ВладИслав и Зверь

– Владька, где твои манеры? – по-моему, она готова мне каблуком заехать по лбу. – Ладно, быстро за шампанским! И лучшую закуску! Ничего не урони, подросток.

Отправляюсь на кухню. Так и хочется принести им засохшие сладости!

* * *

– Для своего возраста он очень изящен! – улыбается Роберт.

– Да, он немного занимается танцами – девчонки учат. Но что мы о нём?

– Признайся, он ведь сын самого Рияда? Начинает напоминать… Хотя красив в тебя.

– Ха, ошибка всей моей жизни. Родить от князя и ничего с этого не поиметь! Сначала сына не признал, сволочь, а прошло пятнадцать лет, так потребовал, чтобы я отказалась от Влада!

– А когда у тебя роман с Повелителем случился?

– Скажешь тоже! Случайная встреча… Зачем я выпила, как его на пороге борделя увидела, то зелье?! Так что у тебя за предложение?

– Очень щедрое, Мари! Не могу больше терпеть. Отдай мне… сына.

– Владьку? За деньги?! Ты из него князя собрался сделать или… Роб, я ведь нашла тебе недавно, ну, парнишку.

– К сожалению, он погиб. Мне так его не хватает – в том и дело.

– Пытался сбежать или ты его за…

– Некачественный товар – с пороком сердца! Твоя вина, между прочим, – плохо проверяешь. Владик ведь здоров?

– Да… То есть… Роб, я не могу его продать, я ж мать, – вздыхает.

– Подари! Или вот… Мать, взгляни – корона Пенелопы Круз! – достаёт из-за пазухи свёрток, приоткрывает его, и комната озаряется сиянием сапфиров.

– Крус?.. – Мариэтта не очень сильна в древней истории, хотя сомневается, что в ту эру носили короны.

– Это ещё и могущественный артефакт! Она ждала мужа полвека и не состарилась! Ты тоже сохранишь вечную молодость!

– Ага, а после рассыплюсь в прах? Знаешь, мой сын очень талантливый, перспективный очень. У меня на него большие пл… надежды! Представляешь, от девчонок он выучил пару языков! – осторожно отодвинула ткань, любуясь артефактом. – И я заметила, что на него уже заглядываются клиенты.

– Я ведь твой лучший клиент! Забыла?! Заключим сделку, Мари?

– Роб, я не могу! – она не может оторваться от короны. – Не соблазняй. Со всеми недостатками, то есть достоинствами, он мой единственный сын. Чего стоила мне та беременность, работать-то я не прекращала! А роды и вспомнить страшно! Это я ещё форму не потеряла. Кормить, конечно, не стала, но…

– Обещаю, что с ним всё будет в порядке. Денег у меня достаточно! Вы даже можете видеться, а я избавлю тебя от забот в его сложном возрасте. – Роберт бухнулся на одно колено, будто делал ей предложение руки и сердца. – Всё равно его скоро в углу зажмёт один из твоих пьянчуг! Или Влад сам влюбится… Зачем просто так про… упускать преимущество?! Я хочу сорвать этот цветок. Больно не сделаю, ты ведь знаешь по себе!

– А давай так! Корона останется здесь, – Мариэтта поправляет волосы, представляя украшение на них, – Влад тоже. Будешь чаще к нам – к нему заезжать. Мы все условия вам обеспечим! Я даже могу присутствовать, чтобы всё прошло без эксцессов. А? Ни тебе, ни мне!

– Стой. А какой вариант… был бы идеален для тебя? – Роб, кряхтя, поднимается.

– Ты не трогаешь моего сына, с пьянчугами и влюблённостью сама разберусь, а корону мне даришь. Ты ведь мой первый во всём клиент! – льстит она, хотя очень не любит, когда ей напоминают о начале её пути.

– Плохая сделка получается, подожди!

– Точно! Давай подождём годик-другой, – заворачивает корону, веря, что за это время при должном уходе не состарится.

– Но в этом возрасте!.. Если он потеряет девственность, цена упадёт, учти.

– Между прочим, он бесценен! Как и я… Чтобы сделать тебе приятное, я за ним прослежу. И мозги ему промою, что надо себя беречь, договорились? Кстати, у нас новенькая в твоём вкусе – Арианна…

* * *

Верная Химэ по моей просьбе принесла бутылку и сладости из собственных запасов. Я захожу с подносом. Эти двое так на меня смотрят, будто обо мне и говорили.

В курсе я – не зря ведь подслушивал. Не знаю, как мне удалось держать лицо, чтобы не показать, как Роб мне отвратителен! А мама всё-таки не отдала меня… Даже родному отцу.

Через неделю нам принесли печальную весть, что Роберт умер в караване от сердечной недостаточности. Мама смеялась до слёз.

С его стороны было очень любезно завещать ей драгоценность. Корона для продажной женщины, хоть и хозяйки оригинального борделя!

Она заслуживала награду. Мариэтте приходилось всё контролировать самой: от закупок выпивки и продуктов для ресторана до смены постельного белья. Она не доверяла никому – всегда лично общалась с важными клиентами. Была везде и сразу: её каблуки стучали по кухонному полу, парфюм чувствовался на сцене, сигаретный шлейф струился по коридорам. При этом она не забывала о творчестве – ставила танцы, сама выступала на воскресных представлениях, не сказать бы «службах». Для меня она всё равно оставалась святой.

Мужчины, которым посчастливилось пройти через её постель, готовы были отдать жизнь за ночь с этой богиней. Она идеально владела своим идеальным телом. И ни к кому не привязывалась, даже ко мне – единственному сыну.

«бЕдуар»

Как ни странно, беда пришла в бордель через верхний уровень, хотя это на нижнем можно было ожидать от клиентов чего угодно… Что взять с маляров, грузчиков, матросов?.. Нравы у них простые, желания нехитрые, запросы низкие. И покричать, и кулак поднять могут, и права на пустом месте качать. Конечно, наши «амазонки» их успокоят, если что…

Посетители среднего уровня доставляли в разы меньше проблем, а уж на самой «вершине» клиенты приходили не только за плотскими развлечениями, но и приятно провести досуг. Музыка, поэзия, танцы и чайные церемонии, байки о чудесах Кофейной эры, будто копировали развлечения богатых господ у гетер и гейш. Подслушать беседы под звуки арфы стало для меня в порядке вещей. Понятно, что почётные гости с сомнением относились к тому, что рядом придаются разврату простолюдины, но Мариэтта всегда убеждала благородных, что нижний уровень к её любимым будуарам не имеет никакого отношения – так, дань традициям. Бедняки тоже хотят расслабиться. А если платят исправно, то в чём проблема? Моя Химэ-тян, обычно молчаливая, однажды пошутила при хозяйке, что здесь будуары, а внизу «бедуары». Повезло, что это случилось при мне, и я поспешил расхохотаться, спасая подругу, ведь мама уже нахмурилась. Сколько могла, Мари сдерживала смех, но последовала моему примеру, даже слова обидного Химэ не сказала, а название прицепилось.

Кстати, моя подруга Химэ была потомственной гейшей: молчаливой, услужливой, даже замкнутой. Общалась она, кажется, только со мной. Больше всего она любила предстать перед «гостями» в историческом образе: выбеленное лицо, кроваво-красные губы, гладкие чёрные волосы. Впрочем, бордель внёс коррективы: кимоно с глубокими разрезами по ногам и декольте на груди. Химэ первая здесь накормила меня нормально: напекла мне лепёшек из рисовой муки, которая всегда у нас стоила весьма дорого. Все остальные вечно пичкали меня сухофруктами, с тех пор не люблю сладкое. Ещё Химэ расчесывала мне волосы, смазывала их кремом, чтобы не завивались, собирала причёски на азиатский манер. Она первая дала мне понять, что я не урод. Возможно, даже сносный… Подростку это особенно приятно слышать! Мы читали с ней прекрасные хокку и труд Фон Куция о нравах Арабии, у нас запрещённый, хотя втайне горожане были с ним согласны. Химэ учила меня иероглифам и даже айкидо. Пили островной чай из фарфоровых стаканчиков, которые даже не нагревались. Единственное, что мне не нравилось у неё, так это золотистые цветы, которые она заботливо выращивала – «хамидзу ханамидзу». У нас их называли паучьи лилии.

В тот вечер я принёс ей в подарок сямисэн, на который мне было так непросто скопить. Наверняка она на этой азиатской гитаре умеет играть! Ещё и меня научит… В общем, я предвкушал интересную ночь – в самом чистом смысле этого определения. Но у кого-то случился интересный вечер. В плохом смысле.

Постучав в дверь, я позвал Химэ. Мёртвая тишина. Конечно, я как сын хозяйки носил с собой универсальный ключ, но вежливость не позволяла мне просто так войти. Позвал громче. Беспокойство от тишины охватило меня. Подруга должна меня ждать! Сам открыл дверь. Химэ лежит на кровати… Она – на кровати, а её органы – на столе вперемешку с зёрнами риса.

Я не кричал, не мог сначала произнести ни слова, даже не звал маму… Просто пошёл к ней прямо на сцену во время генеральной репетиции. Чуть побледнев, мама ничего не ответила и стала разбираться в ситуации, выставив на верхнем этаже охрану. Потребовала от меня, от работников борделя держать всё в тайне: «Стражников князя нам не хватало, что ли? Все зарабатывают деньги, зачем портить репутацию заведения? Нужны клиенты, а не слухи».

Преодолевая дурноту, Мариэтта убирала сама. И меня заставила, раз уж я в курсе дела… Это стало одним из моих самых жутких воспоминаний.

Закрытую от любопытных, но больше испуганных взглядов Химэ-тян закопали под нижним уровнем здания. Для всех, кто её знал, она якобы вернулась на острова. Постоянным же клиентам в качестве компенсации Мари предложила временно пользоваться «новинками» заведения со скидкой.

Лишь я приносил ей на могилу цветы, ведь на это кладбище живым был ход заказан. Сказано «уехала»… Другим мёртвым девушкам я тоже оставлял по бутону. Кроме меня, до этих несчастных никому больше не было дела. Все девушки умерли слишком молодыми и не слишком счастливыми.

И я понимал, конечно: убийца не задушил её в порыве страсти, не приползёт к моей маме с мольбами сохранить его «доброе» имя. Кто жестоко убил мою подругу? Последний – дневной клиент – вне подозрений, а больше никто к ней и не приходил… Я пытался придумать разгадку, кроме Зверя, но мне ничего в голову не шло. Мне было жутко. На могиле Химэ выросла напоминающая паука лилия – красная.

Моя мама тёмной тучей бродила по коридорам. Все чувствовали её настроение. Клиенты стали чрезмерно вежливыми, а девчонки притихли, даже прятались за ширмы, завидев хозяйку. Я решился поговорить с матерью прямо. Она закурила, глядя тяжёлым взглядом в пустоту, но ответила на этот раз безо всяких «сложно объяснить»:

– Боюсь, это предупреждение от Рияда. А папа мне ведь говорил…

Пока я осознавал её слова, Мари неловко перевела тему: «А кем ты видишь себя здесь через пять лет?.. Надеюсь, моим помощником? Ты же сообразительный! Ну-ка, давай посмотрим отчеты…» Но через пять лет я здесь себя не видел.