Не от мира сего

Но вот обернулся, и замер…

– Господи! Елизавета Павловна, вы ли это?

Дама сморщилась, как от зубной боли.

– Ещё один поклонник на мою голову! – потом разъяснила: – Я уже привыкла к другому имени, Чекушка. А вот его, – мотнула головой, указав на лысого, – называем Шкалик… Только не подумайте, что мы пьянчуги. Просто в нашей компании всем дают винно-водочные прозвища, такова традиция. Есть даже Чивас Ригал.

Хороший был виски, но теперь куда-то запропал.

– Вам бы подошло другое имя. Тетра или, например, Мадера.

Чекушка помотала головой:

– К тому времени, когда я оказалась в этой компании, все приличные кликухи уже разобрали, ну а Чекушка мне понравилась, чем-то Аннушку напоминает.

И вот уже пьём чай, тот самый, индийский «со слоном», видимо, из старых запасов, а я никак не могу прийти в себя. Виданное ли дело, чтобы талантливая актриса, её игрой восторгалась вся Москва, вдруг бросила любимое дело и ушла в небытие. Да кто угодно мог так поступить, но только не она!

Нас только двое за столом. Как пояснил мне Шкалик, остальные добывают хлеб насущный – кто-то трудится дворником, кто-то подрядился охранять автостоянку или работает уборщицей. Ну а Шкалик с Лизой дежурят по квартире – навели порядок в доме и вышли погулять, а заодно прикупить кое-что в соседнем супермаркете. Тут-то я им подвернулся. Но зачем?

– Вижу, человеку не по себе, вот и подошёл, – попробовал разъяснить мне Шкалик.

– И часто так бывает?

– Да нет, обычно не вступают в разговор, предпочитают одиночество.

– Но ведь и я такой!

– Чего ж со мной пошёл?

– Из любопытства, – причина так себе, а на языке вертится вопрос: – Я всё же не пойму… Зачем вы здесь?

– Я давеча вроде объяснил. Мы не хотим быть винтиками…

– Всё равно не понимаю. Что толку от вашего отшельничества?

Тут Лиза решила поддержать товарища:

– А надо ли во всём искать какой-то смысл, если сама жизнь бессмысленна? Нас уверяют, что надо жить ради благополучия государства, а на поверку выясняется, что каждый думает только о себе, только не у всех хватает смелости признаться.

По сути, наши убеждения в чём-то совпадают. Нигилизмом никого не удивишь, а пофигизм и вовсе процветает. Но дальше что? Одни об этом не задумываются, а другие только и делают, что рассуждают о проблемах бытия. И всё? Так и сказал…

Когда оппоненту нечем крыть, обычно он чешет за ухом, чмокает губами, потом закатывает глаза и выдаёт протяжное э-э-э… Вот и Шкалик поначалу стушевался, но затем сообразил, как выйти из тупиковой ситуации:

– Знаешь что, приходи-ка вечером, тогда все будут в сборе. У нас тут интересная компания подобралась. Философ, физик, политолог, прежде он обитал на Старой площади, ещё сотрудник Главкомнадзора, следователь по особо важным делам, историк, портниха, повариха, есть даже свой психолог. Понятно, что все бывшие, но квалификации ещё не потеряли. К примеру, физик подключил квартирку к электросети, портниха нас обшивает, если что поизносилось, а повариха печёт такие блинчики, что пальчики оближешь!

Блинчики и я люблю, только вот самому лень этим делом заниматься. Но повар-то кому и чем не угодил?

Глава 2. Дурдом

Вечером того же дня, прихватив в супермаркете бутылку коньяка, я вновь отправился по тому же маршруту – угольный бункер, котельная, комната истопника… Но вот уже вхожу в знакомую квартиру и сразу же наталкиваюсь на препятствие – меня встречает привратник в футболке с эмблемой «Д» на левой стороне груди и тут же заявляет:

– Со спиртными напитками нельзя! У нас сухой закон.

Как же так? Зачем тогда столь значимые прозвища – Чекушка, Шкалик, не говоря уже о Чивасе?

Привратник поясняет:

– Эти прозвища напоминают о прежних временах, которые никогда уж не вернутся.

Что-то вроде «не забудем, не простим»? Только вот кого нельзя прощать – тех, кто торговал палёной водкой, или тех, кто пиво разбавлял? И тут я увидел надпись на стене, в прошлый раз не обратил на неё внимания: «Жилкоммуна ДУРДОМ»… Господи, куда же я попал? Возникло желание повернуть назад, однако привратник успокоил:

– Это из той же серии, что и Чекушка, Шкалик. Мы как бы перевёртываем всё наоборот. Но если подобная трактовка вам не нравится, могу предложить другую: «Добровольный Уход от Реальности».

Что ж, вполне благопристойно, если только речь не идёт об эфтаназии.

По случаю появления нового соратника все собрались в одной комнате – на окнах что-то вроде светомаскировки, как в те времена, когда гитлеровцы совершали авианалёты на Москву, а единственная лампочка под потолком светила вполнакала.

Мне сразу же предложили выбрать себе прозвище, мол, здесь не принято использовать прежние имена. Я выбрал «Брют», и, к счастью, обошлось без двойника. А затем последовал вопрос от Штофа, внешностью напоминавшего предводителя бомжей из фильма «Небеса обетованные», – как я понял, он тут самый главный:

– Так чем вы занимаетесь?

– Я писатель. Пишу сатирические романы и…

Дружный хохот присутствующих в комнате лишил меня возможности закончить фразу. Когда смех прекратился, Штоф снизошёл до разъяснений:

– Вы такой реакции не удивляйтесь. По нашему мнению, русская литература почила в бозе лет эдак пятьдесят назад, а последний сатирический роман был написан в тридцатые годы прошлого столетия.

Вообще-то, я кое с чем согласен, но нельзя же так, то есть сразу делать из меня халтурщика и самозванца. Поэтому и спросил собравшихся:

– Кто-нибудь читал мои произведения?

– А надо ли? – усмехнулся Чивас.

– Если нет, тогда это напоминает заседание правления Союза писателей СССР, где прозвучала знаменитая фраза: «не читал, но осуждаю».

– Это вы о «Докторе Живаго» Бориса Пастернака? Слабенький роман, а вот стихи писал хорошие. Хотя я предпочитаю Ахматову и Мандельштама.

– Ну а Цветаева? – вмешалась в разговор Чекушка. – По-моему, она выше всех.

Против этого никто не возражал, однако я продолжал настаивать на своём:

– Вы хотя бы прочитайте самый первый мой роман, тогда и выноси?те приговор. Кстати, мои книги публиковали в крупном издательстве, но только до тех пор, пока не написал смешную книгу о графомане, популярном среди сторонников непримиримой оппозиции. На том и разошлись.

– Неудивительно, поскольку в издательствах и в значительной части СМИ заправляют оголтелые либералы, – Штоф вроде бы пошёл на попятную: – Ну ладно, допустим, вы написали что-то стоящее. Но толку-то? Зачем переводить бумагу и захламлять полки книжных магазинов, если ваше подвижничество ни на что не повлияет?

– Как это? – я не на шутку возмущён. – Задача писателя нести просвещение уму и сердцу, тогда люди смогут изменить мир к лучшему.

– Ну вы и сказанули! Где это видано, чтобы литература свергала тиранию или хотя бы помогла снять с должности вороватого чиновника? Для этого существует журналистика, хотя и она, по большей части, пасует перед власть имущими.