– А я всё гадал, Звездецова, в какой момент ты откроешь свой хлебальник, – нарочито радостно откликнулся я. – Признаться, ты меня разочаровала: стареешь, теряешь хватку.
Лицо женщины покрылось бордовыми пятнами, а губы задрожали в припадке злости.
– Среди нас вообще есть мужчины?! – обернулась она к собравшимся. – Или мы так и будем терпеть оскорбления этого отщепенца?
Несколько мужиков разом вышли из толпы. Намерения этих идиотов прекрасно читались в глазах. Но я видел глубже. Под хлипким слоем напускной бравады явственно проступал иррациональный ужас. Их внефизическая составляющая чуяла хищника и подавала чёткие сигналы телу. Но мужики были слишком тупы, чтобы понять, что к чему. Слушатели, бля.
Меж тем обсидиановые шары уже ощутимо жгли ладонь: запись нужной мне информации подходила к завершению.
– Стойте! – вперёд вышла молодая девушка, черты лица которой до боли напоминали Олега. – Никаких разборок на похоронах отца!
Мужики покорно отступили назад, и я отчётливо увидел следы облегчения на их лицах.
«А девочка не так плоха, – невольно промелькнула мысль. – Кровь Олега даёт о себе знать».
Тем временем девушка повернулась ко мне:
– Не знаю, что там было у вас с отцом, но выказать уважение имеет право каждый, кто пришёл с чистым сердцем. Делай, что должен, и уходи.
Несколько мгновений я всматривался в её серые, словно питерское небо, глаза: боль утраты анакондой сжимала сердце и грызла душу, но девушка держалась стойко.
«Мда-а-а, кровь Олега – не водичка, выплеснуть не получится».
Я ощутил невольное уважение к девушке, поэтому не стал язвить. Лишь кивнул благодарно и повернулся к телу усопшего.
Танатокосметологи потрудились на славу: покойник выглядел будто живой. Казалось, Олег всего лишь спит и вот-вот откроет глаза, сядет и ехидно скажет спросонья: «А чего у вас такие кислые рожи, кто-то умер?» Но второе зрение безжалостно рассеивало эту заманчивую иллюзию. Передо мной лежала пустая скорлупа. Душа давным-давно покинула этот скафандр и ушла в известном лишь ей направлении. Возможно, вернулась в Источник?..
Рука в кармане плаща вдруг онемела от холода – шары стали ледяными, будто только что вытащенные из морозилки. Что ж, дело сделано, можно уходить. Однако мне не давал покоя один вопрос:
– Вы собираетесь его хоронить? – я пристально взглянул на дочь усопшего. – Насколько мне известно, Олег хотел, чтобы его тело сожгли, а прах развеяли.
– Я сама решу, что с ним делать, – девушка упрямо наклонила голову. – Если закончил – уходи.
– Ну-ну, – иронично промурлыкал я, развернулся и пошёл прочь, но через несколько метров остановился и, не поворачиваясь, бросил: – Верните ему доброе имя. Надеюсь, хоть на это у вас хватит способностей?
***
Вернувшись с кладбища домой, я первым делом принял душ: тело буквально зудело от налипших ошмётков невидимой грязи. Ничего серьёзного, но здорово отвлекало внимание, а оно мне понадобится целиком.
Обновлённый и посвежевший, я умостился в кресле с чашкой ароматного саган-дайля для подкрепления сил. Есть не хотелось вовсе.
Я взял со стола обсидиановые шарики и начал медленно вращать их в ладони, погружаясь в ощущения. Сначала послышались голоса – далекие и невнятные. Затем, словно из тумана, постепенно стали проявляться образы: просторный холл, кафельная плитка с причудливыми узорами на полу и винтовая лестница, спиралью уходящая наверх. Образы из воспоминаний Олега накладывались на картинку явного мира – таким образом я одновременно воспринимал два пространства. Зацепившись вниманием за винтовую лестницу, я целиком ушел в нужное мне воспоминание.
Четверо оперативников – трое в форме полиции и один в штатском – топтались возле входной двери. В нескольких шагах от них стоял Олег – в свободных домашних штанах, белой футболке, со свойственным ему хитрым прищуром глаз.
– Олег Игоревич Яровой? – начал беседу мужчина в штатском.
– Чем обязан? – Олег сделал крайне заинтересованное лицо.
– Капитан Рыльский, Следственный комитет, – мужчина предъявил удостоверение. – Вы задержаны на основании сто тридцать четвертой статьи Уголовного кодекса по подозрению в половом сношении и иных действиях сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста. Вы имеет право…
– Не утруждайте себя, капитан, я прекрасно знаю свои права, – бесцеремонно перебил Олег, буравя его взглядом.
– Что ж, прекрасно, – правоохранитель, казалось, ничуть не смутился, достал из кармана бланк и протянул Олегу. – У нас также имеется ордер на обыск. Прошу содействовать следствию.
– Пройдёмте в мой кабинет, – учитель кивком указал на лестницу. – Вас же интересует компьютер?
– Ведите, Яровой. И без фокусов.
Лестница, пронзая потолок, поднималась на высоту третьего этажа и вела непосредственно в кабинет учителя.
Сразу за Олегом, практически наступая на пятки, держался комитетчик. Двое полицейских выждали несколько секунд и лишь затем последовали за Рыльским. Третий остался внизу.
Я наблюдал за подъёмом со стороны, держась в воздухе параллельно лестнице.
До конца подъёма оставалось несколько ступенек, когда Олег неожиданно пошатнулся и, перевесившись через перила, рухнул вниз. Какое-то время стояла гробовая тишина, затем раздался голос капитана:
– Кириченко, – обратился он к стоявшему внизу оперативнику, – проверь у него пульс.
Полицейский приблизился к телу Олега и прикоснулся пальцами к шее.
– Не прощупывается, товарищ капитан.
– Вот чёрт! Вызывай скорую.
Усилием мысли я остановил воспоминание и отмотал обратно – за несколько секунд до того, как Олег упал с лестницы. Теперь я расположился так, чтобы видеть и учителя, и следовавшего за ним Рыльского. Камера, мотор! Половину пути ничего особенного не происходило. Но вот капитан сунул правую руку в карман пиджака и извлёк небольшой блестящий цилиндрик, похожий на шприц без иголки. Рука чуть качнулась вперед, цилиндр слегка коснулся икры Олега. Учитель пошатнулся, будто потерял равновесие, и… Стоп.
Вернувшись на несколько мгновений раньше, я слился с телом учителя. «Пять, четыре, три…» – Олег вёл обратный отсчет. Резкий укол в ногу взорвался адской болью. Меня потянуло в сторону, бросило на перила… понесло куда-то с бешенной скоростью… удар… мрак…
Я рывком выскочил из воспоминания. От резкого возвращения тело тряхнуло так, что оно чуть не вывалилось из кресла. Я задыхался, сердце рвалось наружу, а сознание заволокло кровавым туманом, в котором пульсировала единственная мысль: «Убили! Убили, суки!»
***
Вечером следующего дня я сидел на лавочке в Таврическом саду, наслаждаясь не по-осеннему тёплой погодой. Ветер гонял по дорожке листву, игриво шуршал в золотистых кронах деревьев. Народу в это время практически не было, только справа за кустами слышался заливистый женский хохот, перемежавшийся повизгиванием – веселилась молодёжь.
Вот показался парень в сером кенгурятнике с накинутым капюшоном, из-под которого виднелись солнцезащитные очки, неспешно проплыл мимо, но вдруг резко свернул в мою сторону и уселся рядом.
– Ты, как всегда, вовремя, – усмехнулся я, глядя прямо перед собой.
– А ты внезапен, как понос после бутылки молока вслед за селёдкой, – ровным голосом пошутил мой визави. – Дим, что за срочность?
Из внутреннего кармана плаща я достал сложенный вдвое лист А4 и передал собеседнику.
– Завтра утром это должно быть во всех новостных лентах. Устрой шумиху, как ты умеешь.
Парень пробежал глазами листок, взглянул на меня, затем ещё раз на текст, словно пытался сопоставить услышанное с прочитанным.
– Меня не волнуют твои мотивы, – неуверенно начал Макс. – Но… сведения из надёжных источников?