Прошел год. 25 мая, в День последнего звонка, подходит ко мне молоденькая
учительница, классный руководитель 5-го класса, и сбивчиво говорит, что ребята
рассказали ей, будто я провожу в их классе какой-то интересный эксперимент; все очень
оживлены и просят меня заглянуть к ним. Долго не могу сообразить, о чем идет речь, и
вдруг в голове мелькнуло: 10 копеек!
87
Прошу ее немедленно под любым предлогом вывести класс на улицу, провести, например, с детьми беседу об уходе за зелеными насаждениями и только по моему
сигналу завести класс опять в школу.
Не теряя времени, посылаю секретаря в ближайший ларек, и… через минут пятнадцать
захожу в пятый класс.
– Вы, наверное, забыли, Виталий Абрамович, – кричат ребята, – помните, как нашли у
нас десять копеек и закопали их в вазоне? Еще сказали, что это эксперимент будет: что из
них родится через девять месяцев!
Делаю удивленный вид: что за вазон? Какой еще эксперимент?! Дети выходят из себя, вскакивают, несут злополучный цветок к учительскому столу. Смотрю на них
подчеркнуто недоумевающе, говорю, что не помню ни о каком эксперименте, но если
подобная чушь могла взбрести в их глупые головки, то я не возражаю: пусть поищут свои
десять копеек в этом вазоне. И с интересом наблюдаю, как Вовочка Лазаренко начинает
карандашом рыхлить вазонную почву. А уже через мгновенье в земле появляется что-то
блестящее, рассыпается серебряными острыми лучиками, и под горящими взглядами
притихших детей одна за другой появляются на столе десять новехоньких копеечек…
Урожай – один к десяти!
Представляю, о чем тем вечером говорили в тридцати белозерских семьях… И как мне
приятно, когда эту историю с удовольствием вспоминают сейчас, через столько лет, мои
постаревшие ученики.
=================
УКОЛ
«Есть вещи, которые не хочется помнить, но и забыть нельзя: они таят в себе укол, когда-то пронзивший твое сердце и отдающийся острой болью при любом невольном
воспоминании.
…Я опишу одно раннее зимнее утро, а вы попробуете ответить: есть ли что-нибудь
такое на свете, что могло бы это прекрасное, свежее, колючее от сухих снежинок, бьющих
прямо в лицо ветром-низовиком, утро – вдруг безнадежно испортить? Конечно же, нет, -
скажете вы, – и будете совершенно правы.
На первый в том сезоне подледный лов рыбы я собирался две недели. Давным-давно подготовил все снасти, но каждый раз что-нибудь мешало. Наконец, пришло
долгожданное воскресенье, и вот я, тепло одетый, в зимних сапогах и с рюкзаком за
плечами, с острой, как бритва, блестящей пешней для колки лунок, иду по хрусткому
речному ледку.
Преодолевая встречный ветер, заметно сгибаюсь. Впереди пляшет цепочка быстро
заносящихся снежной крупой чужих следов: кто-то проходил здесь пару минут назад, приятно ощущение, что ты не один.
Первым делом я пробью две лунки и заброшу удочки-донки, после приготовлю
снасти для ловли на живца: здесь водятся крупные щуки и окуни. Часам к одиннадцати
подтянутся друзья-приятели, в рюкзаке неслышно булькает "заветная", а какой чистый, пробирающий холодком до самого нутра воздух шевелит здесь, на речной ледяной глади, мои слежавшиеся в городском тепле легкие!
Принесу с рыбалки пару хороших щучек, да десятка полтора окуньков, жена сразу
поумерит пыл: где тебя носит по воскресеньям?!
Хорошо идти так, наперекор ветру и зимней колючей пороше, холить в себе
предвкушение удачной рыбалки, радости от того, что ты силен, здоров, идешь бодро, цепко, не чувствуя усталости.
88
Только вдруг ты что-то теряешь из виду, что – не понимаешь еще сам, но ухнуло
тревожно сердце, и – сперло в груди дыханье, и мгновенная испарина покрыла вмиг
побелевшее лицо…
И ты мгновенно, будто натолкнувшись на стену, останавливаешься, и медленно, по