Черный город

Эту дату он потом запомнит на всю жизнь.

Одетый в выглаженную белую сорочку и бежевые шорты со стрелками, он не находил себе места, сидя на чемодане по приказу мамы. Она усаживала деда в инвалидное кресло. Клаус резонно подумал, что ей потребуется время, чтобы его одеть. Дед обычно кряхтел и спорил в эти моменты переодевания, злясь на себя за немощность. Клаус не мог понять причины такого непослушания дедушки, ведь мама просто ухаживала за ним, и только это было достойно благодарности. Хотя, ворчливость деда в этот момент мальчик посчитал для себя выгодной…

Ему нужно было во что бы то ни стало спасти свою собственность – велосипед! Спасти от этих назойливых чешских ребят, которые в последнее время совсем обнаглели, и даже не скрывали, что отнимут его двухколесное транспортное средство, так как он не имеет на него никакого права.

Перед тем, как выбежать из дома, он поправил деревянную рамку со снимком, где был запечатлен его отец в парадном мундире. На фото, сделанном пять лет назад, отец с железным крестом на груди держал пятилетнего Клауса за руку и улыбался во весь рот. Мальчик ненавидел фотографироваться, но смутно помнил тот день – тогда он не на шутку испугался фотокамеры.

На улице стояла жара, последний день июля выдался весьма знойным. Он вышел из подъезда. Озираясь по сторонам. Добежав до угла, он осторожно выглянул из-за дома.

Мелкими перебежками он достиг соседней улицы и нырнул в подворотню, где был вход в бомбоубежище. Велосипед, подаренный отцом много лет назад, но освоенный мальчуганом совсем недавно, он спрятал именно там, накрыв грязной ветошью, досками и картоном. Дома хранить такое сокровище было небезопасно – немецкие граждане больше не полагались на закон, у них конфисковывали все самое ценное, а некоторых просто выгоняли на улицу прямо из их домов.

Сдернув крючок, мальчуган оказался в кромешной темноте. Он спустился к нужному пролету и нащупал то самое место.

Мама, конечно, будет ругаться, когда увидит это двухколесное обременение. Она сказала, что до границы придется идти пешком, так как общественный транспорт немцам строго воспрещен. Но Клаус полагал, что сможет доказать полезность папиного подарка – на нем в конце концов можно везти чемодан, если аккуратно привязать его к раме.

Освободив велосипед от ветоши, Клаус вывел его наружу. Аккуратно вставив крючок в петлю. Он запрыгнул на свой любимый транспорт, умостил стопы на педали и надавил изо всех сил.

До дома оставалось не больше ста метров – мама наверняка уже хватилась его. Но тут он понял, что шайка местных хулиганов во главе с сыном дворника Яна Ворачека, тринадцатилетнего Яромира, стоит прямо у парадного входа и скорее всего по его душу. Похоже, эта поганая троица опять его подкараулила.

– Вон он! – крикнул кто-то из чешских ребят, – показывая в сторону юного велосипедиста.

Ватага мелких экспроприаторов обступила маленького Клауса, заставив его слезть с его имущества.

– Мы конфискуем твой велосипед! – надменно сообщил веснушчатый Яромир, – Так как он тебе больше не понадобится.

– Он мой! – немецкий мальчуган все еще сжимал запястье на раме.

– Тебе он больше ни к чему, – лидер детской шайки схватил руль и дернул его на себя, – Всем немцам предписано покинуть Усти над Лабем, причем своим ходом. Терпеть вас больше никто не намерен. Так что смирись со своей судьбой и убирайтесь восвояси! Беги к своей мамочке-ведьме! Можешь на меня пожаловаться! Мне все равно ничего не будет!

– Не смей оскорблять мою мать, конопатый ушастик! – на мгновение осмелел от обиды и подступившего к вискам адреналина Клаус, – Метла для ведьмы всегда в руках твоего папаши-алкоголика. Видно на ней летает и пани Мадленка! И ты летай на вашей семейной метле! Ездить на моем велосипеде я тебе все равно не дам!

Перед тем как схлопотать сильный удар под глаз, Клаус успел пнуть ногой в спицы бывшего своего велосипеда, повредив заднее колесо.

Ноги уже не тряслись. Но силы были не равны. Их было трое, а он – один. Вот почему в ответ на удар он решил не давать сдачи Яромиру, а повторно пнул бывшую собственность. Итогом стали три выломанные спицы, по спице на каждого обидчика Теперь можно было бежать, что Клаус и сделал. Малолетние экспроприаторы были старше и физически крепче, но Клаус довольно хорошо бегал. А как говаривал дедушка Отто, главным средством передвижения которого являлась инвалидная коляска: «Лучше пять минут побыть трусом, чем всю жизнь – калекой!»

Не чувствуя боли, но испытывая невыносимую обиду, он добежал до своей квартиры, весьма удивившись, что она открыта. Из нее раздавались мужские голоса, явно не принадлежащие дедушке Отто.

Интуитивно, а вовсе не из-за страха Клаус юркнул в пустую комнату, там он всегда прятался от мамы во время игр в прятки. Это место в углу между комодом и старым диваном было его тайным укрытием. Он стянул с дивана шерстяной плед, укрылся им с головой и замер. Мама, возможно, догадывалась об этом его тайном месте и незамысловатой маскировке, но никогда не признавалась. Она не находила сынишку, каждый раз позволяя Клаусу выигрывать и чувствовать свое превосходство.

Из комнаты, где жил дед, доносились голоса. Одним из них был голос дворника Ворачека, отца его грабителя Яромира. Наверное, поэтому преследующие его чешские ребята, забежав внутрь, мгновенно исчезли.

– Все барахлишко собрала, немецкая шлюха!? – пропитый и хриплый голос толстяка Ворачека, лицо которого имело цвет перезревшей сливы, молотом бил по ушам.

– И обыскивать не придется! – загоготал подельник мародера, истопник с физиономией олигофрена, еще и обезображенного ожогом на пол лица. Но зато с аристократическим именем Карел. В его руках был нож.

Магда Краузе пыталась предотвратить ограбление, но получила удар в живот и на мгновение потеряла сознание.

Ворачек выпотрошил содержимое чемодана и весьма обрадовался не только золотой цепочке и сотне марок, но и женскому нижнему белью. Распихав по карманам деньги, трусы и лифчики, дворник обнаружил, что Магда приходит в сознание.

Он взял обессиленную маму Клауса за шею, как за шкирку берут беззащитных котят, и бросил ее на стол перед комодом, где прятался Клаус. Подельник Карел облизывался за спиной Ворачека, надеясь, что и ему перепадет это «лакомство».

Задрав подол ее платья и разорвав его на лоскуты, Ворачек сдернул свой ремень с железной бляхой и расстегнул ширинку обляпанных машинным маслом широких парусиновых штанов.

Мама открыла глаза. Ее прекрасные голубые глаза смотрели на ее единственного кареглаза, на ее надежду и на ее такое маленькое и худенькое, но самое большое счастье, на ее мальчика, который трясся под пледом. Плед сполз, и она видела сына. А он мокрыми от слез глазами смотрел на прекрасное лицо своей мамы.

Она улыбнулась ему через силу и приложила палец к губам, чтобы он не вздумал себя выдать. Фрау Магда молча приказала ему не высовываться и сидеть тихо, как он умеет это делать, когда играет в прятки. Он должен был выиграть и на этот раз. А еще она незаметным для злодеев знаком показала, чтобы он натянул на себя плед до конца и закрыл открывшуюся часть лица. Мародеры не видели всего этого, но она хотела, чтобы того, что с ней сделают, не видел и Клаус.

Она не издала ни звука, когда Ворачек прижал ее своей шершавой от мозолей животной лапой и спустил свои штаны.

Удовлетворить животную похоть не позволил неожиданно вкатившийся на своей коляске в комнату дедушка Отто с пистолетом Люгера в дрожащей руке. То, что у деда был пистолет, мальчик знал – этот подарок оказался у дедушки ровно в тот день, когда Клаус заполучил свой велосипед.

В последствие, вспоминая тот трагический день, Клаус не мог понять, не то, как в руках деда оказался «люгер», а как вышло у него самостоятельно забраться на свое средство передвижения. Позаботилась ли об этом мама до прихода бандитов? Либо дедушка умудрился взгромоздиться на инвалидное кресло нечеловеческими усилиями стиснувшего зубы и взявшего всю свою волю в кулак мужчины, коим в пробитый час может стать даже немощный старик с храбрым сердцем. Не с таким малодушным сердцем, как у трусишки, укрывшегося за комодом…

Глава 5. Власть

Лукаш Коварж никуда не эмигрировал после Мюнхенского сговора 1938 года и последующего за ним падения Чехословакии. Создание на территории страны Имперского Протектората никак не сказалось на его личном комфорте. Он подстроился, умудрившись быть одновременно агентом Сопротивления, напрямую замыкаясь на правительство в изгнании, и подружиться с высокопоставленными нацистами, которые даже позволяли ему зарабатывать.

С немцами Коварж спелся, наладив рекрутинг проституток и курируя сеть борделей в Праге. Бехеровка и чешское пиво лилось в них рекой, а информация выливалась из них прямиком в британское Управление специальных операций.

По сути хитроумный Коварж смог не потерять доверие пражских беглецов, но так же приспособиться к новым властям в качестве незаменимой обслуги. Главное было – выжить и выждать момента, чтобы взять все, что причитается предприимчивым и беспринципным, а главное, безжалостным и весьма прагматичным людям.

Работа была не пыльная – это не копошиться в каменоломнях или собирать гусеничные тягачи и штабные машины для вермахта на «Шкоде». Чешские простолюдины и работяги, свяжись он с ними, затянули бы его в бесполезный саботаж, что было бы чревато не только для здоровья, но и для самой жизни. Гитлеровцы расстреливали пачками, а это значит, что с Сопротивлением Коваржу было не особо по пути. Его изощренный мозг придумал оптимальную схему. Доказательство полезности для Лондона в виде доступа к секретным данным посредством публичных домов – явилось удачным решением.

Когда дело шло к капитуляции Рейха, он дополнительно приготовил для союзников еще одну документально зафиксированную индульгенцию в виде списка спасенных им лично девушек еврейской национальности. Не забыл подмаслить и лично Бенеша, хотя, скорее, для личной безопасности Коварж сколотил целую банду из диверсантов и не успевших сбежать в Плзень «власовцев». Когда русские предатели узнали, что союзники выдали Сталину генерала Власова и высшее руководство РОА, то поняли, что сдаваться американцам – верная смерть, и что Коварж – их единственный шанс остаться в живых.

Одни тревожные времена миновали, но наступили другие. Благодаря хорошим связям в СС, которые Коварж раздобыл благодаря своим борделям, он уцелел после убийства рейхспротектора Рейнхарда Гейдриха.

В тот день, когда по улицам Праги прокатилась волна репрессий и во время комендантского часа расстреливали всех подвернувшихся, Коварж передал через радиста в Лондон свои поздравления Президенту Бенешу, первым сообщив о том, что операция «Антропоид» успешно завершена.

Тот факт, что все ее исполнители – диверсанты и их пособники, как, впрочем, и большая часть чешского Сопротивления и тысячи неповинных людей – уничтожены , мало волновал пана Лукаша Коваржа. Он понимал, что и Лондон это не волнует.

Когда речь идет о власти или о финансовой помощи Британии, количество жертв – вопрос второстепенный. Власть – не самоцель, а единственное условие выживания. Причем, выживания только власти предержащих, а не всего народа. С другой стороны – без народа нет власти. Для ее достижения нужны симпатии населения или его страх.

Немцы управляли с помощью страха. Коварж, наблюдая за методами СС, сделал для себя вывод, что методы Рейха были весьма эффективны…

После триумфального возвращения Эдварда Бенеша из Лондона, Коварж, имевший реноме «верного соратника» Президента, занял важный пост в министерстве юстиции. Бенеш полагался на связи и опыт своего протеже, и хотел использовать его в ряде щепетильных политических акций по дискредитации коммунистов и советских военачальников. Коварж с его творческим подходом и криминальным складом ума мог скомпрометировать кого угодно.

Бенеш не особо сопротивляясь тому, что Коварж хочет использовать своего покровителя в корыстных целях ничуть не меньше его самого. Такие негодяи всегда пригождаются в смутные времена. Оккупация Чехословакии Рейхом сменилась военным присутствием русских. С ними пришли коммунисты, совместно патрулирующие пражские улицы. Вопрос о реальной власти стоял острее, чем когда бы то ни было. Английская и французская дипломатия уже подвела чехов в 1938-ом, а английский автомат «Стэн» дал осечку даже при покушении на Гейдриха – того пришлось закидывать гранатами.

Рассчитывать только на англичан было весьма опрометчиво. Проныра Коварж предлагал заиметь собственную маленькую армию, чтобы в один миг расправиться с конкурентами. Бенеш держал этого законченного негодяя при себе, пока еще сомневаясь прибегать или нет к подобным услугам, или будет достаточно обычной дискредитации, подкупа и шантажа оппонентов…

Речь Эдварда Бенеша в Старой Ратуше Брно слушали стоя. Он не жалел проклятий в адрес немецкого населения города, составлявшего его треть.

– Мы должны освободить от них нашу землю, чтобы никогда этого не повторилось. Нет невиновных! Нет сторонних наблюдателей! Есть немцы и венгры, есть предатели и коллаборанты, которые сменили паспорт и способствовали уничтожению Чехословакии! Они запрягали чехов и словаков как лошадей в повозки и глумились над нами. Они отбирали наши заводы и фабрики, ставя их на службу своему Рейху, за малейшее неповиновение – расстрел! Они выселяли нас из наших домов, сжигали наши деревни, истребляли наших священников, пытаясь отнять даже нашу веру! И мы простим их!?

– Нет! – в один голос кричала толпа. – Не простим!

– Но мы – не они! – смягчил голос Бенеш, заприметив американских репортеров, – Наша депортация немцев из Брно будет гуманной. Мы в отличие от них – цивилизованный народ! Она будет максимально организованной! До перемещения из Брно в Австрию и из Усти над Лабем в Германию немцам следует ежедневно отмечаться в полиции, выходить из пока еще им принадлежащих жилищ в продуктовые магазины в строго определенное время, до начала комендантского часа. Для опознавания предлагаю им носить специальные повязки, чтобы легче было их отличать. Они проделывали этот номер с евреями. Но мы делаем это не из мести, а исключительно для будущих поколений чехов, чтобы обезопасить их и нашу страну от опасности в том случае, если нацисты вновь поднимут голову. Если захотят реванша, то в Пражском граде, в Брно и в Усти над Лабем у них не будет иуды, который откроет ворота и впустит эту нечисть к нам в дом!