В поисках отражения луны

* * *

На седьмом этаже другой новостройки, что расположена напротив моего дома, на пятьдесят метров ближе к скверу с отзеленевшими каштанами, жила Вера Воронцова. С ней мы познакомились на втором курсе нашего многообещающего университета, когда сидели на лекции «очень интересной». Она смотрела на лектора таким вдумчивым взглядом, что мне казалось – человек в теме, – только ошибся я на её счёт – она со мной поделилась, позже, как ей вообще в печёнках сидит весь этот университет с его финансами. Она бросила учёбу, хотя её родители были категорически против такого решения, спустя полгода после нашего знакомства, за месяц до окончания второго года учёбы. Выйдя из дверей кладезя финансовых знаний, она направилась прямиком к себе в художественную мастерскую. Её дед, известный художник, оставил ей в наследство старенькую квартирку, в которой сам работал и жил. Вот и начала она в ней заниматься живописью.

Я не сразу узнал, что Вера живёт со мной по соседству. Когда мы учились, я жил на родительском попечении. Спустя пять лет после учёбы родители раскошелились мне на квартиру, – и купили трёшку в свежей новостройке. А спустя ещё год, когда я шёл с работы домой, встретил знакомое лицо. Эта была Вера, – я её долго вспоминал, но девушка сама подошла ко мне и поздоровалась, – тогда я и понял, что передо мной Вера Воронцова.

Хотя с тех пор прошло не так много времени, всего на всего три месяца, но мы успели наладить достаточно тесный контакт. В первые две недели по утрам мне приходило на телефон сообщение: «С добрым утром, Макс!», на что я отвечал взаимностью. В обед, когда я спускался в бистро под нашим офисом, получал сообщение следующего содержания: «Bon appetite, Макс!»; идя с работы, читал на экране: «Я в кафе! Заходи!». Такое внимание с одной стороны льстило, а с другой – начинало напрягать. Иногда казалось, что Вера хочет больших отношений, а я дальше, чем дружба ничего не видел.

В очередную нашу встречу в кафе было неестественно спокойно и тихо. За столиком у окна, скучно допивал третью чашку кофе, какой-то очень умный, по виду, но в то же время, обременённый грузом нажитого, человек. Под столиком у его ног стоял потёртый старый кожаный портфель, набитый до отказа, видимо по привычке, важными для человека бумагами. Старомодный галстук, купленный, этак в годах шестидесятых, весьма неплохо сохранившийся, стягивал плотно застёгнутый старомодный воротник светло-серой сорочки, надетый нараспашку пиджак. На мой взгляд, всё говорило о многолетней преподавательской деятельности, да ещё и затянувшейся. Рядом стоял бокал коньяка, который пустел по мере того, как ему приносили, очередную чашку кофе.

В итоге, человек взял в руку этот бокал и излил остатки содержимого в себя. Позвал официанта, тихо отсчитал ему из старенького портмоне, взял свой пузатый портфель и покинул заведение.

Бармен что-то протирал краешком накинутого на плечо полотенца…

Шипя, бормотала радиола, (еле слышно)…

Тяжёлая дубовая дверь на больших бронзовых навесах издавала глухой, грубый, но протяжный скрип. Не нужно вешать колокольчики, оповещавшие о посещении клиентов. Я сколько здесь бываю, столько помню скрип этой двери, может навесы не смазывают именно с этим умыслом. А что, в этом есть некий стиль. Другие ведь двери не скрипели, особенно дверь в туалет…

По стенам развешанные черно-белые фотографии, со своих поверхностей говорили о любви к старому французскому кино, а их рамки тонко подчёркивают своей лаконичностью.

Тогда в кафе мы сидели за столиком возле дальней стены. Официант принёс два кофе и тирамису. В тот раз я внимательно рассматривал глаза Веры. Они были чёрные от приглушённого света в заведении. Её лицо излучало лёгкость, а глаза смотрели из глубины.

– Что для тебя счастье? – Спросила об этом она, почему-то именно в тот момент.

– Счастье для всех одно…

– Почему ты так думаешь?

– Счастье – это исполнения желаний души!

– Ты хочешь сказать, что у каждого есть желания и если он их исполняет, то и счастлив?

– Почти! Но ведь в сказанном, вроде всё очевидно.

– Очевидно. Но я уверена, что не все желания приводят к счастью.

– Ну…

– Мне нравится, как ты это сказал, но бывают такие желания, которые не рождены в душе, они часто навязываются глазами, руками, носом.

– Значит, если человек голоден, он может быть счастлив…

– Да!

– Тогда о каких ещё желаниях души ты говоришь?

– Все материальные желания приносят кратковременную радость. Получил ты зарплату – радость, заканчиваются деньги – радость уже не та. Купил ты квартиру – радость, обрастаешь бытом – радость уже не та. Пришли поздравлять тебя с днём рождения друзья – радость, разошлись все, гора посуды, вспоминаешь, сколько тебе лет – радость уже не та. А вот душе надо другое, – ей нужна любовь, понимание, сострадание. Ей не нужен толстый бутерброд с колбасой, да и пешком она пройтись может.

Потом наступила тишина. Мы сидели, молча, смотрели в окно, я выкурил сигарету, взяли ещё по чашке кофе. Вера, уже как месяц, бросила курить. Мимо окна пробежала собака… вдруг остановилась. Повернувшись к нам, посмотрела сначала на меня, потом на Веру. Помахав хвостом, исчезла из виду. Я задумался над словами Веры, и ещё не понимал, к чему она клонит.

Вера, ушла в туалет, а когда тут же вернулась, поковырялась в сумке и, достав брелок, положила на стол передо мной.

– Это тебе! Я уезжаю! – Неожиданно выдала Вера. Её голос был какой-то другой.

– Куда?

– Я уезжаю в Африку…

– Но зачем? – Вера не удивляла меня своей неожиданностью, но это было, явно странное побуждение.

Она скоропостижно ушла из университета, съехала от родителей, поставив их перед фактом, когда тихо скопила денег на аренду квартиры. Она не поддавалась чьему-либо воспитанию и категорически не собиралась выходить замуж, и тем более, заводить детей, – по крайней мере, пока, – как убеждала она. Всему своё время. Выбегать замуж с перепугу и быстрей рожать детей, только потому что, видите ли, возраст, и посмотри, ведь подруги давно уже имеют по двое детей. Всё это удел прошлых лет! – так рассуждала Вера. Раньше люди заключали браки очень рано, особенно выдавали девушек, чтоб та не сидела на шее у своего отца, а «проедала плешь» своему мужу. Сейчас совсем иначе, но у кого-то сидит в голове: «не опоздать бы».

Я думаю, придут те времена, когда люди вообще перестанут заключать браки… но это тоже печально. Наш век и так бессердечен, а отсутствие семейных отношений сделает человека и вовсе безразличным к обществу, коим он практически уже является.

Я взял со стола брелок – бегемот на цепочке. Подарок странный. Только я ничего говорить вслух не стал, оставил всё в пределах своих мыслей.

Признаться, я такой Веру ещё не видел. Она ведь хотела в Италию. Зачем ей ехать в Африку?

Когда люди едут отдыхать, они так и говорят: я взял (а) путёвку, поеду на недельку во Францию, – и начинает с азартом рассказывать, как давно мечтал (а) побывать в Париже, съесть настоящий круассан, посмотреть на Эйфелеву башню и с неё. И бла-бла-бла…

Нет, за материальным добром она и шагу не ступит. Мне тогда показалось, Вера искала утоления голода каких-то внутренних уголков себя. Сказать, что девушка была несчастна? – Напротив, счастье из неё не убывало (по крайней мере, я так заметил). А поиск его не утруждал её ни сколько. Она не ждала, что счастье свалится ей на голову, что кто-то принесёт ей его на подносе. Вера, в принципе, жила своей интересной жизнью. Она не считала, что ей кто-то что-то должен, не считала должной перед кем-то и себя. Вере не составляло труда, как порадоваться пустяку, так и сделать что-нибудь грандиозное. Она жила своими поступками, своими мыслями.

У меня же были двоякие чувства к ней. Но как-то больше в том было всё же дружбы.

глава вторая: морковный сок со сливками

Проснулся я рано утром, когда, наверное, ещё петухи начали петь, где-то в деревне. Не то чтоб я проснулся сам по собственному желанию, но мои глаза открылись сами и больше не хотели закрываться. Вместе со мной проснулся и мой недавний «поселенец». У котёнка, явно, оказался настырный характер, сначала он начал мяукать, пытаясь заглянуть мне в глаза с пола, потом забрался мне на грудь, затем стал наматывать круги по подушке. Вот так провалявшись два часа, я решил, что пора вставать и занять себя чем-нибудь полезным. Например, накормить кота. На часах было пять тридцать.

Выдавив котёнку, корм из пакетика в миску я принялся готовить себе кофе.

Утро протекало тихо и ровно. Слишком тихо. Я глядел в окно, там не дул даже ветер. Небо стояло на месте, – его титановые тучи, словно, в грохочущей тишине, вот-вот намеревались сорваться с тверди на землю всей тяжестью накопившейся в них воды. Подобно воздушному шару, который надев на водопроводный кран, наполняют водой и ждут, когда же он не выдержит и выбросит из себя неудобоносимый груз, став жертвой, ради своей лёгкости. И вот послышались отдалённые раскаты грома. Настала снова тишина, – она продлилась не больше минуты. Небо озарилось вспышкой, как при фотосъёмке. Прошло секунды три и всё сотряслось мощным громовым раскатом, точно над моей головой, как если бы я стоял на улице. Тучи порвали сами себя, – они сбились как стадо баранов. Напившись воды до невыносимого отказа, таки отказались её в себе держать. А я стоял и смотрел в окно, залитое ливнем, сквозь которое просматривался искривленный город – пожелтевший сквер, дом Веры. Котёнок сидел на подоконнике и вертел головой, гоняясь взглядом за громоздкими каплями, стекающими по стеклу, периодически пытаясь удержать их лапой. Не понимая своего напрасного труда. От грома, он сразу заметался по квартире, ища место, куда можно спрятаться, а, когда зашелестел ливень, быстро оказался на окне.

К обеду из-за туч выглянуло солнце, накрапывал остатками дождь.

В общем, около полудня небо стало чистым.

День этот начался с кофе и им продолжался ещё раз пять, но честно сказать, я сбился со счёту. Поставив очередной раз джезву[1 - джезва – (турка), посуда для приготовления кофе.] на огонь, ждал, когда подойдёт пена. Но пену опередил звонок телефона. «Нет, сначала пена, а потом телефон!» – настаивал я. – Но звонок оказался настырным и продолжал меня требовать. А я, настойчивым. Телефон замолчал. Я налил кофе в кружку, подлил молока, взял в руки японский кроссворд и только сделал глоток, и принялся водить карандашом по пустым квадратикам головоломки, пытаясь вникнуть и посчитать, как звонок раздался снова.

Я бы посмотрел, кто звонил, но это был скрытый звонок. Не люблю такие звонки, но всегда интересно узнать, кто звонит, потому и поднимаю трубку. Что мне ещё интересно! – Зачем это нужно людям… какой-то «синдром тайного агент»?

– Да! Слушаю.

Вначале я услышал дыхание. Мне представился образ, который продолжает думать, что сказать. Последовало мычание…

– Вы будете молчать? – не выдержал я. – В таком случае я кладу трубку и больше не беру.

– Подождите! – Вырвался женский голос. – Не торопитесь бросать трубку.

Я промолчал. Лишь ждал.