В шестиместном купе (здесь купе шестиместные), где расположились Борис, Андрей Малиновский и еще один студент со знаками отличия бригадира, шла азартная игра. На столе стояли наполовину опорожненная бутылка с квасным концентратом и полевой бинокль без футляра.
– Какие репрессии? – переспрашивал Борис. – Не было никаких репрессий! Это все выдумки диссидентов. Я как-то попытался сложить число жертв этих репрессий по разным диссидентским брошюркам – так получилось четыреста миллионов человек – это при том, что население при Сталине было около двухсот миллионов. Неувязочка получается.
– Каждое государство имеет право уничтожать тех субъектов, которые желают уничтожить государство, – сказал бригадир. – Это признают даже буржуазные ученые – например, Гоббс. К тому же вы упустили из виду обстановку 30-х годов – борьбу с троцкистами не на жизнь, а на смерть.
– А интересно, что бы было, приди к власти Троцкий? – спросил Малиновский.
– Ничего бы не было – вот что! Индустриализацию бы не провели, вместо колхозов были бы коммуны казарменного типа, а в 39-м этот аспид поволок бы нас защищать то ли британских империалистов, то ли немецких евреев, а к хануке 1940 года немцы были бы уже в Москве.
– Вот еще что, – вставил я. – Троцкий просто не сумел бы распорядиться властью, она была чужда ему. Помните, у Ильфа и Петрова в «Золотом теленке» миллион был в тягость Остапу Бендеру. Когда он лишился своих позументов, он почувствовал облегчение…
– Это интересно: никогда не смотрел на Бендера как на литературный образ Троцкого… – Борис задумался. – Хотя верно: образ шарлатана, разъезжающего по России и дурящего простых людей.
– А знаете ли вы, – продолжал я, – что в двадцатые годы в учебниках истории о Петре I была всего одна(!) фраза: «Своей деятельностью способствовал развитию торгового капитала», и все! Вот и получалось, что Петр I – мелкий политический деятель эпохи Булавина и Баал Шем Това.
– А перегибы в коллективизации? – спросил Малиновский.
– Она также происходила на фоне борьбы сталинистов и троцкистов… (Опять я увлекаюсь и говорю многое из того, что им неизвестно или имеет иную терминологию).
– «Репрессии» тридцатых годов, – сказал на это бригадир, – закономерный этап между разбродом двадцатых и державностью сороковых. Впервые советская страна почувствовала себя великой державой около 40-го года.
– В сущности, – сказал Андрей Титомиров, – все, или почти все русские писатели были, по современным меркам, фашистами. Державин проповедовал великодержавный шовинизм, русифицированный арапчонок Пушкин руки бы не подал Бабелю, даже разумный эгоист Чернышевский предсказывал завоевание Ближнего Востока…
– Что читаешь? – спросил я Малиновского, держащего в руках небольшого формата книжку в зелёном переплёте.
– «Драматургия Петера Визе» – на сюжеты германской мифологии. Такая шутка есть: «Русские витязи побеждали своих врагов боевым духом, ибо, заслышав этот дух, неприятель бежал со всех ног. Однако по мере развития бань на Руси этот дух стал исчезать, и уже татаро-монголы имели боевой дух сильнее русского»…
Появился газетчик и совершенно бесплатно снабдил нас вчерашними «Известиями».
– Что пишут?
– Разное. «По приглашению Всесоюзного общества ветеранов Дальневосточной войны нашу страну посетила делегация Союза ветеранов второй мировой войны „Стальной Шлем“ из Германии… Принята новая конституция Демократической Республики Афганистан… Ожесточённые бои сапатистов с правительственными войсками в штате Чиапас в Мексике… Европейский спортивный комитет принял решение о проведении очередной зимней Олимпиады в немецком городе Инсбрук… Еврейский погром в Бостоне…»
– Странно, – протянул бригадир. – Американцы сами наполовину евреи…
– Не скажи, – возразил Титомиров. – В тридцатые годы в США назревала национал-социалистическая революция по типу германской, ведь эти две страны…
– Так то в тридцатые! А сейчас… Слыхали новый анекдот: как будет по-американски «на…»?
– «Янки гоу хоум», – первым отозвался я (поживешь в демократической России, и не такое узнаешь).
– Вы читали недавно в «Комсомолке»? оказывается, что американки предпочитают своих собак мужьям!
– Как это?!! – встрепенулись все, кроме меня.
– Да, провели социологический опрос, и на вопрос «Что вы сделаете, если ваш жених не любит собак?», сорок процентов американских женщин ответили, что выберут собаку.
– Господи! – для Титомирова это была новость. – Хорошо, что мы не янки. Хотя… у нас тоже в последнее время какая-то мания собаководства: весь город засран. Я бы этих собачников!.. заставил бы собственноручно убирать улицы.
(Недавно в Калининском райсуде Ленинграда рассматривалось дело: собака загрызла новорожденного; у нас всякие правозащитники тут же стали бы оплакивать несчастную собаку, но здесь владельца приговорили к тюремному заключению, а собака была истреблена в присутствии хозяина.)
Малиновский, у которого была собака, поморщился, но тут раздался возглас Бориса:
– Вот новость так новость! Умер Гайдар.
– Как?! Что?!
– Да – вот: «1 сентября советская литература понесла невосполнимую утрату: на девяносто третьем году жизни скоропостижно скончался почетный председатель Союза писателей СССР, дважды герой социалистического, лауреат Ленинской премии и премии „Штурм унд Дранг“ Веймарской Литературной Академии им. фон Гете, депутат Верховного Совета СССР 3, 4 и 5-го созывов, член Президиума Всесоюзной культурно-патриотической организации „Память“, великий русский писатель Аркадий Петрович Гайдар… Имя Гайдара присвоено его родному городу Арзамас, новой монументальной площади в Красносельском районе Ленинграда и малой планете № 60 019…»
– Да, это конец целой эпохи!
– Нет, целой эры!
– А его сын – этот самый Тимур – он работает в каких-то ветеранских организациях?
– Да, он второй секретарь ветеранов Дальневосточной войны.
– Слушайте, – спросил после некоторого молчания я, – а стипендия за сентябрь нам полагается?
– Руслан мне сказал по секрету, что будут выдавать уже в Благовещенске.
– А вообще сколько это продлится? Нас часом не мобилизуют?
– Пустяки! Пугнем желтопузых хорошенько – и по домам.
– А вот ты, Андрей, что возьмешь в качестве трофея, когда мы завоюем Маньчжурию?
– Я возьму дочь маньчжурского императора в жены, – ответил Титомиров.
– Постой, если маньчжурскому императору шестьдесят лет, то его дочери по самым оптимистическим расчетам…
– Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского престола!
– Так бы и говорил: «Мне нужен маньчжурский престол».
– Да бросьте вы это, – поморщился бригадир. – Гарнее наших европейских девчонок во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не гормонально.
(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить, если я – то есть Вальдемар – знаком с ним уже пять лет, и он, по своей всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)
– Ну, это с непривычки, – возразил Титомиров.
– Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.
– Да ты сам наполовину немец.
– И очень горжусь этим! Германия – столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир деградирует за пятьдесят лет.
– Что это за станция? – прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные строения.