Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива
Юрий Ценципер

Владимир Ценципер

В основу этой книги легли материалы из семейного архива – воспоминания, дневники, письма, фотографии, а также документы из архивов НКВД-КГБ-ФСБ, познакомиться с которыми авторам удалось лишь в 1998–2000 годах. В результате получился рассказ о многих и многих людях, связанных семейными, профессиональными и дружескими узами. И шире – рассказ о XX веке, о том, как он отразился на конкретных человеческих судьбах, каким виделся не с высот исторической науки, а при непосредственном столкновении с его большими и малыми событиями. Послереволюционные годы и романтика мечтаний о новом обществе, Большой террор и Вторая мировая, “оттепель” и освоение целины – все это так или иначе пережито героями книги, а теперь предстает перед читателем в подробностях и деталях, которые так легко могут быть стерты временем и уйти навсегда.

Владимир Ценципер, Юрий Ценципер

Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Авторы выражают благодарность за помощь в работе над книгой Илье Осколкову-Ценциперу и Петру Фаворову

© В. Ценципер, Ю. Ценципер, 2015

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2015

© ООО “Издательство АСТ”, 2015

Издательство CORPUS ®

* * *

От авторов

Эта книжка – о наших родителях.

Их жизни почти совпали с рамками XX века и поэтому, на наш взгляд, могут оказаться интересными не только тем, кто их знал и находился под обаянием их личностей.

Текст в максимальной степени построен на использовании семейного архива, содержащего многочисленные письма, документы, фотографии и другие материалы. Отец – Михаил Ценципер – всю жизнь испытывал страстный интерес к собиранию любых письменных свидетельств времени, что сохранило для нас массу интересных документов. Кроме того, в семье существовала традиция регулярно обмениваться письмами.

Кроме семейного архива мы использовали воспоминания, дневники, печатные публикации родственников, друзей и знакомых, а также документы из архивов НКВД-КГБ-ФСБ, доступ к которым мы получили в 1998–2000 годах, книги исследователя Коминтерна профессора Фридриха Фирсова “Секретные коды истории Коминтерна. 1919–1943” (2007) и “Секреты Коммунистического Интернационала. Шифропереписка” (2011), а также материалы Российского государственного архива социально-политических исследований (РГАСПИ).

Владимир Ценципер

Интерес к документам, письмам и прочему “бумажному” у меня, конечно, от отца. Я что-то всегда откладывал, вырезал, собирал. Раньше – совершенно не задумываясь. Теперь – задумываясь. Время пока есть.

Но все-таки надо вспомнить и историю создания конкретно этой книги. Книги-архива.

Первый толчок, связанный с интересом именно к архиву отца, помню отлично. Поразительна была оставленная отцом на видном месте, перевязанная бечевкой небольшая пачка бумаг с запиской “Уничтожить не читая”. Мы с моим братом Юрой, конечно, догадывались, что это за письма – история его первой любви. Было письмам около семидесяти лет! У отца не поднялась рука уничтожить их самому. Это была его история. Мы выполнили последнюю волю отца. Именно тогда я и начал размышлять обо всем архиве семьи. Надо привести его в порядок.

А за несколько лет до этого, незадолго до того как мамы – Аси Ужет – не стало, я буквально украл ее ранние-ранние дневники. Я никогда и не знал, что они существуют. Вернее, это были только фрагменты дневников, так как большую часть мама заодно с каким-то толстеньким конвертом уже уничтожила. Вместе с остатками дневника была и часть воспоминаний. Мама была в этом смысле совершенно другой, чем отец: у нее была установка: все, что можно, не сохранять – может быть, с 30-х годов.

Последние документы, появившиеся уже в нашем с Юрой архиве, тоже связаны с моим “воровством”. Тетка моя Адочка (Ада Борисовна Ценципер, сестра отца) начала чистку их семейных бумаг задолго до своего конца. Оставляла она только то, очень немногое, что было связано с ее дочерью, нашей сестрой Иринкой. Кроме этих документов и фотографий Адочка долго хранила только военный дневник своего мужа Евгения Николаевича Еремина. Дневник этот – маленькую толстенькую записную книжечку – я и увел у Адочки, когда она стала все окончательно подчищать перед своей смертью. Из близких людей около нее был только я. Тяжелая и очень одинокая смерть.

Уверен, что и мама, и Адочка мне эти поступки простили бы. Но сказать о них надо.

Вот с этих дневников – маминых конца 20-х годов и Евгения Николаевича 1941–1945 годов – я и стал постепенно разбирать наш семейный архив. По годам, по характеру – письма, документы, вырезки, газеты, публикации и так далее.

Основной рывок в систематизации архива, в приведении его в нынешнее состояние произошел тогда, когда я после МЭЛЗа (Московского электролампового завода) пошел работать в школу. Однажды, рассказывая и показывая что-то “архивное” ученикам, я увидел эти документы их глазами: ветхие, затертые, еле читаемые. При помощи ребят-добровольцев архив стал перепечатываться. Стали складываться папки по годам и по типам документов. В итоге – более сорока папок и еще примерно пятнадцать альбомов. Внутри папок – листы с напечатанными текстами. В конце каждого текста приклеен конверт с прозрачным окном. В конвертах – подлинники. Привел я в порядок и свои личные записи. В том числе воспоминания, написанные в 1970 году. Отрывки из этих воспоминаний частично использованы в этой книге. В 1970-м я назвал их “Золотые шары”, имея в виду цветы. Основания к этому у меня были.

Однажды, когда мы с Юрой были вместе и размышляли, что дальше делать с архивом, обоим пришла мысль: а что, если составить “Избранное”?! Это же слово мне уже приходило в голову, когда я показывал документы друзьям в Москве. “Избранное”. И началось!

В процессе этой работы возникла идея сделать самостоятельно десяток экземпляров. Опыт такой был у меня еще с 80-х годов. Затем захотелось издать это небольшим тиражом, но…

КНИГОЙ. Книга потребовала несколько другого подхода к материалу, но дело шло. Хотя и медленнее, чем хотелось. И еще одно: с самого начала очень многие искренне спрашивали: кому это нужно? Ответ и у Юры, и у меня здесь был одинаковый и очень простой: это нужно нам! А теперь, завершив наш труд, я уверен, что не только нам. Это история не только наша. Это и есть ИСТОРИЯ. А время этой работы – время счастья.

Юрий Ценципер

Я человек старой закваски. В моих руках – бумага, шариковая ручка, ножницы, клей.

После того как мы с Володей решили сделать эту книгу, у меня в комнате оказались десятки папок и альбомов. Голова пошла кругом – где их сложить, в каком направлении действовать. Сначала надо было все скопировать, а это – часы стояния у ксерокса, около двух тысяч страниц. Но самое главное – продумать содержание книги, ее разделы и главы. Решил идти в хронологическом порядке – от начала века, рождения родителей, их молодости, нашего с Володей рождения и далее, через войну, – к концу века.

В каждой из папок десятки, сотни писем и документов. Прочитав очередное письмо, брал ножницы и вырезал главное – то, что отражало характер, личные качества тех, кто писал и кому написано. Попутно затрагивались те или иные детали эпохи. Это был нелегкий труд, потому что нужно было многое сокращать, а почти каждая строка была дорога.

Первая запись появилась 25 января 2012 года. Но мало иметь эти вырезки из документов. Их надо было выстроить в определенном логическом коридоре, сделать связки, ремарки. По мере составления глав отсылал их Володе, который, в свою очередь, что-то изменял, многое дополнял, работал в государственных архивах, подбирал фотографии. Очень многое обсуждали по телефону. Но это был только остов задуманного. Стало ясно, что необходимо еще больше сокращать, шлифовать и уточнять.

Читая письма родителей, их воспоминания, а также воспоминания родственников и знакомых, я все время открывал для себя что-то новое, чего не знал раньше. Благодаря письмам все рельефнее, глубже и тоньше раскрывались их черты. Благодаря этим письмам родители становились для меня все ближе и ближе.

И через долгие годы свет и благородство их душ доходит до меня и помогает жить.

Глава 1

Ася Ужет. Детство

Из тетради воспоминаний:

Мои родители познакомились в Ковенской губернии в деревне Бобьяны. Мама приехала туда на лето, так как ее семья сняла дачу у одного зажиточного хозяина. Мама жила в городе Ковно, получила хорошее образование, бывала за границей и сильно полюбила одного русского офицера. Они решили бежать, но родители матери не допустили этого позора в богатом еврейском доме, офицера прогнали, ее заперли на несколько лет дома, следили, не отпускали ни на шаг. Женихов не стало.

И вот двадцатисемилетняя дева приезжает в деревню, где в нее влюбился сын хозяина дачи, совсем простой крестьянин. Но какой добрый, какой красивый! Как он любил ее! И мама неожиданно дает согласие стать его женой. Брак неравный. Она – из богатой семьи, образованная, культурная, он – почти неграмотный. Мама капризная, не приспособленная к жизни, считающая, что она осчастливила отца. Отец – всю жизнь преклоняющийся перед ней неудачник. Дон Кихот. За что только не брался, чтобы из бедности вылезти, но так ничего и не смог.

Родители – очень красивые оба. И всегда в доме культ мамы – “ей, бедной, жизнь не удалась”.

Помню ее всегда с книжкой, с мечтательным выражением лица и очень часто болеющую. У нее была язва желудка, она очень страдала, а во время приступов кричала так, что на улице слышно было. И вечно занятый, перед всеми нами виноватый папа. В чем виноват?

В Бобьянах помню наш длинный деревянный дом, в котором жило много народу: дедушка, бабушка (ковенские редко приезжали), наши двоюродные брат и сестра, и мы – пятеро. Леонид (Леня-Леля) родился через год после свадьбы, через два года – я и еще через два – Анатолий (Тонька).

Через дорогу от дома – лес, там мы играли, проводили целые дни. Помню хорошо, что как-то сын лесника, дом которого стоял напротив, забрался в отсутствие родителей на сеновал, закурил там, сгорел сам. Неделю горел наш лес, мы все это время были на улице, так как дома лопнули все стекла от жара, и мы боялись, что дом загорится.

Как горел наш лес, я никогда не забуду.

Летом мы играли на пепелище. Однажды Ленька упал в яму, в которой “курили” смолу. Мы с Толей не могли никак его вытащить, а он стоял в яме на краю бочки, в которой была горячая смола. Я помню очень хорошо, как я бежала пепелищем, спотыкалась и падала на пни и сучья, поднималась и опять бежала, и кричала, и звала на помощь. Как мне было трудно, как я любила и жалела брата.

Я привела взрослых, они вытащили его, а дома дедушка нас троих очень сильно бил. Было очень обидно.

Мы все трое были очень дружны, были всегда вместе, всегда помогали и покрывали друг друга.

Когда Лене исполнилось шесть лет, его отдали в хедер. Он ходил в соседнюю деревню Рейданы к ребе. Однажды мы с Толей пошли за ним туда. Через окна я увидела небольшую комнату: большой стул, две скамьи, возле одной скамейки – столб, по-видимому, он поддерживал избу; к столбу был привязан Ленька, руки он держал на столе, а ребе бил его палкой по рукам. Ленька не хотел учиться. Я, с маленьким Толькой за руку, вбежала в комнату и стала кричать на ребе и дергать его за сюртук. Леньку развязали. Больше он в хедер не ходил.

В 1915 году нужно было куда-нибудь уезжать от Первой мировой войны.