Заложники пустоты

«Солидный» усмехнулся. Он, похоже, по жизни весельчак.

– Тогда поднимайся и иди на берег. Не найдешь – пристрелю.

Микмак верил, что пристрелит. Он вообще был уверен, что пристрелит в любом случае. Но на крутом берегу, изрытом скальными щелями и многочисленными гротами, явно больше шансов уцелеть, чем здесь…

– Почему мы не пошли по Маиселовой? – спросил Микмак у лейтенанта, когда понял, наконец, что они идут по неудобному маршруту и притом закладывают крюк метров в сто.

– Они перекрыли подступы к Староновой синагоге, улицы отлично простреливаются. А сюда они не ходят. Разве что по нужде.

Микмак хмыкнул. Он уже дважды наступал в свежий источник вони, стоявшей в этом месте.

Перед глазами появилась пиктограмма, приказывающая бойцам остановиться. Микмак замер, осматривая пространство перед собой. Тихо, на фоне белого забора на древние камни медленно планировали два зеленых листа, невесть по какой причине сорвавшиеся с веток.

– Действовать придется аккуратно, – сообщил лейтенант. – В синагоге сепаратисты захватили группу туристов…

– Туристов?! – изумился кто-то из бойцов.

Микмак испытывал не меньшее удивление, чем подавший голос Хагри.

– Откуда здесь туристы?!

– Откуда мне знать? – ответил лейтенант. – Поступили сведения. Улицы блокированы – к синагоге уже пытались подойти. Террористы отлично вооружены и ответят шквальным огнем на нашу атаку. Наша задача…

В подтверждение слов лейтенанта из-за невысокого забора раздался гулкий грохот, листва на деревьях вздрогнула, и вниз полетела целая ватага зеленых планеров. Микмак почувствовал, будто кто-то пощекотал его между лопаток, лейтенант рефлекторно пригнулся. Идти за этот забор очень не хотелось. Уж лучше здесь нюхать дерьмо.

– Короче, выносим забор вон там. – Командир взвода показал, где. – Под огневым прикрытием пересекаем Маиселову и врубаемся в синагогу. Место, где делать в синагоге дырку, я покажу. Всё ясно?

Что ж тут неясного? Вышли на перекресток, поработали чуток мишенями, потом те, кто успел добежать, ныряют внутрь старого тесного здания и стреляют во всё, что движется. Нет, не во всё – там же какие-то туристы. В конце концов, Прага является частью Баварского султаната, и беспокойства в нескольких её районах – еще не повод закрывать город для желающих полюбоваться его красотами.

Как же они могли попасть в зону боевых действий?!

Лейтенант замер на несколько секунд. Указательный палец его правой руки активно елозил по цевью автомата – он вносил свои корректировки в присланный начальством план операции. Потом загрузил индивидуальные планы в «балалайку» каждого бойца и скомандовал: «Пошли!»

Рядовой Чаглар резко вскинул полагавшийся ему по штату «Ари», РПГ коротко кашлянул, и стена, мгновенно покрывшись паутиной трещин, рухнула наружу.

Перед глазами маячили яркая стрелка, обрисовывающая персональный маршрут бойца, и пляшущий в поисках живой мишени целеуказатель. Микмак прыгнул в дыру и, что есть сил, побежал туда, куда показывала стрелка. Вот неровная, будто помятая стена Староновой синагоги с наглухо закрытой темной дверью. Вот Чаглар, едва высунувшись из пробитой им дыры в заборе, закладывает второй снаряд в дверь. Тяжелое прямоугольное полотно с закругленным верхом мгновенно срывается с петель и вместе с приличных размеров куском стены исчезает в полумраке синагоги. Путь открыт.

До здания добрались без потерь. Все целы.

Микмак перепрыгивает через груду осыпавшейся со стен синагоги штукатурки, рефлекторно рыская из стороны в сторону, чтобы противнику было сложней целиться, оказывается внутри. И вдруг понимает, что здесь слишком тихо. Шум создают только бойцы его взвода. Никакого шквального огня на улице, как обещал лейтенант, не было. И внутри террористов не видно.

Зато видны заложники – впереди, прямо перед Микмаком под выбелившим всё вокруг слоем пыли лежат четыре тела. Из-под белого явно проступают багрово-красные мазки.

И вот тут началось нечто странное.

6

Ночью звуки становились другими. Вроде бы те же самые – стук металла, шорох щебня под ногами, приглушенные расстоянием и стеной городские шумы, – но всё же другие. Лёшка был уверен: он легко сможет узнать день сейчас или ночь, не пользуясь зрением, если послушать звуки, любые, без разницы.

– Заснул, что ли? – стараясь не шуметь, прошипел напарник.

Лёшка стоял в вагоне, заваленном какими-то тюками из скользкой синтетической рогожки. Очень тяжелыми. Что пряталось внутри грязно-серых мешков, Лёшка не знал. Его дело – выгружать.

– Сейчас, вытащить нужно.

– Давай уже, замерз тут ждать тебя. Так и на патруль нарваться недолго.

На самом деле полицейский патруль большой опасности не представлял. Полицейские на товарной станции давно прикормлены Мирзаманом и сделают вид, что ничего не заметили. Есть, конечно, вариант нарваться на новичка. На наглого или тупого – нормальные люди, будь они хоть трижды полицейскими, понимают, что у всех есть крыша и теребить её без особой на то нужды не стоит. Так что тащить в обезьянник их не будут, максимум – придется вызванивать Мирзамана. Хотя чертов чурка не любит, когда его по ночам беспокоят.

Руки тянули изо всех сил. Сил в них, надо признать, было немного. Мешок за что-то зацепился и никак не желал сдвигаться. А нужно выгрузить еще три.

Лёшка работал на вокзале трижды в неделю. Ночами. Называлось это работать грузчиком, его даже официально зарегистрировали в какой-то виртуальной фирме, оформленной на неизвестного Лехе человека, которого он в глаза никогда не видел. Скорее всего бедняга и не подозревал, что является директором этой сомнительной конторы – обычная практика: немного возни с электронными базами данных МВД, пара-тройка «взносов» знойным барышням в налоговой службе, и готово дело. Попробуй потом докажи, что из родного Бобруйска ни разу в жизни не выезжал.

Но на самом деле Лёшка прекрасно понимал, что никакие они не грузчики, а самые что ни на есть настоящие воры. Причем мелкие и лишенные всяческой перспективы в жизни.

Мирзаман обычно давал четкие указания, из какого вагона сколько брать. Отвозили на тележке всегда в одно и то же место. Мирзаман его называл складом. При складе работал «кладовщик» – дядя Коля. Это он так велел называть его. На «дядю» этот громила с проломленным в далеком прошлом носом, прорехами вместо нескольких зубов и огромными кулачищами походил мало. Он больше напоминал киношного уголовника или сбежавшего из психушки маньяка.

Но как же вытащить этот мешок, пропади он?! Лёшка дернул несколько раз, руки соскользнули, и парень растянулся на пыльном полу вагона. Хорошо, не вывалился наружу – падать на бетон с высоты подножки особого желания не было.

– Ты сегодня вообще работать собираешься? – зашипел напарник.

– Сейчас, сейчас. Застрял мешок. Сейчас вытащу.

Но Мирзаман, хоть и был сволочью, платил неплохо. Если сравнивать с зарплатой за легальную работу, которую Лёшке удалось найти. Во всяческих закусочных, чайханах и дастарханах предлагали втрое меньше. А рабочий день, как положено, восемь часов. Не нравится – желающих море.

Здоровенный тюк наконец-таки отцепился и поехал с горы своих собратьев вниз. Лёшка тащил его вбок, но все равно мешок свалился на ногу. Правая голень онемела, наступать на ногу было больно.

– Держи, – тихонько сказал в проем двери Лёшка и стал понемногу подавать мешок к выходу.

Ему не нравилось то, чем он занимался. Ему было противно и мерзко ощущать себя вором. Но бабушка заболела, и ей требовалось лечение. Нормальное лечение в нормальной клинике. В платной, а не в той, где лечат по медицинскому полису.

Напарник, принявший тяжеленный мешок, крякнул и с грохотом уронил его на тележку.

– Смотри, охрана на шум набежит, – Лёшка не преминул «вернуть должок».

– А ты держи мешки лучше, когда подаешь, – огрызнулся напарник.

Как зовут второго сегодняшнего «грузчика», Лёшка не знал. Он вообще не любил заводить шапочные знакомства. По большому счету, и в Университете у него не было друзей. Так, приятели, которым он приятен, похоже, на самом деле и не был. Если уж начистоту – так же, как и они Лёшке.

Доктор сказал, что у бабушки болезнь Альцгеймера. Мозги потихоньку разрушались. И с каждым днем это становилось все заметнее. Доктор и не тешил надеждой, так и сказал – сначала будет говорить невпопад, потом делать непонятно что. Дальше будет только хуже – совсем скоро он обещал, что бабушка начнет ходить под себя, причем не потому, что не сможет дойти до туалета, а потому что ей будет все равно. Как младенцу.

Болезнь Альцгеймера в нынешний просвещенный век излечима. Только в государственную программу это лечение не входит. «Ты не расстраивайся, – сказал врач, – оно и раньше, до Катастрофы, не входило в список. А теперь… теперь, сам понимаешь, самые простые лекарства на вес золота. Точнее, на его цену». Это Лёшка прекрасно понимал, болеть во все времена дорого. Но почему его должен подбодрить тот факт, что и до Катастрофы бабушкину болезнь лечить было недешево, он не понял.

Лёшка сходил в клинику. В ту самую, визитку которой выдал доктор. В клинике визитку посмотрели, пожали плечами и назвали сумму. Сказали, что это плата за первичный курс, а могут потребоваться и последующие. В худшем варианте, сказала унылая девица в регистратуре, нужна пожизненная терапия с регулярной настройкой нанов.

Да, болезнь Альцгеймера лечили нанами. Лёшка потом почитал в Сети. Наны латали поврежденную нервную ткань, останавливали процесс разрушения. Они следили за химическим балансом и чем-то еще там, в мозгах. То, что не удавалось восстановить, наны замещали собой. Насколько это было возможно. И для слаженной работы микророботов требовалась тщательная настройка, которая тоже стоила отдельных и очень немалых денег. Круг замыкался: хочешь жить – плати.

Лёшка выдернул из кучи очередной мешок и сгрузил его вниз напарнику. Сообщнику, если называть вещи своими именами.