Полынь. Семинарист

– Ладно, пусть будет. Но адвокат все же не помешает.

– Вы конечно имеете право, но в сложившейся ситуации, – Следователь выдержал явно отрепетированную паузу, – Анвар Илясович, я бы не рекомендовал.

Да что ты будешь делать, эту мою легенду каждая собака уже знает? Может, ее по радио объявили?

– Почему Вы напали на сотрудников правоохранительных органов? – Тарасов, явно пришел в себя и пытается взять инициативу в свои руки. Лучше бы лежащему без сознания коллеге помог. Правильно, что я забраковал его пятнадцать лет назад, в стрессовой ситуации теряется и ведет себя как придурок.

– Кто здесь сотрудники?!! – Я изумленно поднял брови. – Так что ж они сразу не сказали-то? И сейчас они вон молчат.

– Так как бы они сказали, если Вы сначала в шлеме ни на что не реагировали, а потом сразу стали нас избивать. – Закончил фразу он таким жалобным тоном, будто уже в суде отыгрывал роль потерпевшего.

– Вон оно что. Я-то думал, им совесть на горло давит за то, что без возбужденного уголовного дела, и, соответственно, без ордера они вломились в жилое помещение, неприкосновенность которого гарантирована Конституцией. Мало того, что вломились, пользуясь моим бесчувственным состоянием, так еще и сидели, подглядывали здесь за мной. А может вы извращенцы в погонах? А может вы, пользуясь моим беззащитным состоянием, не только смотрели? – Трехмесячное общение с Леной не прошло даром, поток сознания превращался во фразы, абсолютно без участия разума.

Лица у остававшихся в сознании сотрудников стали между собой чем-то похожими. Может выпученными глазами и краснотой, а может беззвучным открыванием и закрыванием рта. Будто две здоровенные хищные рыбы, которых вытащили из глубин, где они были вершиной пищевой цепочки, а теперь стали просто мясом.

– Вы это на что намекаете! – Тарасов пришел в себя после психологического нокдауна. – Мы здесь по службе. Нам с Вами поговорить надо.

– Вот так-то лучше. А то, допросить-опросить. Да еще и именем каким-то незнакомым величаете. Поговорить можно, только давайте я вашего товарища осмотрю, а то ведь я мог и шейные позвонки ему повредить.

То, что шею ему не сломал, это я знал точно, но мне очень нужно было осмотреть этого пациента. Я сходил в соседнюю комнату за аптечкой. Когда вернулся, оба гостя склонились над коллегой. Тарасов пытался привести его в чувство пощечинами. Мда, тяжелый случай, у человека явное сотрясение мозга, а его пытаются привести в сознание ударами по голове. День у пациента явно не задался.

Я остановил дальнейшее избиение итак уже пострадавшего сотрудника. С выражением доктора Айболита на лице ощупал ему шею, оттянул веко, посчитал пульс, а потом склонился ухом к груди, послушал, как бьется горячее сердце чекиста, и заодно под воротник чекистской сорочки приклеил портативное устройство, которое одновременно являлось передатчиком и маячком, передававшим на расстояние всего четыреста метров. Обшарил карманы, вытащил у него из кобуры пистолет, и все это сделал практически на глазах у неблагодарной публики. Потом достал из аптечки нашатырный спирт, которым быстро привел товарища в чувство.

Товарищ ошарашенно смотрел на меня и двух других товарищей. Если для его коллег, визит хоть и пошел не по плану, но они понимали, что происходит, то ему, еще мгновение назад сидящему позади ничего не подозревающей жертвы, а теперь лежащему на полу, где эта самая жертва вместе с его немного невменяемыми коллегами совершает над ним какие-то манипуляции, положение казалось страшным. Может он подумал, что я пришелец, овладевший телами его друзей, может он решил, что над ним проводят опыты. Не важно, какую страшную картину нарисовало ему вновь обретенное сознание, важны его действия. А действия были таковы, не проронив ни звука, он неплохим хуком зарядил Тарасову в челюсть, оттолкнул ногой, окончательно переставшего понимать этот мир коллегу. Попытался достать меня второй ногой, но я отскочил, а он, видимо, приняв решение погибнуть, но не стать подопытным мышем или подконтрольным инопланетному разуму зомби, сиганул в окно.

Разбитое стекло, второй этаж – полет не долгий. Тарасов с безымянным коллегой через дверь помчались за свихнувшимся соратником, а я спокойно взял из шкафа коробочку, в которой находился миниатюрный наушник и пеленгатор с небольшим экраном, замаскированный под старый смартфон с разбитым экраном. Включил приборы, все работало прекрасно. Как только вставил наушник, сразу услышал стон и сдавленный голос Тарасова:

– Игорь, что с тобой?

В ответ слабый голос:

– Это с тобой что?!! Ты на хрена на пару с этим терпилой меня гасил?!!

– Да не гасил я тебя, просто в чувство приводил.

– Тогда почему этот хрен не в наручниках, а на меня из окна пялится – полушепотом сказал Игорь, глядя на меня.

Тарасов оглянулся, я приветливо помахал троице пистолетом из-за разбитой ставни. Лежавший на асфальте гражданин нервно дернулся к наплечной кобуре и конечно нашел ее пустой. Пока я слушал горячее сердце чекиста, у меня было столько времени, что я не только ствол, но и документы и даже запасную обойму из кобуры подрезал.

Подключив и проверив аппаратуру, я удобно расположился на подоконнике, где меня сейчас и наблюдали расположившиеся на тротуаре господа. И если они читали личное дело Ураева Анвара, то знали о фантастической скорости и точности стрельбы из пистолета, которую Ураев показывал еще в Погранучилище, поэтому должны были чувствовать себя куропатками на стрельбище.

– Эй, парень, не дури. Ох ео…– Игорь от страха попытался встать, но тут же рухнул, видать при падении ноги повредил серьезно.

– Не дурю, – ответил я спокойно, вращая на указательном пальце пистолет со скоростью пропеллера. Кстати о спокойствии, поймал себя на мысли, что абсолютно не испытываю никаких негативных эмоций. Адреналин прет, хоть по ведрам разливай, из-за него и вращаю пистолет, а злости, страха и чувства собственного превосходства нет. В подобной ситуации я должен был бы испытывать веселую злость, а насыщенный адреналином мозг выдавать насмешки наподобие «И откуда это ко мне таких красивых дяденек занесло?»

– Мы сейчас к тебе поднимемся.

– Трудновато будет со сломанными ногами. Может, лучше я спущусь?

– Ничего, поднимемся. И не крути так пистолет, нервирует. – Это вновь Игорь. Похоже он в группе старший. Униженный, с разбитым лицом, переломанными ногами, а все-равно разговаривает со мной на «ты». Обхватив коллег за шеи, он поднялся и пошел к подъезду.

Чаю хотелось очень. Пока бедняги ковыляли до подъезда и поднимались ко мне, я успел заварить себе любимый напиток Кобы Джугашвили[17 - До того как Иосиф Виссарионович Джугашвили взял себе псевдоним Сталин, он носил партийную кличку – Коба.], он когда-то мне и привил уважение к этому нерусскому напитку.

– И снова здравствуйте! – Поприветствовал их, открыв дверь, после вежливого стука. – Чаю не предлагаю, поскольку не рад вас здесь видеть. Вот Ваше табельное и патроны к нему.

У Игоря руки были заняты шеями товарищей, поэтому оружие и обойму я отдал Тарасову. Документы возвращать не стал, не заслужили пока. Присесть я им не предложил, а сами они не решились. Поэтому стояли передо мной в обнимку, как пьяные хулиганы из Нальчика. Я сделал небольшой глоток из любимой кружки, насладился вкусом сладкого чая и вопросительно посмотрел на Игоря.

Тот как мог, в сложившейся ситуации, уверенно, сказал:

– Ты поедешь с нами.

– Куда и зачем?

– В военно-следственный комитет. Ты должен дать показания по поводу гибели двух бойцов спецподразделения ФСБ «Альфа» во время твоего задержания.

– Во время какого задержания?

– А тебя много раз задерживали бойцы «Альфы»? – Надо же какой целеустремленный, висит со сломанными ногами на шеях коллег, но пытается меня уличить.

– Кто Вы такой и какие имеете полномочия, чтобы задавать эти вопросы?

– Тебе недостаточно того, что мне известно твое настоящее имя, – он сделал такую же театральную паузу, как и за несколько минут до него, Тарасов, – Анвар Илясович?

Похоже, они с Тарасовым вместе репетировали, как будут меня психологически ломать, оглашая мое «настоящее» имя. Очевидно имя – Анвар Илясович, казалось им козырной картой, после которой я раскаюсь во всем и напишу явку с повинной. Как в фэнтезийном фильме: «Я знаю твое истинное имя демон, покорись мне!».

Но мы не в фэтензийном кино, и известное им имя далеко не истинное, поэтому я ответил коротко:

– Нет.

А вот этот мой ответ, похоже, в программу репетиций у них не входил. Как до этого у Тарасова, теперь у его начальника на мгновенье проступило удивление с растерянностью. Создалось ощущение, что он сейчас попросит «Ну пожааалуйста!». Но нет, он быстро взял себя в руки и угрожающе сказал:

– Мы будем вынуждены применить меры принудительного привода. – Но увидев иронично поднятую на моем лице бровь понял, насколько он сейчас несерьезно выглядит со своими угрозами, поэтому продолжил миролюбиво, – Анвар Илясович, Вы же понимаете, что мы располагаем возможностями.

– Бог располагает, а мы лишь предполагаем, что располагаем. Если больше Вам сказать нечего, то прошу на выход!

Старшой сразу сменил выражение, ну точно актер:

– Пожалеешь, щенок! Ты что о себе возомнил, думаешь, тебя помнят и заступятся? Завтра, ты будешь просить о встрече со мной. Это я тебе говорю!

– А Вы, это кто?

– Не твое дело, кто я!

– Так как же я Вас буду бояться, если я даже не знаю, кто Вы? Вы же хотите, чтобы я боялся, правильно? Или мне Вас как бабайку следует бояться? Не знаю, кто, не знаю, чем опасен, но очень страшный.

– Издеваешься, щенок! Ладно, посмотрим, как ты завтра будешь улыбаться.

Я и вправду улыбался. Но он неверно понял мою улыбку. Игорю казалось, что я насмехаюсь, а на самом деле улыбка у меня была просто продолжением моего хорошего настроения. Почему-то мне было хорошо, ни оскорбления, ни угрозы не затрагивали во мне никаких струн. Наоборот, мне было жаль этого, униженного, переломанного физически и морально человека, который в своей гордости втройне страдал от унижения и от физической боли.