Проблема радости в печали в том, что она:
– Трудно уловима, – только будет осознана, как уже это только печаль, – без:
– Радости, – а значит, на холст, как истина не ляжет.
Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, – он ее и:
– Создает как раз.
Следовательно, без Холста – им является сама Жизнь.
Говорится интересная мысль: на поле пшеницы с черными птицами у него не было пистолета. Скорее всего – значит – обрадовался взять чью-то вину на себя.
Число 1890 равно 18, т.е. – Девятке. У Шекспира – 5, у Пушкина!0:
– 1837 равно 19 – в сумме: десять.
Про Шекспира можно сомневаться, ибо мистификация не только в художествах, но и в жизни у него:
– Была, была.
У Лермонтова – как у Шекспира – пять. И – удивительно – то же самое при рождении – 1814 – это 14 – это 5.
Жизнь – это мистика, – или:
– Мистика – это жизнь? – есть ли какая-то разница?
Милла Йовович говорит, что не различает лиц в толпе, – но и:
– Все так, – если предположить, что не сравнивают эти лица со своими.
Имеется в виду, хорошими знакомицами.
Остается только задать завершающе решающий вопрос:
– Знаю ли я здесь хоть кого-нибудь, или это уже загробное царство, только придуманное мной для профилактической чистки пространства, – как – так-то – только обиталища злых дух-офф, – что значит:
– Без души априори.
Я вошел в душ, когда она была уже близко от двери – с другой стороны, разумеется – шла мне навстречу, уже зная, но только интуитивно, что я:
– Уже близко.
И не вскрикнула от ужаса, а точнее, от испуга только, что я вошел, – как:
– Гость званый, – но не такого же бледного вида, на самом деле!
Я тоже открыл дверь, хотя смог закрыть рот от радостного удивления, – испуг – значит – остался снаружи.
И посоветовала после почти неизъяснимого наслаждения:
– Не бойся меня.
Она мылась под душем, как за его стенкой почти в детстве – я:
– Только подсматривал, второй раз не в силах сделать даже одного шага.
Но не до такой степени, разумеется, как никогда не заходите в магазин Посыл-Торгами – очень опасно, ибо:
– Если сегодня вас выпустили из него в качестве Приманки – второго не будет – увидите злого, но не думаю, что Быка Древнеегипетского, – а:
– Неужели еще хуже?!
Я танцевал с ней на расстоянии почти полностью вытянутой руки, но всё равно сомневался, что это не груди ее мешают, а она сама уперлась в меня лапами, как медведь студебеккерный – ни поднять, ни сдвинуть – можно и не пытаться. С другой стороны, именно с этого, уже на танцах в кабаке то ли Клайпеды, то ли Паланги – начинал, нет, не свой, и даже не ее, а именно:
– Наш общий трахтенберг.
Она только на вид радовалась, а изнутри:
– Очень уже сильно, – что у меня тряслись руки до такой степени:
– Ни покараулить, ни подержать.
Как в детстве Мопассана – точнее:
– Меня, как Мопассана, – пришел к ней на дом, проверить, так сказать, уже заученную эрудицию, и не удержался положил на стол фотографию:
– Ее лично голой, и мало того – еще улыбающейся, как счастью, – и:
– Теперь думаю не только в ней, но и шофера автобуса – или даже грузовика – который привез наш класс на ту лесную экскурсию – перед ней, хотя его и не было видно на фото.
Одну я назвал по имени – или пусть будет попроще пока:
– Математичкой, – которой она и была, вторую Технологичкой, – богини, которые к счастью немного не дотягивали до слишком буйной фантазии Рубенса.
Рубенс – скорее всего – их и не трахал, ибо и вряд ли, и вообще возможно. А если, да, то я тоже не против узнать этот тайный маневр, проникающий, да, ниже пояса, но – вот именно:
– Только через душу.
Когда увидел О-Клю то ли среди гостей ресторана, то ли она пришла работать в Технологический или Нормировщицей, как обычно, – удивился и даже очень, что царство моей молодости смогло настолько приблизиться, – что, точнее, чтобы:
– Быть здесь.
Хотя, как сказал Хемингуэй, – это царство:
– Всегда со мной.
Сила противостояния этому царству местной Прохиндиады такова, что допускает возможность присутствия Хемингуэя, – но только, как: