Под стук колес. Дорожные истории

И поэтому в любом месте другой мир может найти дверцу и открыться – так что архивариус оказался обречен, как только я дома, сидя перед телевизором, однажды вспомнил, что он представляет угрозу для меня и высказался с пожеланием по его адресу…

Но почему тот, неведомый мир решил вдруг помогать именно мне?

А вот этого я не знаю. Но намерен узнать. Для чего сейчас пойду, выключу свет, получу доступ к этому гномику возле огонька и попробую с ним поговорить. То, что я до сих пор не попытался сделать этого, не означает, что мне э т о вообще не удастся.

Нужно все узнать от него и прекратить и х вмешательство.

По крайней мере, в такой вот форме…

Старший оперуполномоченный угрозыска Уткин С. Н.

Собственно, это и все. На кухне на сидении табурета лежали записи инженера Курочкина – что-то вроде дневника. Мы поэтому ночью его и не увидели – кухню осматривали бегло, здесь было все убрано, посуда перемыта, столы начисто вытерты.

Ну, а если бы мы прошли к окну – может быть, и обратили бы внимание на перевернутую обложкой кверху лежащую на сидении табурета раскрытую тетрадь. А так…

А так я только на другой день, вернувшись с тщательного осмотра места происшествия, который мы вместе с экспертами техотдела осуществили в квартире 22, смог ознакомиться с записями Курочкина, которые он сделал прямо накануне своего трагического исчезновения.

Почему трагического? Ну, если и не он вопил, так кричал перед этим воплем он – кому же еще-то?

Читал я дома, так как мне после суточного дежурства полагался отгул. Вот сразу после осмотра места происшествия я и забрал с собой записи и поехал отдыхать.

Да, забыл! Вот что интересно – наш технический эксперт Борис заинтересовался телевизором Курочкина. Ну, а что вы хотите – тогда такие телевизоры в квартирах были редкостью, да и стоил такой телеагрегат – не каждый бизнесмен мог себе позволить приобрести!

Боря попробовал включить телевизор – не включается! Проверил подключение к сети – все в порядке. Тут мы уже удивились – подобный телевизор просто не мог стоять сломанным. Совпадение?

Боря открыл заднюю панель и ахнул. Мы все, конечно, подошли. Ну, и хотя мы и не специалисты, но смогли понять, что внутри телевизора ничего нет – черная спекшаяся масса, из которой то здесь, то там торчат какие-то проводочки…

Борис потом делал экспертизу, написал в экспертном заключении кучу научных терминов и фраз, а на словах сказал, что если бы не знал, что это «начинка» телевизора, он никогда бы не догадался.

«Серега, там все спеклось так, как будто внутренние блоки телевизора внезапно испытали воздействие температуры в сотню тысяч градусов, – сказал он мне по телефону. – Все не просто спеклось – все растворилось в какой-то субстанции черного цвета. Химический анализ ничего не показывает, радиологический – тоже, вообще ничего я сделать не смог!»

Так что с тех пор прошло почти десять лет, а все люди как исчезли бесследно тогда, так никто о них никогда больше ничего и не слышал.

Ясно, что виноват Курочкин, но виноват ли? То есть ответ на вопрос «Почему исчезли?» я получил.

Но ответа на вопрос «Каким образом исчезли?» я так и не знаю.

В общем, до сих пор все это так и осталось непонятным!

– х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-

Мы все помолчали, обдумывая услышанное. Сергей тем временем вышел из купе, отправившись в тамбур на перекур.

Из нас четверых лишь он один был курящим.

– Значит, и этого Курочкина они утащили в собой… – сказал Алексей Петрович Русин.

Игорь Сергеевич, по обыкновению полулежащий на полке, движением бровей изобразил то ли согласие, то ли, наоборот, несогласие с ним.

– Этого мы не узнаем никогда… – как бы поставил точку на этой теме я. – Давайте-ка спать!

За окном была темнота, давно наступила глубокая ночь.

Поезд между тем шел себе дальше. Приближая нас с каждой минутой к Москве.

Утром мы проснулись поздно, по очереди сходили в туалет и умылись. Потом решили позавтракать.

Идти в вагон-ресторан никому из нас не захотелось – дружно постановили – в ресторан идем обедать!

А сейчас – легкий завтрак.

Позавтракали тем, что было у нас с собой. Ну, и конечно, заказали проводнице кто чай, кто – кофе.

До обеда простояли в коридоре у окна. Смотрели на степь, проносящуюся мимо, на небольшие поселки, на облака, которые наплывали на наш состав с запада.

А вот после обеда все получилось как-то само собой.

Мы начали говорить о цели поездки каждого, и Алексей Петрович упомянул о рукописи, которая осталась от его деда – Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта в отставке, Русина Алексея Петровича.

– Он сына в честь своего отца назвал Петром, – рассказывал оживленно Алексей Петрович. Ну, а мой папа назвал меня в честь деда Алексеем.

Мы сидели втроем – Сергей отправился покурить.

– Так вот! – продолжал рассказывать историю семьи Алексей Петрович, – дед у меня – героический был. Он умер в 1956 году. Съездил перед смертью в Прикарпатье, на Западную Украину, и вскоре умер.

А эту рукопись он написал еще в начале 30-х годов. Он ведь – воевал еще в первую мировую, закончил войну штабс-капитаном… А после 1917-го года пошел с большевиками – он сам не дворянин, из рабочей семьи был. Ну, и перед войной уже полком командовал. Он говорил – ему повезло, что его полк был на Урале, и в войну он вступил в декабре 1941-го года, под Москвой. Тем, кто первыми войну встретил – в июне 41-го, пришлось туго – да вы все ведь это знаете… Ну, а закончил войну в Германии, генерал-лейтенантом и командиром отдельного механизированного корпуса.

А Героя ему присвоили за форсирование Днепра – тогда по приказу Сталина всем, кто переплыл Днепр и сумел закрепиться на противоположном берегу, присвоили звание Героя.

Дед – сумел, переплыл сам, руководил переправой других – и остался живым!

Так вот, рукопись деда – наша семейная реликвия. И я везу ее в Москву младшему брату – у нас с супругой детей нет, ну, а у Ивана… Трое у него, да и живет в Москве, может быть, решится опубликовать.

Хотя – вряд ли! Дед не велел. Рассказывать – пожалуйста, а публиковать нет! Слишком невероятные и жуткие события он описал…

Вы, конечно, понимаете, что мы тут же принялись упрашивать его нам рукопись прочитать. Весь день был впереди, вагон уютно покачивало, на Русина смотрели три пары умоляющих глаз, и он не устоял – согласился. Мы закрыли дверь в купе, договорились слушать тихонько – вагон вкушал послеобеденный сон, так что…

Я с его согласия записал содержание рукописи на диктофон, и выпросил разрешение попробовать опубликовать – нет, не полностью, просто использовать ее в своей работе. Проще говоря – напечатать в переделанном измененном виде. Обязательно заменив фамилии и имена действующих лиц на другие.

Так что ехал я, как вы понимаете, на самом деле не с Алексеем Петровичем Русиным, ну, и дедушку его звали совсем не так.

Когда позднее я работал над этим романом, я столкнулся еще с одной проблемой. Тогда, в вагоне, все мы заметили, что рукопись была местами от долгого времени выцветшей, истертой на сгибах, и поэтому язык ее текста кое-где мне пришлось додумывать и просто-напросто – выдумывать. Ну, не знаю я особенностей русского языка конца прошлого века. Алексей Петрович в местах, где в рукописи текст был утрачен, рассказывал от себя, своими словами и современным языком. Он-то хорошо был знаком с содержанием написанного – и дед и отец, знавший текст рукописи чуть ли не наизусть, не раз читали его Алексею Петровичу в молодости.

А мне очень хотелось сохранить колорит языка того времени – я говорю о начале 20-го века. И что мог для этого – я сделал.

Но хочу предупредить читателя – язык нижеописанного события получился как бы смешанным… Ну, не ругайте меня за это – хотелось, как лучше, а получилось… Впрочем, если вы будете читать мой роман – сами увидите, что я имею в виду, говоря о придуманном мною языке.

А вот название предложил Алексей Петрович, и я с ним согласился.