Вижу поле

– Он не знает. Ты слышал, капитан?

– Придуривается, чай. К тому же, товарищ майор, у меня ничего нет. Я ставить не буду.

– Будэшь. Мне донесли, что у тебя есть военная Беретта. Ты ее выменял у американцев на этом Буге-Вуге. А знаешь, на что выменял? – обратился майор к Бархатову. – На трофейный фаустпатрон.

– Да этих фаустпатронов там было, как у нас раков в реке! – почти крикнул капитан. И добавил: – Впрочем, извольте, я вам отдам Беретту. А вы мне что, если проиграете?

– Финку.

– Вы ее уже Херке проиграли.

– Отыграюсь.

– Так не пойдет. Бинокль цейсовский ставьте, восьмикратный.

– Ладно. Значит, ты считаешь, что этот футболист не попадет из пяти ударов два в девятку, два в шестерку?

– Никаких из пяти. Четыре.

– Один должен быть тренировочным, – сказал майор. – Так всегда делается.

– Я Беретту могу поставить только без тренировочного удара. Пусть бьет четыре раза.

– Ладно, я согласен.

Бархатов сказал, что всем надо лечь.

– Я буду бить сильно.

– Хочешь в побег уйти? Кстати, почему он без наручников? Надень.

– В наручниках я бить не буду. Это только дуракам кажется, что футболистам руки не нужны.

– Да? Вот не попадешь, мы тебе их отрубим, – сказал майор. – Ладно, бей так. – И сел на лавку рядом с лежащей Таней.

Три раза Олег попал. Два в шестерку, один в девятку.

– Я буду дежурить ночью, – сказал капитан. – Если попадешь, посрать не выпущу. А уж поссать тем более.

– Не бойся, бей точно.

– Вы мне поможете, в случае чего? – спросил футболист.

– Че те помогать? Не на расстрел же поведут. Подумаешь, обоссышься пару раз ночью.

И Бархатов ударил. Так ударил, что мяч должен был после отскока забегать по комнате, как злобный соболь в клетке. И хорошо бы еще кусался. Но не вышло. Мяч попал прямо в лоб начальнику милиции, подполковнику Смирному. Он как раз открыл дверь снаружи. Смирнов упал, и сбил еще кого-то сзади.

Наконец подполковник вошел и сказал, обращаясь к Бархатову:

– Ты, блядь, террорист какой-то, а не футболист.

– Я…

– Молчи, – Смирнов махнул рукой, и прошел на середину комнаты. – Мало того, что я теперь ни хера не соображаю, так твою жену чуть не покалечил. – Тут Олег увидел Галю.

– Мы женимся? – удивленно спросил Олег.

– Дак да, – ответил за Галю подполковник. – Это единственный для тебя выход. Иначе, – он скрестил два пальца одной руки с двумя пальцами другой, и добавил: – Увидишь не Москву, а небо в крупную клеточку.

– Утром? – только и спросил Олег.

– Мы хотели утром, – быстро сказала Галя, и перешла на сторону Олега, взяла под руку.

– Но дело не терпит отлагательств, – добавил начальник милиции, – поэтому я уже сам расписал вас. – И он протянул документ на подпись Бархатову. – Имею права. И да, давай быстро подписывай, а то за тобой уже едут.

– Так я не понимаю, за что уже едут?

– Двоих этой ночью зарезали в Саду Текстильщиков. Говорят: ты.

– Да кто это мог сказать, чушь! – сказал Олег.

– Не кричи, пожалуйста, – сказала Галя. – Ворону поймали, и он дал показания, что это ты.

– На ноже твои отпечатки пальцев, – сказал Смирнов.

– Этого не может быть! Откуда на ноже могут быть мои отпечатки пальцев? Может, только я им хлеб резал на квартире.

– Не хлеб, мил человек, а это кинжал с полметра длиной.

– Ах, вон оно, что, – облегченно вздохнул футболист. – Сам Ворона мне его и показывал, хвалился, что камни в рукоятке настоящие. Кинжал у него под пиджаком на спине крепится. Как у самурая, сказал он.

– Хорошо сказано. А главное, точно, – сказал подполковник. – Именно так про тебя и сказал Ворона. Не у него только, а у тебя на спине он был привязан. И знаешь, я ему почти верю. Нет у нас в городе таких кинжалов. Подписывай.

– Что? – не понял задержанный.

– Брачный контракт, – невозмутимо сказал начальник милиции. – Это твой единственный шанс добраться отсюда до Москвы.

– Какие невероятные сложности! – воскликнул от удивления Олег. – А кажется, что Москва так близко.

– Близко-то близко, да только далеко, – вставил свое слово майор. Он был расстроен, так как был не уверен, отдаст ли капитан ему свою Беретту. Ведь точно неизвестно попал Бархатов в последнюю девятку, или нет.

– У вас поезд в девять тридцать утра, – сказал подполковник. – Прощайте. И если навсегда, то навсегда прощайте.

Когда они уходили, вели какую-то задержанную девушку. То ли в туалет, то ли из туалета в камеру. И она пропела ребятам прощальную песню:

Живет ширмач на Беломорканале
Он возит тачку, работает киркой-й!
А рано утром, зорькою бубновой