Полынь. Семинарист

Через некоторое время поток вещей и опыта в виде тушек ПК резко оборвался, видимо пришедшие в себя покойнички первой волны доложились руководству о своих подвигах, и начальство сыграло отбой.

Что ж, теперь можно и на покой. Мы покинули место избиения ПК-младенцев, углубились в лес и найдя укромный овраг вышли из игры, договорившись завтра всем одновременно войти в игрушку в восемь утра.

Глава 26. Старые знакомцы – новые проблемы

Выйдя из игры, первое, что почувствовал, это наручники на руках и примотанные к ножкам стула ноги, а первое что услышал, был женский голос:

– Он вернулся.

Знакомый и весьма довольный голос произнес:

– Не прикидывайся ветошью Ураев, я знаю, что ты здесь.

Я продолжил сидеть неподвижно, сохраняя ровное дыхание. Тот же мужчина произнес:

– Он точно вышел?

– Точно. Видите, переменчивость и полиморфность структуры головного мозга изменилась. До этого, она была приближена к 3-й стадии комы, а сейчас…

– Ничего я не вижу. Почему он сидит как памятник?

Ощущаю несильный, но болезненный удар по лодыжке. Рядом передергивают затвор пистолета, судя по звуку, НАТОвский Глок 17. За счет пластиковых деталей, он издает характерный звук при взведении затвора. В колено упирается твердое.

– Ураев, я тебе сейчас в колено выстрелю, считаю до трех. Раз, два …

Продолжаю отыгрывать овощ на грядке. Сильный удар по колену, видимо ударил рукояткой. Ничего критичного, терпимо. Как я и предвидел, выстрелить у Тарасова духу не хватило. Он всегда был дряблым в принятии жестких решений.

Тарасов грубо обращается, видимо, к медику:

– Что там с твоей кардиограммой?

– Не с моей, а с его. И не с кардиограммой. Он чувствует боль, это точно. Странно, что пульс не участился.

Пульс у меня не участился, потому что дыхание и пульс научился контролировать ещё тогда, когда единственный способ его измерить, была добрая рука врача и его часы. А вот про электрическую активность головного мозга тогда ещё никто не слыхал, поэтому этот орган, я контролировать не умею. Но объяснять всё это доктору я не стал, продолжая изображать тыкву.

Тарасов взбеленился:

– Так можно с него шлем снять или нет? Имей ввиду, если он в игре и с него содрать шлем, этот крендель отрубится надолго, может даже навсегда. А он нам нужен не пускающим слюни идиотом. Берёшь на себя ответственность?

Помедлив секунду, женщина ответила:

– Я не могу дать гарантии, мозг человека – это малоизученная область и порой одни и те же его показатели, могут …

– Да ты не выкручивайся. – Тарасов вновь перебил медика. – Прямо скажи, я дармоедка, нихрена ни в чем не смыслю, и от меня нет пользы.

Женщина послушно исполнила указание:

– Вы дармоедка, нихрена ни в чем не смыслите, и от Вас нет пользы.

Тарасов запыхтел, что-то несколько раз пытался из себя выдавить. В конце концов произнёс:

– С тобой я ещё разберусь, а ты Ураев, не хочешь говорить тогда слушай. Твои покровители, а также покровители твоих покровителей покинули сей бренный мир. Президент жив, до тех пор, пока он нам нужен живым, но ему сейчас не до того, чтобы вставлять палки в колеса неизбежного. Страной правит Премьер, и тебе лучше играть по новым правилам.

– Вы убили Опалева?

– Ага, очнулся, гаденыш. Снимите с него это ведро.

С меня сняли шлем. В комнате, кроме Тарасова и медика находилось еще три человека. Эти трое держали меня на прицеле. Похоже, мой вчерашний акробатический этюд произвел на публику впечатление, и зрители больше не хотели становится участниками представления. Поэтому мои руки были скованны за спиной наручниками, а ноги притянуты к ножкам стула, чем-то похожим на скотч. Вообще, пока я находился в игре с моим телом обошлись бережно, наручники были затянуты не крепко, а ноги примотаны к стулу так, чтобы не нарушилось кровообращение. А раз так, то значит я им зачем-то нужен целым, следовательно, можно и понаглеть.

Тарасов открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я резко его перебил:

– ЗАТКНИСЬ! Я тебе вопрос задал. ТЫ УБИЛ ОПАЛЕВА?

– Я…, я не убивал, он скрылся.

У меня отлегло от сердца. Лев единственный близкий мне человек, доживший до этих дней. К тому же у него всего два года назад родился первый ребенок. Он всегда хотел детей, но с первой женой у них ничего не получалось. Жену он похоронил несколько лет назад, и под старость лет умудрился забеременеть сорокалетнюю красивую и добрую женщину, у которой уже были взрослые дети. В силу специфики нашей профессии, мы не могли открыто дружить и ходить друг к другу в гости. Поэтому его семью я знал лишь издалека, а они даже не подозревали о моем существовании.

– Ты Ураев, что себе позволяешь! Ты не понял, что я тебе сказал? Все переменилось, ты мой! – Опять театральная пауза, явно репетировал. – Если я приказываю прыгать, ты только спрашиваешь, «Как высоко?».

Я молча смотрю в лицо следаку, и про себя решаю, ещё его покачать, чтобы он потерял контроль и выболтал полезное или хватит? Наверное, хватит, он и так на грани. Если решит нанести мне увечье, наверное, ничего сделать не могу. Точнее, я могу довольно быстро вытащить одну руку из наручников, и наверняка успею отнять пистолет у ближайшего стрелка, который устав держать в правой руке пистолет, переложил его в левую. Но после этого мне придется убивать, а убивать их вроде не за что. Я уже почти тридцать лет никого ни разу не убил, хотя порой так хотелось. Поэтому и сейчас не стану раскодироваться без жизненной необходимости.

Долгий взгляд в лицо Тарасову окончательно вывел его из себя, он заорал:

– Ты меня понял?

– Да понял я, понял. Мои покровители мертвы, Президент отстранен от управления страной, у власти Премьер. Но при чём здесь я? Ты толком объясни, почему я должен тебя слушаться.

Следователь удовлетворенно улыбнулся:

– Ты – посмотрел на врача – сними с него присоски и можешь идти.

Женщина сняла с моей шеи и затылка какие-то датчики и вышла из комнаты.

– Отвечаю на твой вопрос, потому что иначе, я сделаю с тобой всё, что захочу.

– Ну так сделай это.

– Смелый да? Ну посмотрим, как ты запоёшь, когда ко мне явится твой Опалев. Похоже, ты к нему неравнодушен.

– Если Лев сам не захочет, ты его в жизни не найдешь.

– А зачем мне его искать. Сам явится. Органы опеки уже забрали из его неблагополучной семьи дочку, а жену наркоманку определили в соответствующую клинику. Ещё денёк другой побегает, мы его дочь определим в очень хорошую семью. Ну ты меня понимаешь, да?

Тарасов впился глазами в мое лицо, рассчитывая увидеть там эмоции. И похоже отыскал то, что хотел.

– Вижу, неравнодушен и к его семье? Ну так что, будем сотрудничать?

– Тарасов, ты жить хочешь?