На грани жизни

На грани жизни
Владимир Гергиевич Бугунов

Середина XXI века. Основаны первые станции-колонии людей на Марсе и Луне. Члены очередной экспедиции, прибыв на Красную планету узнают, что за время их, не совсем благополучного полета на Земле происходит глобальная катастрофа. Договор с внеземной цивилизацией ставит на грань выживания все население планеты.

Владимир Бугунов

На грани жизни

Через неделю на официальное открытие «трубы» обещал прилететь лично премьер-министр России Антон Багров. Он был горячим сторонником разработки шельфовых месторождений, и не только нефти и газа. Например, наша ДОШ-12, донно-океаническая шахта, которую со дня на день должны были запустить в эксплуатацию, будет «вгрызаться» в пласт молибденовых руд с высоким содержанием не только олова и свинца, но и золота, серебра и прочего-прочего.

А «трубой» Слава, то есть Вячеслав Андреевич Межуев, начальник нашего небольшого вахтового отряда, называл пневмотоннель, который связывал подводную шахтёрскую станцию с поверхностью. Я, Сергей Седов, был всего на семь лет младше Межуева. Впрочем, и остальные вахтовики были примерно моего возраста. Те, кому было за пятьдесят, на ДОШах не задерживались. Повышенное давление воздуха в станции, влажность как в тропиках, противная вибрация, передающаяся на станцию во время работы проходческих машин, и осознание того, что над тобой почти километровый столб воды, не отпугивали, пожалуй, только таких бесшабашных и жаждущих хорошо заработать ребят, как я или мой друг, Генка Панов.

Сюда меня и Генку переманил с ПМП именно Межуев. Подводные мостовые переходы, соединяющие сейчас многие острова между собой и с материком, придумал наш замечательный учёный и, пожалуй, первый акваархитектор, Николай Страхов. Три года назад с помпой, цветами и музыкой был поднят первый ковш грунта в месте основания береговой станции пневмотоннеля, который должен был связать остров Сахалин с материком в самой узкой части Татарского пролива – в районе богом забытого посёлка Лазарево. Для такого сооружения не требовалось дорогостоящих опор, мостовых переходов и прочей лабуды. Пневмопереход, выполненный из прочных полимерных материалов и сплавов, «висел» в воде на такой глубине, чтобы, во-первых, не мешать судоходству, во-вторых, никакой шторм или плавающие льдины не мешали его эксплуатации. А держался он в фиксированном положении с помощью специальных якорей-растяжек. Но старому учёному так и не удалось потрогать руками своё детище. Он умер, не дождавшись претворения своей мечты в жизнь. Как всегда, в дело вмешались наши российские реалии. Через два года после начала строительства этого первого в истории уникального сооружения оказалось, что деньги, отпущенные на строительство, разворованы. И народ стал разбегаться. Зато наши глазастые, хоть внешне узкоглазые, соседи быстро сообразили, в чём прелесть изобретения Страхова. Мы ещё не закончили строительство приёмных станций на обоих берегах Татарского пролива, а японцы и китайцы уже растрезвонили на весь свет об открытии нескольких подводных мостовых тоннелей, которые связали Хоккайдо с Хонсю, Хонсю с Сикоку и Кюсю. А китайцы пробросили тоннель даже до Тайваня.

Было до соплей обидно, что нас, русских, опять били нашей же картой…

В общем, с нашего проворовавшегося долгостроя мы с Генкой по вызову, устроенному Межуевым, переметнулись сюда. А что? Рыба ищет, где глубже, а человек где лучше. Платили неплохо. Работа не пыльная. Причём в самом натуральном смысле. В забуренных штреках больше приходилось бороться с водой, выдавливаемой из породы. Всё-таки ого, какой столбище воды был над нами! На завтра Слава Межуев объявил генеральную приборку в помещениях станции перед ожидаемым пуском её в эксплуатацию. Чудак! Премьеры и президенты в шахты не спускаются, а уж в подводные и тем более. Они ведь особо оберегаемые и охраняемые люди. Не положено им тут быть по технике безопасности для первых лиц государства. Хватит с них и того, что разрежет Багров красную ленточку на входе в верхнюю станцию, нажмёт на красную же кнопочку на пульте и поползёт шнековый транспортёр вверх. Мы заранее загрузили породой большую часть ковшов транспортёра. Это для того, чтобы премьеру, человеку действительно очень занятому, не пришлось бы целый час ждать прибытия руды из подводных глубин.

Пока Межуев дотошно, придирчиво инструктировал оператора проходческого комплекса и машиниста вагонеточного парка, мы с Генкой тихонечко уединились в его каюте. Ой, не подумайте плохого о нас. Мы не голубые, не оранжевые. Просто сегодня играли «Урал» и «Зенит». Панов сам с Урала, поэтому, естественно, болел за своих земляков-футболистов, а мне больше нравился «Зенит». Телевизор мы редко смотрели. Не до него было в эти последние две недели перед запуском шахты. Аврал и всё такое. На связь с верхней станцией мы выходили два раза в день. Собственно, с «верхом» талдычил сам Славик. Но вот сегодня утром Межуев уж слишком долго торчал в диспетчерской и вышел оттуда какой-то не такой. Хотя, в преддверии приезда самого премьера, любого на его месте бил бы мандраж.

Мы тихонько, в ползвука, включили телевизор и… обалдели. Экран горел тусклым синим огнём. Гена возмущённо шмыгнул носом и полез к задней панели телевизора. Бывало, что от вибрации кабель спутниковой антенны отходил от гнезда. Но с антенной было всё в порядке, и тогда возмущённый неправильным и, главное, несвоевременным поведением этой железки, Панов аккуратно, но сильно приложил кулак к задней панели телевизора. И в этот момент пол под нами и сама станция резко вздрогнули. Свет в каюте пару раз мигнул и погас.

– Эй, Панов, ты чего руки распускаешь?

– Серый, ты что, дурак? Я же не по электрощитку, а по спутниковому приёмнику стуканул!

Я уже и без него понял, что от удара его кулака станция точно бы не подпрыгнула. В этот момент зажёгся тусклый плафон дежурного освещения, а в коридоре послышался топот ног. Выскочив в коридор, мы чуть ли не врезались в Межуева. За ним маячили головы ещё пятерых парней. Он резко отодвинул меня с дороги.

– Все за мной, в столовую.

Столовая была единственным помещением, где мы все могли поместиться одновременно.

– В общем, так, парни, – лицо начальника вахты было белее мела. Губы в синем свете дежурного освещения были похожи на две чёрные стиснутые чёрточки, – там, наверху… беда.

Голос Межуева задрожал. Он сглотнул, чтобы освободиться от душившего его спазма.

– Короче, в день, когда мы спускались сюда, на станцию, инженер Иванцов сказал, что в последних новостях прошло сообщение о комете (я уж не помню как она называется или какой у неё номер). Сообщали, что она под воздействием Солнца изменила траекторию и фактически вплотную сблизилась с Землёй.

– Ну и что тут такого, – звонкий голос Пинтакова, нашего кока, заставил всех вздрогнуть, – это же льдышка-рассыпушка. Мне знакомый про них как-то рассказывал. Их вон, сколько летало-перелетало вокруг Земли – ни одна до сих пор не зацепила.

– А я тоже про неё немного наслышан, – Лисконог, машинист штрекового поезда, пожал крутыми плечами, – говорят она, вроде, не наша, ну, в смысле, не было её никогда в Солнечной системе.

– Да, Юра, ты прав, – Вячеслав Андреевич наконец-то присел на краешек стула, – она действительно появилась из глубин далёкого космоса и чертовски быстро летит. Иванцов говорил, что уже вчера Земля врезалась в её распушившийся от воздействия Солнца, хвост.

Он немного помолчал, а потом поднял на нас глаза.

– Сегодня утром диспетчер верхней станции не вышел на связь. В обед я повторил попытку, но на вызов никто не ответил.

– Да и телевизор что-то забарахлил, – начал, было, Панов, но я быстро двинул локтем ему в бок.

Патлин, мой сменный механик, нервно заёрзал на стуле.

– Если нас накрыло хвостом кометы, то не только от буя со спутниковой тарелкой пшик останется.

И тут нас всех словно прорвало. У каждого наверху, на «большой земле», были и родители, и братья-сестры, и любимые девушки, и даже молодые жёны с детьми. Меня там тоже ждала Нинулька. Мы с ней уже два года жили в гражданском браке и собирались после окончания моей вахты окончательно «окольцеваться» Лицо Димы Хавчина, второго машиниста, осунулось прямо на глазах. Жена месяц назад родила ему целую тройню. И все – пацаны!

– Андреич, – он коснулся руки Межуева, – мы здесь всё равно через двое суток в полной ж… окажемся. Аккумуляторы сдохнут, вентиляции трахтибидох будет и тогда…

Что будет «тогда» понимали все. Кранты всем будут по полной программе. Без обеспечения электроснабжением с верхней станции тут всё утухнет. Межуев, словно стряхивая с себя оцепенение, резко тряхнул головой.

– Будем подниматься наверх!

Легко сказать! Сюда-то мы с комфортом доехали на пассажирском эскалаторе, ни разу даже ножкой не дрыгнули. А сейчас… В голове сразу наметилась такая неслабая схема: пневмотоннель идёт к поверхности под углом почти шестьдесят градусов; пассажирский эскалатор не работает, грузовой тоже. Наверное, и шерпы, таскавшие грузы к вершине Джомолунгмы, нам не позавидовали бы.

Как говаривал мой отец, Роман Седов, русские – самый башковитый народ в смысле генерации идей и самый неповоротливый в плане их реализации. Сколько якобы американских, английских, японских или китайских изобретений на самом деле вытекали из наших идей, роящихся в наших головах? Тысячи! Обворовывали нас или мы сами по простоте душевной упускали свои «ноу-хау» – это уже другой вопрос. Но иногда наши изобретатели и проектировщики превосходили самих себя. Вот, казалось бы, зачем в каждой второй планке эскалатора делать выемку? А вот пригодились. Не будь этих выемок, чёрта с два мы поднялись бы по «трубе» и на десять метров. Всё-таки влажность проникала и внутрь тоннеля. А сейчас, когда прекратился наддув воздухом, планки моментально стали скользкими, как угри. А тут – ступню в выемку – и вверх, вверх. Поднимались почти налегке. Межуев, правда, настоял на том, чтобы каждый из нас прихватил с собой консервов и прочих продуктов, включая галеты. Сам он взгромоздил на себя ещё не распечатанную двухведёрную бутыль с бутилированной водой.

До середины трубы поднимались почти час. Спина и особенно икры ног с непривычки безбожно болели.

– Привал!

Вячеслав Межуев чуть потянулся и подвесил бутыль на отбойник шнека. В стволе тоннеля через каждые пятьдесят метров должны были гореть светильники дежурного освещения. Причём, запитывались они от двух источников. От основной сети, работающей от дизель-генератора, и от аккумуляторных батарей. То, что ни тот, ни другой источник не работал, напрягало. Наверное, в аду было светлее. Мы не знали, что нас ждало наверху, и это напрягало ещё больше.

– Пинтаков! Павел! – крикнул вниз начальник. – Ты где там?

Наш кок, Пашка Пинтаков, в тоннель вошёл последним, и никто не видел, чем он там загрузился. Его голос, как из глубокого колодца, раздался далеко внизу. Он порядком отстал от всей группы. Голос Межуева звенел от злости.

– Парни, кто над ним ползёт?

Снизу раздалось.

– Ну я, Лисконог. Я что, виноват, что он на себя снизки из сосисок нанизал, как матрос Железняк пулеметные ленты?

Как мы ни устали, но представив пухлого Пашку, обвязанного сосисками, этакого Вини-Пуха в «трубочке», все невольно заулыбались. А с другой стороны, сам любитель поесть, он и про нас не забывал.

Я нащупал голову Генки, который полз следом за мной, и слегка взъерошил ему волосы.

– Вот чудак, всё равно ведь возвращаться. Чего он пупок надрывает?

Панов недовольно фыркнул и сбросил мою руку с головы.

– Уж больно ты шустрый, Серый. Не успели подняться, а ты возвращаться надумал.

И в этот момент ствол тоннеля ощутимо вздрогнул, да так, что все мы инстинктивно вцепились кто во что, а снизу послышался удаляющийся короткий крик.

– Юра, – проревел Межуев, – Пинтаков с тобой?

Спустя секунду послышался глухой голос Лисконога.

– Похоже, свалился наш кок. Он же почти долез до меня, рядом уже сопел.