18.6.46 г…Почти оформилось в практические рамки решение нашей семьи – ехать в Чернигов. Теперь дело за мной, за оформлением моего перевода на Юго-Западную. Если мы останемся здесь, то попросту говоря, перед нами – обнищание и продолжение страданий мамы и нас. Причины отъезда следующие: надоело жить – суровый климат здесь; Маруся-сестра зовет; покоса не дают, отсюда мораль – коровы к зиме не будет; дров не напилили и едва ли напилим; урожая картофеля ждать не следует и т. д. Ехать!
21.6.46 г…Я сегодня наелся только вечером, в столовой, а целый день жил на одном табаке. Вечером был в столовой, в общежитии, где поиграл на мандолине под аккомпанемент гитары, потом – домой.
Трудно держать себя в руках, порой это невозможно, к тому же в собственных руках. Но все-таки это легче, чем поднять себя за волосы. Такие-то дела, Вл. Алексеевич.
24.6.46 г…Мечтаю о Москве, о пути к ней. При недостатке телесной пищи, наберу духовной побольше и буду дней десяток подпрыгивать на рессорах. Хорошо!
26.6.46 г…В сущности, что эта жизнь моя? Ничто, по сравнению с мировой трагедией. И какими мизерными, жалкими кажутся наши (мои) желания, переживания, несчастья. Что эта молекула в океане событий? Ничто. В мире, где разыгрываются мировые катастрофы, где в туманной бесконечности вспыхивают искры разума и гаснут, как вспыхивает и гаснет все, – существует микроскопический шарик – Земля (прозванная так ее обитателями), на которой живут существа, наделенные, пожалуй, самым высшим достижением природы, которым она может гордиться – мозгом. С помощью этого органа многое было открыто, открывается и бесконечное, великое множество будет открыто, с помощью которого можно проникнуть в самое большое и самое малое и, что не вяжется никак, проникнуть в самое себя. Много, много загадок еще, много еще усилий и трудов, но все побеждают этот труд. Эх, расфилософствовался. Молекула – и мысли подобные ее величине. Это – так.
30.6.46 г. Итак – все кончено. Сегодня сдал последний экзамен. Результаты двухмесячной напряженной работы: гос-экзамены сданы, (лишний) жизненный экзамен сдан. Больше опыта и большая уверенность в себе. Результаты экзаменов: паровозы, тяговые, организация, П.Т.Э., восстановление, водоснабжение – 5. Тормоза – 4. Теперь новые хлопоты с экипировкой и отъездом. Во что бы то ни стало – впереди Москва, Хохландия, Москва, Сибирь, Москва, Хохландия. Т. е. два раза – туда, один раз обратно. Посмотрим, что получится. Экзаменами доволен вполне – доволен, что оказался в числе первых, хоть было и нелегко. Хорошо! Что прошло, то не вернется, что будет – то еще будет.
6.7.46 г. 4-го и 5-го числа работали на дровах. Пришлось потрудиться. Громадные березовые чурбаны весом, примерно, пудов 10–12 приходилось кантовать за 10–15 метров. Громадное физическое напряжение вчера не помешало вечером пойти на пруд. Хорошо покупались и отдохнули и снова стали людьми…
В этом году удивительно много кедровых шишек. Если удастся – обязательно побью орех…
7.7.46 г. Сегодня по старинному русскому обычаю на улице смех, крики, плеск годы, визг. Иван Купала. Я уже принял на себя ведра три, думаю, что достанется еще.
…Мне задали вопрос: «В чем ты чувствуешь свое призвание и нравится ли тебе приобретенная квалификация?» Я затруднился сначала ответить на первую половину вопроса, но потом, подумав и вспомнив, что прочие отвечали с полной откровенностью, сказал, что я желал бы посвятить свою жизнь служению искусству, хотел бы стать хорошим писателем-реалистом, хотел бы писать так, чтобы это трогало людей, чтобы в моих произведениях была бы правда, справедливость, человечность. Я не говорил последующего, но надо добавить, что это – мечта, несколько, правда, подкрепленная стремлением. Нужно много и усиленно учиться, нужно – много работать. О систематической учебе я пока не могу мечтать, так далека и несбыточна эта мечта. Надо обладать талантом. Его у меня нет. В сущности, я – бездарен. Может быть, есть где-нибудь задатки, но их надо развивать; да заполнять усиленной работой, тренировкой. Мне 18 лет. Такая маловнушительная цифра ободряет меня, вдохновляет на работу, творчество…
Где-то есть неизвестный мне Анатолий Чивилихин, какой-то дальний родственник – поэт. У меня есть сборник его стихов… Во время поездки в Москву думаю навести о нем справки, и, если он жив, постараюсь наладить переписку на правах родственника и читателя.
11.7.46 г. Итак, до свидания, Сибирь! Страна холода, лесов, сказочных богатств и будущего! Здесь прошла моя юность, мое детство, мои первые радости и несчастья. Много прекрасных мест есть в Союзе, но это место, родина, которую я покидаю, будет, конечно, тянуть к себе невидимым магнитом. Сколько связано воспоминаний с этими местами. Сколько было случаев, захватывающих душу радостью и счастьем и в спазмах сжимающих горло. Впереди жизнь! Пусть то, что останется за этой июльской ночью, будет светить на моей дороге облагораживающим светилом. Да будет так! Живи, Владимир Алексеевич, борись и учись, учись, учись! Да будут благосклонны к тебе силы небесные и в неменьшей степени – земные!..
14.7.46 г. Итак, я на пути в Москву. 12-го утром сел на крышу 5-го скорого поезда и, доехав до Новосибирска, встретил 2 студентиков; нам было по пути. На этом поезде, на различных крышах, мы проехали почти всю Сибирь. Однообразный зеленый пейзаж, в Барабе озера, плохая погода (нас все время мочило) – отражалось все это на нас, но мы были веселы. В Кургане – отстали и, переночевав, сейчас дожидаемся поезда Омск – Москва. На крыше ездить можно. Этому способу передвижения присущи свои недостатки и достоинства. Плохо ночью. Вертишься вокруг вентиляторной трубы, как вошь на гребешке (наиболее сильное и правильное сравнение). Передо мной дилемма: или ехать назад после Чернигова и Киева, или остаться на Юго-Западной? Постепенно все выяснится. Ближайшая задача – сесть на 75-й во что бы то ни стало.
17.7.46 г. И пошло. Крыша, фартуки, подножки, тамбура. По дороге был ограблен. Подробнее опишу позднее. Сегодня утром я приехал в Москву. Городок что надо!
19.7.46 г. В Москве пробыл два дня. Родственников оказалось много… Везде в Москве был принят неплохо. Ел хорошо, а это почти главное, т. к. прохарчаться в Москве нужно иметь большой карман или даже большой рюкзак…
Украина – бедствует. Засуха, грозящий голод и гонит людей к нам, в Сибирь. Невероятно! Продукты дороги. Сейчас я задумался о своем будущем. Что выбрать? Что делать? Надолго ли хватит моих смотрительных органов? Все это волнует, хочется многого, даже немногого – учиться, но пока это невозможно…
8.8.46 г…Домой (в Сибирь. – Е.Ч.) ехал в прекрасной компании студентов, культурной ватаге еще верящих во что-то…
16.8.46 г. Много дней ничего не делал. Болтался по Тайге почти без цели. Может быть, живя на Урале, я буду тревожить себя этими воспоминаниями, может быть, для этого и ходил…
4.9.46 г…19 августа я уехал из Тайги… До Свердловска ехали трое суток… Из Свердловска мы поехали на Челябинск, куда и были командированы. Мы везли с Гошей (Тонких, друг. – Е.Ч.) кедрового ореха по полсотни стаканов. Там мы их продали по червонцу стакан. Побродили по городу. Хороший. С большим будущим. Были на карнавале. Удовольствия не получили никакого, да и что могло быть?! Наиболее сильное впечатление было от цирка, выступающего на эстраде. Все было так пошло и глупо, недалеко и жалко…
В правлении, с нашего согласия, конечно, получили назначение в депо Троицк… Сначала не было квартиры. Долго бегали по поселку, и, наконец, благодаря судьбе, переменчивой, посчастливилось найти комнату прямо около депо, недалеко от клуба, парка, вокзала, магазина, «балочки». Хозяйка как будто хорошая. Наше дело – достать топливо. В депо нет спецодежды; все равно, сколько ни жди, придется выходить на работу в своем. Потом будем жать. Ходили по базару, городу, станции. Троицк. Город находится на 120 км южнее Челябинска, расположен в котле – старом русле Уи и Вилюйки – рек, здесь протекающих. Город, который еще в начале этого века соперничал с Челябой, является типично купеческим. Это видно по архитектуре домов, надстроек, количеству церквей и самому достоверному – рассказам троян (буду называть этим древним именем жителей теперь моего городка). Имеется в городе один институт(!!!), два техникума, несколько библиотек, театр и 6 церквей. Город самобытной провинциальной жизни и провинциального невежества…
На рынке мы с Гошей купили картошки, масла, луку, крупы, искупили 100 рублей. Не знаю, как будем жить. Придется выкручиваться. Ну, удачи желаю тебе, Владимир Алексеев сын.
12.9.46 г. Итак, я начал работать. Хожу в депо уже четыре дня. В работе много халтуры. Избежать ее почти нет никакой возможности. Будем работать…
17.9.46 г. Прошло 3 недели, как я здесь, написал десятка полтора писем, и ответ пришел пока только от родной матушки… Письмо из дому дохнуло на меня таким страхом и беспомощностью перед надвигающейся нуждой, что я много времени ходил, ни о чем другом не думая, кроме их, моих родных. Вообще настроение не из хороших. А тут еще проблема пит.(ания). Грошей 150 р. на двоих. До получки – долго. И что всего хуже – постановление о повышении цен на продукты. Сегодня с Гошей пообедали в столовой, заплатили 25 рублей. Мы, когда голодные, находим время позлиться сами на себя, наплевательски махнув рукой на окружающее, и утешать друг друга с натянутыми улыбочками: «Ничего, Гоша», «Конечно, заживем, Володя!» Торопливо справляясь о ценах, вытаскиваем деньгу и покупаем картошки, да почтут память ее потомки наши снятием уборов головных (если таковые будут в то время – «головы и уборы»). Маньяками ходим за Воропаевым, добиваясь обмундирования. Кажется, что-то начало получаться. Сегодня мы с унылым видом посмотрели на нашу бутыль с остатками масла, посмотрели друг на друга и молча представили многое. Эх, что говорить.
25.9.46 г. Прошло много времени, прежде чем я снова сел за дневник. Работа успела надоесть и уже не имеет такого интереса, как в первые дни. По моей вине уже был большой брак. Только что паровоз (ФД-1412) вышел из-под депо – порвался маятник. Зазор был между втулкой золотниковой и опорными пальцами 0,25, тогда как полагается не менее 1 мм. Ну, это уже пошли цифры. Вообще я не был научен промерять размер сей. Поставленные перед перспективой голодовки, мы пошли на мясокомбинат – работать. Работали самую черную работу. Возили субпродукты, головы, грузили мясо в вагоны. Заработали по 25 кг грудинки. Еще не всю вынесли. Прохладно в громадных узких галереях. Стручками перца висят бычьи туши. Мы – три техника: котельщик, промывки и нормировщик – одеваем запятнанные кровью халаты и начинаем перегонять по монорельсу эти останки некогда могучих лобастых животных. Забегавшись до одури, идем обедать, т. е. уничтожать мясо или что иное подобное в вареном виде. Жир – противен, потому что безо всяких скрашивающих вкусовых ощущений. Затем опять беспрестанная ходьба. Или – мы берем скользкие, тяжелые головы сегодняшнего боя, с ободранной шкурой, бросаем их в тележку и, наполнив ее доверху, везем за 800–400 метров с заворотами и постоянным усилием. Эх! Жистянка!
Большая удача. Нам выдали форменное обмундирование – костюм, шинели. Есть в чем выйти. Правда, не такое хорошее, но ничего.
У меня потерялись галоши. Хорошие, почти новые. Эти галоши были привезены мной из Москвы и тут пропали. Не знаю, на кого и думать. Со всех сторон к нам несутся вопли о том, что напрасно разъезжались от домов. Прислали Володя Кривошеин, Борис Черников. «Братцы». Везде стоны. Я тоже начал стонать. Все же тяжело. Все бы ничего, если бы не беспокоил дом, мать, Иван, Маруся! Все такие родные, такие близкие люди. Чувствую, что начинаю тупеть. Раньше я писал и думал как-то лучше, острее воспринимая, анализировал. Теперь начинаю охладевать ко многому. Так-то. А это – жутко…
4.10.46 г. Как надоедают все-таки эти ежедневные заботы о куске, эти усилия при мытье рук после работы. Я сейчас только понял, что надо было последовать совету начальника: идти работать в Новосибирский П.Р.З. Там было бы ближе к дому, например, белье стирать я бы возил домой, а не протирал суставы пальцев в бане. Во-вторых, я каждое воскресенье ездил бы домой, возил бы с собой некоторые предметы, которые можно было бы продать выгодно. В-третьих, у меня в Новосибирске брат двоюродный – член облкома. В-четвертых, я в заводе получил бы более высокую должность. В-пятых и т. д. Но я дал себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах не жалеть о прошедшем, когда нельзя исправить содеянное. У меня поэтому постепенно вызревает мечта учиться и учиться и обязательно в юридическом институте. Все было бы хорошо, но материальное состояние моей матери – плачевно. Может быть, придется покинуть эту мысль. Будем жить со всем народом.
Прислал письмо Борис Найденов. Острит, подбадривает, чувствуется, что наша дружба стала крепче, чем прежде…
Сейчас я работаю над критическими статьями Горького. Это поразительно правильные и полезные вещи. Просто находка…
13.10.46 г. Сегодня – рабочий день. Мы работали в тех-бюро. Больше разговаривали на высокие материи. Шагаева (старший инженер. – Е.Ч.) рассказывала о себе. Говорили о «детской болезни» каждого. В сущности, это и естественно. В молодости, вернее в юности, когда кажется, нет ничего невозможного, тогда этого невозможного хочется достигнуть. Человек, немного развитый и начитанный, начинает писать стихи, обыкновенно дрянные и затем с удовольствием отмечает, что он – поэт. Отсюда ведут три пути.
1. Под ударами жизни человек, повзрослев, перестает смотреть серьезно на свои «творения», поймет, как тернист путь в знаменитости, поймет, сколько нужно труда, чтобы написать пару хороших строк и оттиснуть их. Иногда получается так, что он, затертый в круговороте необходимых мелочей, окружает себя пошлой мещанской обстановкой и тогда он пленен будет ею до конца.
2. Упорно веривший в свою избранность, но не делающий никаких попыток к учебе и работе, продолжает марать бумагу пустыми, бездарными стишками, обижаясь смертельно в своей мнительности, на людей, прямо высказавших ему свой взгляд. Этот теряет себя в какой-либо другой профессии, не понимая, что путь в литературу ему закрыт.
3. Последняя категория обладает, конечно, способностями и трудоспособностью в большей степени, нежели представители первых двух. Из этой категории – людей способных, упорных и выковываются люди литературы. Это семя человеческой породы. Отсеются тысячи – останутся единицы, единицы самого здорового, крепкого зерна. В число этих единиц попасть хочу и я, но пока еще молодой, неопытный – не буду утруждать себя и навязывать своей совести никогда не выполнимые обязательства, а пока есть возможность наблюдать, пробовать, работать…
15.10.46 г. 13-го были с Гошей у Лизы Шагаевой. Мы зашли в маленькую, белую комнатку с небольшим окошком, с видом на стадион, белоснежной кроватью – ложе невинности, стопкой книг на столике и маленькими набивными ковриками по стенам. Хозяйка была одета в легкое, летнее платье и вся такая чистая, как будто после бани. Усадила. Я взял сборник произведений русских поэтов – прекрасное старинное издание, и стал просматривать. Каким сокровищем владеет эта особа! Пушкин, Лермонтов, Некрасов Фет, Тютчев, Апухтин, Надсон и многое другое. Много стихотворений – неизвестных мне поэтов. Она прочла очень хорошо несколько стихотворений, в том числе «Сумасшедший» Апухтина. Восхитительно! Я просмотрел весь сборник. Чудесная вещь! Просматривал и разговаривал, делился своими знаниями с инженером и Гошей, курил. Разговаривали обо всем. Вообще, хорошо провели вечер.
Два дня, как провожу читки-беседы с рабочими своего цеха. Идет хорошо, только надо готовиться; за обедом просмотр газет (я их беру в парткоме), составление небольшого плана, и спешу на перерыв обеденный в цех. 40 минут моих. Продолжать в том же духе!
20.10.46 г… Мы получили получку— по 169 рублей. Это – аванс. Что делать? Только обедал. Неприятное ощущение – голод. Сосущее, гнетущее чувство.
Хочется еще отметить нечто успокаивающее. Я – агитатор на промывке. Читаю, рассказываю. Сначала не было никого, а последние дни – стало тесно и жарко в конторке. Интересуются. Я говорю, а кругом тихо, только тяжелый, синий дым движется над головами: медленно, нехотя, слоистыми, кривыми рядами…
Сегодня напишу домой. Как живет моя старушка, старая, сгорбленная, с кривыми, утолщенными в суставах, пальцами и ласкающими глазами? Бедная мать! Какая боль охватывает меня при воспоминании о ней – этом святом, безгрешном существе, которая в заботе о нас почти потеряла свое я. Самое плохое то, что ничем не могу помочь. Проклятие!
24.10.46 г…Положение становится невыносимым. На завтра осталось 22 рубля, а до праздника – 2 недели. Едим с Гошей 2 раза в день, иногда раз. Это – противно. Пять лет кланялся желудку и приходится еще. Надо предпринимать что-то. Надо работать и работать так, чтобы не било в голову: «Что я буду есть вечером?»
Как неприятно видеть, что ты что-то теряешь в глазах людей оттого, что голоден и беден, и как все-таки хорошо видеть простое, искреннее участие в глазах измученного, промазученного до мозга костей рабочего, который, не умея сказать ясно, сочувствует в душе и благодарит за оказанное ему простое внимание. В большинстве рабочий – малограмотный, забитый нуждой человек, который живет воспоминаниями о довоенных годах и надеждой на будущее, хотя из простых разговоров можно заметить, что будущего он боится, будущее для него – потемки… Атом… Атом…
Прочел альманах челябинских писателей и «Избранное» Матэ Залка. Какие бледные вещи пишут эти уральцы! Особенно разителен контраст их с Горьким, публицистические статьи которого я сейчас читаю. Алексей Максимович – поддерживает.
27.10.46 г. Вчера работали в ночь на мясокомбинате. Доходно. Пришли в 3 ночи разбитые телом, но бодрые духом и мертвецки свалились до сегодняшнего полудня. Ходили на базар – я продавал брюки-галифе. Не продал. На сегодняшнее число имеем на двоих… 8 рублей. Хорошо!
…Как вертишься в кругу этих мелочей! Неужели я застряну в Троицке? Неужели я не «выбьюсь в люди». Страдалица-мать! Как все это забивает голову! Сплошные восклицания. Чувствую, что тупею, а это – жутко. Есть сильная вещь Куприна: «Мелюзга» – чрезвычайно ярко показано постепенное опускание на дно двоих. Страшно. Вовка, бороться! Сегодня на 6 часов Москвы у меня осталось 6 рублей.
10.11.46 г. В предпраздничные дни я съездил в Тамерлан и продал брюки, 6-го числа съездил на подсобное хозяйство и привез 200 кг картошки. В тот же день выкупили колбасу, заработанную на мясокомбинате и по 9 кг отвезли в Челябинск. Там ее продали, выгодали по 300 рублей. С пассажирским поездом – в Кустанай, купили по 150 стаканов семечек подсолнуха и назад в Челябинск – продали. Выгодали рублей по 500. Готовясь к дальнейшему, купили 12 кусков мыла – повезу в Кустанай. Приехал 9-го ночью – разбитый, грязный, но веселый. Я решил пойти на это, решил пойти на сделку с совестью – иначе – голодная зима, упадок духа и бог знает что… К нам с Гошей (Георгий Тонких – будущий председатель горисполкома г. Тайга. – Е.Ч.) ультиматум. Хозяйка отказала в квартире. Программа: бороться, работать, чтобы не было застоя в жизни и в себе самом. Чувствую, что все приобретенное мной начинает закисать, портиться. Одновременно, несмотря ни на что, приобрел какое-то стремление к лучшему, веру в будущее, веру в наши силы, силы нашего народа, моей родины. Не пустофразие – выношенная уверенность в это. Володя, не поддавайся!
18.11.46 г. Перешли в общежитие. Это – большая перемена в жизни. Теперь мы располагаем хорошей, чистой постелью, теплом – печь всегда топится, можно варить, общество себе подобных и т. д…Дали поручение люди из парткабинета – прочитать лекцию в цеху о послевоенном развитии ж.д. транспорта. До лекции осталось 2 вечера – я ничего не делал. Некогда, и на сон клонит. Надо сделать обязательно. Общественная работа может оторвать все свободное время, потому придется что-то предпринимать. Я издергаюсь, знаний пополнять не буду…
23.11.46 г…О беседе. Провел не так, как хотелось. Хотел сказать много и хорошо – вышло скомканно и несколько напыщенно, а это плохо; на читках я говорю спокойнее и правильнее.
2.12.46 г…С 25-го по 1-е у меня обмер бандажей…Наступило время, когда рельсы стали покрываться инеем и машинист уже стесняется высунуть нос на жуткий мороз, отсиживаясь в будке – вмятины на блестящей поверхности стали чудовищно быстро углубляться. Пять дней проходят у меня в каком-то лихорадочном стремлении подхватить паровоз, отцепившийся от поезда, и замерить его больное место. По морозу, когда пальцы мертвой хваткой стягиваются вокруг стальной фигурной пластины, когда ноги под тонкой кожей ботинка перестают быть принадлежащими мне, когда глаза ничего не видят через запотевшие стекла, если влезешь, дрожа, на паровоз – отогреваться – иронически и горько вспоминаешь слова песни неизвестной: «И будешь ты стальным шаблоном весь век прокаты измерять»…
Позавчера начальник сказал: «Ты, оказывается, литератор здоровый!» Я фыркнул: «Здоровый литератор». Мне, говорит, читали по телефону твой фельетон. Я: «Ага!» – ответил. Побежал в партком, взял газетку и, – о, ужас – не узнаю свое творение, так его редактор испакостил. Самые мои красивые фразы убрал, некоторые мысли перефразировал – получилось хуже, а может быть, лучше? Не знаю. Секретарю парторганизации понравилось.
7.12.46 г. За мной неожиданно утвердилась репутация «здорового литератора», по меткому слову Воропаева, хотя ничем особым это не доказано. На днях Воропаев предложил мне нечто неожиданное, сначала даже ошеломившее. Кругом сидели мастера, приемщики. Он откинулся в тяжелом раздумье от стола и сказал, смотря на меня неуверенными глазами: «Иди, Чивилихин, на теплую промывку». Спрашиваю: «В роли кого?» «В роли заведующего теплой промывки», – ответил и на мой отказ стал уговаривать, рассказал вкратце работу, рассказывал, как рос он сам, воодушевлял. Потом спросил: «Спасовал, говоришь?» «Выходит, так» – ответил я и стал приводить десятки аргументов, почему я не могу взять на себя ответственность за котлы всего паровозного парка депо. Это очень хорошо показывает его отношение ко мне, его уважение, можно сказать, но я не оправдал его да и не мог оправдать. В работе я еще не проверен. Меряю – едва справляюсь, а здесь такая ответственность за «сердце» паровозов и за коллектив в несколько десятков человек. Пока это для меня много. Решил так: с начала 47-го поработать бригадиром заготовиловки, и если смогу на этой работе показать себя – можно будет думать дальше. Знаменателен тот факт, что мне уже доверяют. Провернуть будет можно.
19.12.46 г…Отпечатан приказ по депо о назначении меня бригадиром в заготовительный цех. Немного страшновато, но почему-то уверен, что сработаю…