть красивую песню. От грез его оторвал стук в дверь.