Алия

Алия
Виталий Друг-ой

Эту историю можно назвать и приключениями, и любовным романом, и историческим, и даже пособием по выживанию – так много вошло в правдивой и захватывающей остросюжетной книге об эмиграции из рушащегося СССР в воюющий Израиль. Очень полезно не только тем, кто думает переехать в другую страну, но и тем, кто никуда не едет – есть над чем поразмыслить.

Виталий Друг-ой

Алия

Часть первая

Вообще-то, правильнее было бы писать слово "Алия" через букву "О", произнося нечто среднее между звуками "О" и "А", так как в иврите это слово, означающее подъём или репатриацию в Израиль, происходит от "олЕ хадАш"– новый репатриант, и пишется не через букву "Алеф", а через "Аин". Но эти тонкости мало кого интересовали в те далёкие девяностые годы двадцатого века. К тому же иврита мы ещё не знали, а лишь собирались идти его изучать. Мы – это я и мой папа. У мамы тогда врачи обнаружили онкологическое заболевание, и ей было не до учёбы. Эта болезнь мамы и развал экономики Советского Союза после Перестройки, меня- студента последнего года обучения в Саратовском политехническом институте, заставляли всё чаще задумываться о переезде в Израиль.

И мы с папой вместе пошли на курс иврита, который энтузиасты организовали при одной из школ в центре Саратова. Профессиональных учебников ещё не было, как не было и интернета с обучающими программами. Просто один из учебников, привезённый кем-то из Израиля, перепечатывался сотни раз на печатной машинке или копировался на копировальной машинке-ксероксе. Но нас не останавливали трудности в обучении: язык не похож ни на один из европейских языков, а преподаватель и сам его знал плохо. Тем неменее, мы выучили алфавит, около двух сотен слов и немного грамматики.

Сама идея переезда мне нравилась, как и любому человеку в двадцать три года, осознающему, что его судьба в его руках. Тогда же я написал пару стихотворений. Вот это, когда завалил сложный экзамен:

Завал. Ужасен этот час.

Ты обречен- не знаешь, что сказать.

И говорят: "Придите в другой раз…"

Не веришь- мол, еще не помирать.

Последний шанс выпрашиваешь ты;

Вершитель судеб- тоже человек?

Как будто веришь в доброту стены

В жестокий безрассудный век.

Но не упал. Надежда все же есть.

Лети туда- откуда привели.

Спасай свою и родственников честь.

Достигни обетОванной земли.

Не пропадешь- раз веришь в доброту.

Учи язык и собирайся в путь.

Увидишь всего мира красоту,

А Родины жестокость ты забудь.

Прости ей все, что вынужден стерпеть.

Великодушием растопит зло.

Лишь надо свое сердце подогреть,

Используя Израиля тепло.

И второй стих для мамы, когда она лежала в больнице:

Мама! Почему ты далеко?

Уж очень грустно мне

Когда болеешь ты.

Я понимаю- и тебе там нелегко.

Хочу я подарить тебе цветы.

Но не могу- поэтому пишу,

Пишу, что нет дороже в жизни никого.

И папа очень-очень ждет тебя,

А ты- его.

Ты не скучай и приезжай быстрей,

Ведь надо собираться нам в дорогу.

А там… избавишься от боли ты своей,

Забудешь все плохое понемногу.

Мой двоюродный брат позвал меня в синагогу на какую-то встречу с представителем организации СохнУт из Израиля, и я, естественно, согласился.

Маленький неприметный домик в центре Саратова оказался оживлённым местом. Было много молодёжи, а само собрание мне напомнило подпольное собрание большевиков из какого-то старого фильма. Русскоязычный израильтянин уверенно агитировал нас бросить институт даже на последнем курсе, чтобы доучиваться в престижных университетах Израиля. Было непонятно- сколько лет обучения нам засчитают из четырёх лет обучения в политехе, но мы и не сильно вникали в подробности. Нам обоим ужасно надоела учёба, мне не хотелось пересдавать сложный экзамен… В общем мы вместе с двоюродным братом бросили институт на последнем году обучения.

Часть вторая

Мы потихоньку продавали вещи. Нужно было оформить документы подтверждающие, что мой папа во время Второй мировой войны находился в еврейском гетто на Украине. Тогда в Виннице жил папин брат с семьёй, и мы поехали к ним в гости. Пока папа ездил из Винницы в Кацмазов и оформлял документы о своём заточении в гетто, я со своей двоюродной сестрой отправился в гости к её подружке, с которой был знаком ещё с детства, когда мы приезжали к родным в Винницу. У этой подружки была младшая сестра. Её я не помнил, так как она была младше меня на четыре года. Но именно начиная с этой встречи, я хочу Вам поведать историю, которая не только сильно изменила наши планы отъезда в Израиль, но и изменила всю мою жизнь.

Родители подружки встретили мою двоюродную сестру и меня – как родных. Они хорошо знали с молодости наши семьи… И тут появилась ОНА. Девочка, девушкой её трудно было назвать. Она не выглядела на свои девятнадцать, я бы дал не больше шестнадцати: худенькая, в комбинезончике с открытыми красивыми остренькими, но спортивно широкими плечиками, с опущенными глазками, боясь на меня взглянуть, тихо поздоровалась и прошмыгнула к себе в комнату. Тем временем быстро накрывался стол как для дорогих гостей… Я в Саратове не привык к такому украинскому гостеприимству, и мне было очень неловко чувствовать себя дорогим гостем, когда сам я их помнил с трудом. Моя же двоюродная сестричка была старше меня на четыре года, знала их очень хорошо: они жили много лет рядом на одной лестничной площадке, а старшая сестра этой девочки была лучшей подругой Иры с детства, поэтому Ира чувствовала себя там как дома. Говорила и смеялась больше она, а я глупо улыбался и думал: "Если в очередной раз опустошить свою тарелку, то я лопну, а если оставить в ней больше половины, то обидятся хозяева". А они всё подкладывали и подкладывали еду в мою тарелку, как будто проверяли мои физические возможности. Столько много я не ел никогда в жизни. Когда мы наконец покончили с первым, вторым, третьим блюдами, с чаем и сладким, и я уже собирался встать из-за стола и поблагодарить гостеприимных хозяев за замечательный обед, плавно перешедший в ужин, тут прозвучала знаменитая фраза хозяйки, которую мы вспоминаем с улыбками до сих пор: "Может вам ещё супчика?", а тогда я просто был в полном мысленном нокауте-ступоре. Спасибо, Ира со своим "Гы-гы" сказала: "Нам пора". Представился Винни-пух, застрявший в двери. Но нам повезло, и мы, поблагодарив ещё раз хозяев, с трудом вывалили на улицу.

Вернувшись к Ире домой, где мы с папой ночевали у его родного брата, я постепенно отходил от шоковой терапии перееданием, и уже на следующий день договорился по телефону встретиться с Нонной, так звали эту девушку, в районе автовокзала, так как ей было удобно туда подъехать на троллейбусе, а я в Виннице знал только эту единственную дорогу и мог дойти туда пешком за десять минут.

Честно говоря, дальнейшие события разворачивались для нас обоих довольно стремительно, и, возможно, многие детали я уже и не вспомню. Но помню: при первом свидании, мне удалось разглядеть её чуть получше, чем в доме, хотя и было ужасно неловко поглядывать на неё: уж очень я был стеснительный, хотя и был небольшой опыт знакомств и свиданий с несколькими девушками за три года после армии.

Пару взглядов на красивые и выразительные еврейские карие глазки, немного заострённый подбородок, непонятного светло-каштанового или тёмно-русого цвета слегка волнистые волосы чуть ниже плеч спереди, а сзади – до середины спины. Периферийным зрением уловил стройные ножки под джинсовой юбкой чуть выше колен, но боялся опускать взгляд, чтобы не дай бог она не подумала чего плохого обо мне. Кажется мы проехали пару остановок от автовокзала до городского парка. В парке ели мороженое и как-то незаметно разговорились о своих друзьях и подругах, об учёбе, обо всём понемногу, но разговор был лёгкий и непринуждённый, как будто мы были давно знакомы. Вспоминали детство и смеялись над вчерашним "супчиком" после чая. Договорились встретиться на следующий день ближе к вечеру уже в этом парке.