Развилки

Ирина поблагодарила за пепельницу и добавила:

– Алена, дорогая, я тут с мужем и такие вещи решает он.

Никита не услышал никакой поддевки в ее интонации. Иринин голос изображал покорность и готовность идти за мужем хоть на тосканские холмы, хоть прямиком в ад. Женщины смотрели на него в ожидании его решения.

– Алена, – сказал Никита, – мне право жалко ваше время. Вы бы могли…

– А мне не жалко, – перебила его Алена. – Будем считать, что вежливость вы соблюли, а я по глазам вижу, что побыть в обществе сразу двух красивых женщин вы не прочь!

Ирина засмеялась.

– Давай, Никита, покажи нам обеим, какой ты галантный кавалер! А тебе, Аленушка, спасибо. Мы будем ждать тебя около нашего домика.

Разбалансировка! Откуда у Никиты вылезло это слово, любимое его механиком Николаем? Если что дрожит, говорил он, то это разбалансировка. Или шины надо менять. Никита не знал, что нужно менять в «фиате» Алены, но это нужно было менять и менять срочно. Машина дрожала вся. Дрожали ручки дверей, дрожал пол, особенно сильно дрожал руль. Никита сидел сзади и смотрел на руки Алены – они дрожали вместе с браслетиком на правой руке. Ирина сидела рядом с Аленой и слушала ее рассказ о холмах с кипарисами, о местах, где собираются фотографы, о снеге, который выпадает ночью и надо спешить все сфотографировать, потому что к обеду он растает. На дрожащий руль Алена внимания не обращала. Она даже на дорогу не обращала внимания. Они неслись по проселку, машина прыгала на кочках, проваливалась в ямы, «фиатик» поскрипывал, внутри него что-то стучало, но это не мешало Алене рассказывать о летней жаре, осенних дождях, о звездном небе, какого нигде больше не увидишь.

– А вот и ваш Банья Виньоне, – сказала она и, лихо повернув, остановилась у каменной ограды.

Они вышли из машины, прошли по улице, состоящей из двух домов, и вышли к огромному бассейну посреди главной, как они поняли, площади.

– Тут горячие серные источники, в бассейне всегда плюс тридцать восемь градусов, а когда холодно, то над бассейном стоит туман, – рассказывала Алена. – Вот такой туман и снимал Тарковский. Красиво, когда ветер – он раздирает туман в клочья, очень мистическая картина. В кино купаются, но сейчас это запрещено.

– Раньше тут был курорт? – спросила Ирина.

– Не знаю точно, но думаю, что да. Недалеко горячий ручей, туда приезжают лечить суставы. Садятся на берег, окунают ноги в воду и сидят по часу.

Ирина наклонилась, потерла колено.

– Хочу к этому ручью, – сказала она.

Ручей шумел среди желтого известняка, затихал в заводях и обрывался водопадом в глубокое ущелье, на другой стороне которого, на горе возвышался то ли замок, то ли собор с пристройками. Вокруг горы зеленели холмы, плавно переходящие в долину.

– Это для меня место силы, – сказала Алена. – Суставы у меня не болят, но я тоже могу тут сидеть, греть ноги в ручейке и смотреть на собор. Это городок Кастиглионе де Орчиа, – добавила она, уловив вопросительный взгляд Никиты. – Там в соборе есть фреска Пьетро Лоренцетти. Мадонна с младенцем, четырнадцатый век.

– Без охраны? – спросила Ирина.

– И без реставрации, – сказала Алена. – Хотите посмотреть?

Ирина посмотрела на Никиту, пожала плечами.

– Я, пожалуй, посижу в этом месте силы, – сказала она. – Заодно полечу суставы.

Она без тени смущения сняла джинсы, села на теплый желтый камень, окунула ноги в ручей.

– Какое блаженство! – заулыбалась она. – Вы поезжайте, посмотрите, я потом на фотографиях все разгляжу.

В городке никого не было. Вообще никого! Пустые улицы, пустое кафе на площади. Между камнями мостовых росла трава. Стены домов излучали тепло. Алена взяла Никиту за локоть.

– Нравится тут? – спросила она.

– Очень нравится, мы с тобой в затерянном мире. Даже не верится, что где-то жизнь, проблемы, заботы.

– Да, ты все правильно сказал. Так во всей Тоскане. Живешь и не живешь одновременно.

Зашли в собор. Фреска Лоренцетти находилась в алтарной части, отгороженной железной фигурной решеткой.

– Ну хоть как-то заботятся, – сказал Никита, подойдя к решетке.

– Представляешь, сколько ей лет! – Алена подошла, прижалась. Никита обернулся, их взгляды встретились.

– Ты красивая, – сказал он.

– Спасибо, мне давно так никто не говорил, – Алена смотрела на него и как будто чего-то ждала. Он поцеловал ее. Нежно и быстро. Ее губы ответили, именно этого они и ждали. Он обнял ее, положил руку на грудь.

– Не надо, – сказала она. – Не надо в храме.

Рассказ Ирины

Бессонница, что с ней делать? Ирина пыталась обмануть ее. Пару ночей она почти совсем не спала в надежде, что организм одумается, и она сможет выспаться без таблеток. Ага, не так все просто. Она просыпалась каждые три часа, читала, смотрела кино, выходила курить. Какие там звезды! Какая тишина! Под Москвой тоже тишина, но тишина тревожная. Если прислушаться, то можно услышать шум шоссе или лай собаки. А тут тишина комфортная, беззаботная, что ли. Никита храпит у себя в спальне – вот и все звуки. Его храп Ирину не раздражал, он какой-то уютный, домашний. Если в соседней комнате, конечно.

Утром она была совершенно разбитая. Как ни странно, перед сном иногда помогал растворимый кофе. Действовал он странно. Сначала вроде как бодрил, а через час глаза закрывались.

Рабочую почту она проверяла каждый день. Ничего срочного не приходило, и она решила Никите вообще ничего не говорить. Пусть расслабится. Завтрак у хозяев казался ей малосъедобным. Алена даже омлет не умела готовить. Овощи к нему надо лучше обжаривать, а то получаются то ли сырые и залежалые, то ли недоваренные какие-то. Кофе, правда, хороший.

Другие жильцы ей были не интересны. Сближаться с ними не хотелось. Какая-то американка, которую интересует только погода. И еще испанский художник неопределенного возраста. На Ирину он поглядывал оценивающе. Эх, мужчина, прошло для тебе время, когда такими взглядами можно заинтересовать женщину. И с такими худыми ногами в пятнах нельзя тебе носить шорты. Ты лучше пиши свои картины, если они будут гениальными, то тогда, может, на тебя женщины обратят внимание. А Андреа так и не появился. Ей интересно было бы посмотреть на мужчину, в которого влюбилась красотка Алена. Тут точно была любовь. Это в девяностые женщины уезжали за границу с уродами, лишь бы уехать от дефицита, инфляции, очередей и бандитов. Сейчас больше по любви или к большим деньгам. Большими деньгами тут не пахло, значит, по любви. Алена кокетничала в открытую. Позвала на экскурсию. Никита сидел растерянный, ждал ее решения. Ирина по глазам видела, что он хотел бы с ней пообщаться. Ладно, пусть пообщается, решила она. Может это его встряхнет.

В Банья Виньоне ей понравилось. Поняла Тарковского, тут у бассейна и правда много мистики. Да и антураж вокруг средневековый, загадочный. Алена про туман что-то красивое сказала, она не простушка, умеет говорить. Никита с нее не сводил глаз. Господи, неужели в Москве мало красивых девчонок? Там он их не замечает. Ее Наташка красивее Алены, она вдвоем их несколько раз оставляла, потом узнавала – никаких поползновений. «Сидит, – говорила Наташка, – курит и не знает, о чем разговаривать».

А у ручья хорошо! Она решила погреть ноги. Суставы, черт их дери! Для артрита рановато, это от слабости мышц. Надо ходить в спортзал. Наташка ей все уши про спорт прожужжала. А вид какой! Зеленые холмы, старый городок на горе. Алена что-то рассказывала о Лоренцетти, о его фреске. Пусть сами посмотрят, ей и тут хорошо. Никита отводил взгляд. Не смущайся, дорогой муж, она не против.

Приехали. Ну и ну! Никита вытирал губы, – значит, целовались. Алена тоже смущена, что-то щебетала о Джотто. Не Джотто у тебя в голове. Ты, моя милая, думала, что будет дальше. А ничего не будет! В лучшем случае ты с ним переспишь, а потом они уедут, и он тебя забудет. Она его знает, у него другие проблемы, сексом их не решить. А что еще ты ему можешь предложить? Ни-че-го! Не будешь же ты каждый вечер рассказывать ему об итальянских живописцах. Полчаса он тебе послушает, потом нальет в стакан «кампари», набросает туда льда и уйдет в кабинет. И все, моя дорогая. Ничего больше.

Рассказ Алены

Руки у меня золотые, так все говорят, а в голове черте что творится. Кажется, что все продумываю, а потом вдруг такое вытворяю… Что же я тогда наделала! Поставила Никиту в дурацкое положение. В соборе явно завелся дьявол. Хотя, как раз в соборе ему не место. Это я сама, какой-то чертик внутри подтолкнул. Куда я полезла! Кто я – кухарка и уборщица. Да и кухарка так себе, если честно. Я видела, как Ирина морщилась, когда ела мой омлет. Ира, это потому, что мысли были далеко от плиты. Вообще-то я неплохо готовлю. Андреа нравится, и гости всегда хвалят. А тут так просто не похвалят. Спросят про соус. Если не посоветуют добавить какой-нибудь травы, то, значит, соус удался. Похвала тут такая, сразу не поймешь.

О чем это я? Какой соус! Да, Никита мне нравился, но мало ли что мне нравится. Секса мне хватало, другой мужчина мне не нужен. Поговорить? Никита не такой уж разговорчивый. Да и фрески с холмами его мало интересуют. У него что-то не так в жизни, меня он туда не впустит. Ирина – вот кто ему нужен, она умная, наблюдательная. И красивая, мне надо с этим смириться.

Больше я с ними не ездила. Они все сами. Побывали везде, куда советовал поехать путеводитель. Никита за завтраком на меня поглядывал. Странно поглядывал. Одним глазом смотрел на меня, другим на Ирину – заметила или нет? Он явно хочет секса со мной. Как-то Ирина купалась в бассейне, а я подрезала цветы у дороги. Он подошел, оглянулся, обнял, стал гладить попу. Вот так, без всяких прелюдий, так бары с крепостными девками обращались. Потом вдруг засмущался, извинился, ушел. Хреновый из него барин. Да и из меня крепостная никудышная. Стояла в изумлении, думала, как реагировать. Удовольствия никакого, за него только было стыдно. Когда мужчина что-то делает украдкой, то становится каким-то мелким, неинтересным.

А прощались мы хорошо. Расцеловались и с Ириной, и с Никитой. Ирина улыбалась, хорошо так улыбалась. Ей у нас явно понравилось. Да и Никита выглядел довольным. Смотрел на меня, как на красивую фотографию, ничего больше в его взгляде я не увидела. Ладно, решили я, прощайте дорогие мои земляки. Буду вас помнить.

Из дневника Макса

Макс, в год, когда он ходил с Панкратом на яхте по Ладоге, написал в дневнике несколько скучных философских заметок, но в дневнике были и интересные строчки. Похоже он тогда неудачно общался с какой-то женщиной.

***

Ложь в виде молчания – это все-таки ложь. Ты мне сказала, что бывают случаи, когда надо промолчать – так будет лучше для обоих. И процитировала Экклезиаста о знаниях и печалях. Я промолчал, солгал таким образом. Не стал говорить правду о том, что об этом думаю.