Избранное

– Ты знаешь, к неприятностям я отношусь скептически, – отозвался Плеухин и уселся рядом с шефом.

– А я вчера поперся с одной дуристой девицей в кино, – признался шеф.

– Это ты погорячился, – ответил Плеухин. Заглянул в газету, расстеленную у шефа на столе, и сказал:

– Я вчера ходил Бетховена слушать.

– Н-да, были бы помоложе – пошли бы в пивную, – посетовал шеф. – А я с этой девицей поперся в кино, потому что она была в берете. Обожаю девушек в беретах. Всегда и мило, и элегантно.

– И эротично, – сказал Плеухин.

– Много хороших девушек встречается, – сказал шеф и вздохнул, – особенно в последнее время.

– Да уж… Девушек хороших нынче много, – подтвердил Плеухин и расстроенно помолчал, потом кивнул на стол Веры Архиповны и спросил:

– А где ваша Мегера Милосская? Опять, наверное, у Варвары? Вошли вчера со мной в лифт и заявляют: «Вы нас не подслушивайте!». Я вообще никого не подслушиваю. И не терплю, когда меня подслушивают. В туалете даже воду включаю, чтобы меня слышно не было.

Приятели отправились в коридор покурить, а я вздохнул с облегчением и хотел заняться своим отчетом. Но не тут-то было! Явилась Вера Архиповна, а с ней директорская секретарша Варвара. Включили чайник, застучали чашками и ложками.

– Ну, как твой новый? – спросила Варвара.

– Парасенок и ничего более… – сказала Вера Архиповна. – К себе не стал возвращаться и мне всю ночь спать не давал. И корячился, и кряхтел, и воздух портил. В общем, по полной программе.

Об отчете, разумеется, не могло быть и речи. Оставалось смотреть в окно на верхние этажи соседнего дома и рассуждать о пестроте человеческих мнений. Мне приходилось не только их выслушивать, но и подслушивать. Ситуация была нетерпимой. Более того, ситуация была глубоко безнравственной.

Не хотелось вмешиваться в чужие дела, но иного выхода не было. В конце концов, судьба бывает ленивой и неповоротливой. Ее следует иногда тормошить.

Я не придумал ничего нового и решил действовать старым, испытанным веками методом. Дождался, когда мы остались с Верой Архиповной в комнате вдвоем, и сказал:

– Грубый век! Место романтизма занял пессимизм!

– Это о каком веке написано было? – спросила она.

– Не написано, – сказал я. – Это – о нашем. Женщины перестали замечать мужские порывы.

– Это чьи, конкретно? – спросила Вера Архиповна и насторожилась.

– Плеухина, разумеется, – сказал я.

– Откуда там порывы? – искренне удивилась моя соседка по комнате.

– А почему и нет? – сказал я.

– Ну, знаете ли, молодой человек… – фыркнула Вера Архиповна. – Сочинить можно не только, что угодно, но и черт знает что!

– У вас какие-то риторические представления о жизни, – сказал я и сам задумался над сказанным.

– А к кому порывы-то? – вкрадчиво спросила Вера Архиповна.

– Ну, знаете ли… – возмутился я.

После обеда я подловил Плеухина на лестнице. Пошел за ним следом и сказал:

– Опять меня про вас расспрашивала, где, мол, и что-то давно не заходит. Да, она – натура противоречивая. Как всякий человек с натурой.

– Это вы о ком? – поинтересовался Плеухин. И удивленно спросил:

– О своей соседке?

– О ком же еще! – отозвался я.

– Впрочем, натура там присутствует, – согласился Плеухин.

Основные события развернулись дня через три. Плеухин явился к нам в таком элегантном виде, который может обеспечить лишь мелкооптовый рынок.

Уселся напротив шефа, заговорил о футболе и без всякого перехода спросил:

– А Вера Архиповна где? Надо ее в театр сводить, что ли?

– Ее? В театр? – изумился шеф. – Это с какой стати?

– Просто так… – сказал Плеухин. – Люблю я всякие эдакости.

Шеф помолчал, пожал плечами и выкрикнул:

– А отчет? Отчет ты сделал?

– Какой? – удивленно переспросил Плеухин и заерзал на стуле. – При чем тут отчет? Соберу все материалы, да и сведу.

– Вот так всегда! – заорал шеф еще громче.

– Я и от себя добавляю, – сказал Плеухин.

– От себя ты только путаницу добавишь, – орал шеф.

Дверь открылась и вошла Вера Архиповна.

– Вот что! – Шеф показал на Плеухина. – Никакие материалы без моего ведома их отделу не давать!

– А как же?.. – Не поняла Вера Архиповна.

– Сам с ними разберусь! – выкрикнул шеф.

Через неделю я ушел в отпуск, а когда вернулся, застал большие перемены. Вера Архиповна запросто подсаживалась поближе к шефу, и они о чем-то бесконечно шептались и хихикали. Но о чем именно – разобрать было невозможно. Сколько я ни пробовал – ничего не удавалось.

В комнате теперь стало тихо – читай не хочу. Но я заскучал. И было отчего: никто к нам не приходил, ни о чем таком не рассказывали.

На работе я появлялся все реже. Шеф был мною недоволен.