и чаю с малиной.
Парным молочком напоила.
Не помогла ни рябина,
ни ароматная калина.
Тогда ежиха-подруга,
101 набрала с испугом:
– Приезжайте скорее сюда,
у Яши “горит” голова.
О, ужас, какая беда!
Приехал на всех парах
пожарный Жираф.
– Нет дыма и нет огня,
зачем вызывали меня?
Ежа надо срочно лечить,
а дело мое – тушить.
Спасать погорельцев отважно
мне никогда не страшно, —
изрек он гордо и важно.
– Где лестница ваша?—
спросила Наташа.
– До любого дотянусь этажа,
если вспыхнет пожар,—
ответил Жираф бодро
и велел сурово и твердо:
– Не бросайте в траву окурки,
прячьте спички от малых ежат
и тогда не возникнет пожар.
– Яша не пьет и не курит,
здоровый образ ведет,
но нынче квелый и хмурый,
болят голова и живот,—
ему сообщила Нюра,
насупившись угрюмо.
– В доме в порядке очаг.
Набрали 101 сгоряча.
Плохи такие шутки,
может где-то пожар жуткий,
а я здесь веду беседу,
недосуг мне, прощайте, еду.
Впредь выпишу штраф,—
пригрозил Жираф. —
И больше так не шалите,
коль вспыхнет огонь,
то срочно звоните.
Блеснул он медною каской,
сощурив сердитые глазки.
Брандспойт зачехлив,
водички нигде не пролив.
Прошел деловито и властно
к машине пожарной, красной.