Кантемир

К чему звезд течение числить, и ни к делу,
Ни к стати за одним ночь пятном не спать целу?
За любопытством одним лишиться покою,
Ища – солнце ль движется, или мы с землею?
В часовнике можно счесть на всякий день года
Число месяца, и час солнечного всхода.
Землю в четверти делить без Эвклида смыслим;
Сколько копеек в рубле, без алгебры счислим».
. . . . . . . . . . .
Румяный, трижды рыгнув, Лука подпевает:
«Наука содружество людей разрушает;
Люди мы к сообществу божия тварь стали,
Не в нашу пользу одну смысла дар прияли:
Что же пользы иному, когда я запруся
В чулан, для мертвых друзей живущих лишуся?
Когда все содружество, вся моя ватага
Будет чернило, перо, песок да бумага?
В весельи, в пирах, мы жизнь должны провождати;
И так она не долга: на что коротати,
Крушиться над книгою и повреждать очи?
Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?
Вино – дар божественный, много в нем провору;
Дружит людей, подает повод к разговору,
Веселит, все тяжкие мысли отымает,
Скудость знает облегчать, слабых ободряет,
Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,
Любовник лучше вином в цель свою доходит.
Когда по небу сохой бразды водить станут,
А с поверхности земли звезды уж проглянут,
Когда будут течь к ключам своим быстры реки —
И возвратятся назад минувшие веки;
Когда в пост чернец одну есть станет вязигу,
Тогда, оставя стакан, возьмуся за книгу».
Медор тужит, что чресчур бумаги исходит
На письмо, на печать книг, а ему приходит,
Что не во что завертеть завитые кудри;
Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры.
Перед Егором[3 - Славный сапожник того времени, в Москве.] двух денег Виргилий не стоит,
Рексу,[4 - Славный портной того времени, в Москве.] не Цицерону похвала достоит.[9 - Отмечаем неточности, допущенные Белинским при цитировании:Строка 6 – должно быть: «Смотреть, сколь семя наук вредно между нами».Строка 14 – «Не прибьешь их палкою к соленому мясу».Строка 46 – «Дает, хотя внутрь никто видел живо тело».Строка 57 – «Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает».Строка 80 – «Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».]

Обращаясь вновь к своему уму и доказывая ему бесплодность борьбы с невеждами, сатирик говорит:

Гордость, леность, богатство, мудрость одолело;
Науку невежество местом уж посело.
Под митрой гордится то, в шитом платье ходит,
Сидит за красным письмом, смело полки водит.[10 - Нужно: «Судит за красным сукном, смело полки водит». Выше, во второй строке, нами исправлена обессмысливающая опечатка «Литературной газеты» («Науку невежеством место уж посело»).]
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Из всех почти домов с ругательством сбита,
Знаться с нею не хотят, бегут ее дружбы,
Как на море страдавшие корабельной службы.
Все кричат: никакой плод не виден с науки!
Ученых хоть голова полна, пусты руки!
Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,
Танцует, на дудочке песни три играет,
Смыслит искусно прибрать в своем платье цветы, —
Тому уж и в самые молодые леты
Всякая высша степень – мзда уж невелика,
Седми мудрецов себя достойным мнит лика.

Вторая сатира, «Филарет и Евгений», написанная месяца через два после первой, нападает «на зависть и гордость дворян злонравных». Это, впрочем, чуть ли не слабейшая из всех сатир Кантемира. В ней больше рассуждений, больше морали, нежели желчи. Впрочем, и в ней есть места замечательные. Вот, например, картина жизни фата или льва того времени:

Пел петух, встала заря, лучи осветили
Солнца верхи гор; тогда войско выводили
На поле предки твои; а ты под парчою,
Углублен мягко в пуху телом и душою,
Грозно сопешь; когда дня пробегут две доли,
Зевнешь, растворишь глаза, выспишься до воли.
Тянешься уж час другой, нежишься, ожидая
Пойла, что шлет Индия, иль везут с Китая,
Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,
Там уж в попечении и труде глубоком.
Женских достойную плеч завеску на спину
Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину.
Часть над лоским лбом торчать будут сановиты,
По румяным часть щекам в колечки завиты
Свободно станет играть, часть уйдет за темя
В мешок. Дивится тому строению племя
Тебе подобных; ты сам, новый Нарцисс, жадно
Глотаешь очьми себя; нога жмется складно
В тесном башмаке твоя, пот со слуг валится,
В две мозоли и тебе красота становится;
Избит пол, и под башмак стерто много мелу.
Деревню наденешь потом на себя ты целу.[11 - Строка 20 – должно быть: «В две мозоли и тебе краса становится».Строка 22 – «Деревню взденешь потом на себя ты целу».]

Дальнейшее описание облачения фата и, в особенности, слова сатирика насчет того, как хорошо воспользовался фат своим путешествием по Европе, чрезвычайно забавны, за исключением устарелого языка, слога и силлабического стихосложения. Пусть читатели сами поверят справедливость наших слов, прочтя эту сатиру всю, а мы выпишем из нее еще вот эти стихи:

Бедных слезы пред тобой льются, пока злобно
Ты смеешься нищете; каменный душою
Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой левою (зверям лишь прилична
Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична).
Мало, правда, ты копишь денег, но к ним жаден;
Мот почти всегда живет сребролюбьем смраден,
И все законно он мнит, что уж истощенной
Может дополнить мешок; нужды совершенной
Стало ему золото куча, без которой
Прохладам должен своим конец видеть скорой.

В отрывке есть стихи (не указываем на них: человеческое чувство читателя их угадает и без нас), которые могут служить торжественным и неопровержимым доказательством; что наша литература, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий. Да, она умела не только льстить, но и выговаривать святые истины о человеческом достоинстве. Самая лесть у ней была не столько убеждением, сколько, во-первых, подчинением всеми принятому обычаю, а во-вторых, риторическою манерою. До поэзии достигала она и у самого Державина только там, где он переставал быть поэтом в духе времени и становился просто человеком. Простим же ей – нашей старой литературе – ее грехи, вольные и невольные, и будем ей благодарны за то, что она, и только одна она, была воспитательницею юного, созданного Петром Великим общества, от Кантемира до наших времен. По мне, нет цены этим неуклюжим стихам умного, честного и доброго Кантемира: