Нирвана чувств. Рубиновые сумерки

– Сэм! Слышишь, ненавижу тебя!

От избытка чувств и бессилия ноги подкосились в коленях, я упала на асфальт.

– Забери эти молнии с собой, громовержец Сэм, потому что без тебя они потеряли смысл, – перейдя на шепот, твердила себе под нос. – Как возможно все это удалить? Как?

Мой громкий крик привлек Викторию: она, видимо, выбежала из дома и теперь быстро приближалась ко мне.

– Никки, что с тобой? – опускаясь на корточки и кладя руки мне на плечи, обеспокоилась сестра.

В ответ я лишь всхлипывала, небрежно вытирая мокрые щеки рукавом.

– Боже, вставай, пойдем, – Виктория помогла мне подняться, и мы в тишине, которую иногда нарушали мои шмыганья носом, направились к нашему дому.

Уже на крыльце я решила поинтересоваться неожиданным появлением Виктории.

– Мой рык из дома было слышно?

– Какой рык? – непонимающе спросила сестра. – Я как раз возвращалась домой, а ты тут сидишь, ревешь на дороге…

Отец, приветствуя нас, открыл входную дверь и растерянно взглянул на меня.

– Кто-то кричал минут десять назад на улице, ничего подозрительного не заметили? – настороженно спросил он, не сводя с меня глаз.

– Нет, – соврала Виктория.

Я продолжала молча раздеваться, потупив взгляд. Это было ошибкой. Злосчастная коробка из Нью-Йорка попала в поле моего зрения. Почему ее не потеряли где-нибудь в почтовом отделении или по пути?

– Девочки, идите ужинать! – крикнула мама из кухни.

– Никки, тебе нужно умыться, – шепнула мне Виктория.

Я незамедлительно проследовала в ванную. В этот раз в отражении зеркала меня встретила девушка с волнистыми торчащими в разные стороны темно-каштановыми прядями волос и черными неровными кругами от туши вокруг глаз, уставших за день и переживших несколько атак соленой воды. Умывая заплаканное лицо, я старалась смоделировать предстоящий разговор и придумать для родителей оправдание, чтобы не особо вдаваться в подробности наших отношений с Сэмом.

Не очень хочется сейчас это обсуждать, тем более при отце, которому обычно нет дела до наших с Викторией любовных терзаний.

Эх! Собравшись с мыслями, я осторожно прошла в кухню. Мама повернула голову в мою сторону. Ее губы, растянутые в радушной улыбке, обращенной Виктории, напряженно сжались, и на лбу появилась складка.

– Вероника, почему мне звонили из школы? – холодным тоном спросила мама.

– Я плохо себя чувствовала, мы с Сэмом…

Голос дрожал то ли от строгого взгляда мамы, то ли снова от осознания факта разрыва.

– Опять этот твой бывший одноклассник Оливер? Вероника, это не повод прогуливать, – ни на секунду не смягчаясь, продолжала мама. – Что на этот раз?

– Да, мам, все. Мы… Мы расстались, – выдавила я. Сестра, до этого аккуратно поедавшая салат, замерла с вилкой в руке и подняла на меня удивленные глаза.

Взгляд мамы смягчился, но остальные черты лица сохранили прежнюю серьезность. Отец молча попивал содержимое кружки.

– Это все равно не причина для пропусков. Напоминаю, в следующем году тебе сдавать экзамены, и, насколько я знаю, в одном из них есть дополнительные задания по математике, не так ли? – как-то отстраненно произнесла мама, смотря сквозь меня.

Меня начало жутко раздражать равнодушие к трагичному событию, неужели она не замечала, как я привязана к Сэму. Почему мои душевные переживания совершенно не интересуют ее?

– Мам, ты серьезно?! – стараясь не переходить на крик, возмущенно спросила я.

Не обращая внимания на мое еле сдерживаемое бешенство, мама продолжила читать нотации.

– Миссис Кларк недовольна твоими успехами, – скопившийся гнев заполнил мое сознание, и я яростно сжала висевшие по швам руки в кулаки с такой силой, что почувствовала, как ногти впились в ладони.

– Пора уже задумываться о своих проблемах в…

Безразличие мамы окончательно вывело меня из себя. Неконтролируемая злоба заполнила глаза слезами отчаяния и непонимания. Появилось непреодолимое желание покинуть кухню и выстроить барьер в виде двери в свою комнату. Поддавшись внутреннему бунту, на половине маминой фразы я резко развернулась и быстро зашагала к лестнице, ведущей на второй этаж. Из-за громкого бешеного топота по ступенькам до меня долетали лишь обрывки выпущенных в спину реплик папы и мамы, однако их общий смысл улавливался. Они требовали немедленного возвращения и волновались за остывший ужин. Браво, вы переживаете за температуру еды, а не за торнадо внутри меня!

Вложив всю обиду в хлопо?к дверью, я осталась одна в своем маленьком мирке. Казалось, что и он вот-вот рухнет, только дуньте посильнее. Плюхнувшись на пол около кровати, я прижала ноги к груди и спряталась за занавесом из длинных волос в надежде, что хоть на минуту почувствую себя защищенной от мыслей о разрыве и претензий мамы. Может позвонить кому-нибудь, например, Джасперу или Эшли? Нет, не стану их дергать, первый и так уже выслушал мой сегодняшний поток сознания, а у второй Лой. Не знаю, что между ними, но Эшли явно хотела ему понравиться. Мэтт? Да, точно, Мэттью! Воспрянув духом, я достала из кармана телефон и надеялась увидеть сообщения от Мэтта, но ничего не обнаружила. Зашла в переписку с ним, но тот не объявлялся в сети с момента отправки им наигранной безысходности от полного непонимания материала по математике. Я решила набрать другу, и на фоне общей тревожности брошенная фраза Мэттью про Курта Кобейна приобрела серьезный характер. Гудки, и еще раз гудки… Дождавшись сигнала автоответчика, изрекла:

– Мэтт, дорогой, – сделала небольшую паузу, испугавшись своего осипшего голоса, и прокашлялась, – надеюсь, что отчаянье не заставило тебя пустить пулю себе в лоб или в рот, да? Как сможешь, перезвони.

Мэттью обычно не расставался с телефоном, даже в туалет и ванную ходил с ним в обнимку. Соответственно, и ответы всегда приходили моментально. Я даже поначалу удивлялась, как он не устает от смартфона. «Хм, неужто Мэтт обиделся на мой ненамеренный игнор? Вроде не в его духе», – рассуждала сама с собой, пожимая плечами, но быстро успокоила себя мыслью о том, что он, возможно, действительно решил плотно сесть за математику, а я накрутила себя, спровоцированная взвинченным состоянием. Мне бы последовать его примеру, но не сегодня, миссис Кларк. Не сегодня!

В поиске успокоительного мой взгляд наткнулся на большой черный чехол, ставший ложей для моей виолончели, с красной потертой надписью «Ариетта». Два с лишнем месяца меня не тянуло музицировать на ней.

– Давно мы с тобой не общались, Ариэтта, – тихонько обратилась я к инструменту, скользя пальцем по слегка запылившемуся корпусу чехла.

Долго не раздумывая, я извлекла виолончель из колыбели и села на стоящий рядом стул. Пальцы осторожно, касаясь струн смычком, проверили настройку и начали наигрывать случайную мелодию. Увлеченная импровизацией, я сама не заметила, как извлекаемые мной звуки превратились в саундтрек к одному из фильмов сумеречной саги. Ноты «A Thousand Years»[18 - Песня Christina Perri.] заполнили весь мой мирок, всю мою комнату и затянули образовавшуюся воронку в груди, повернув ее движение вспять. Будто из черной дыры, поглощающей все то светлое, что осталось в душе, она переродилась в золотистый источник тепла и невидимого сияния. Ширясь, он своим магическим свечением вызывал волну мурашек по всему телу и доставал из памяти слова к песне, которые стоило обращать не к ушедшему возлюбленному, а той девушке, что смотрела на меня сегодня в зеркале.

– Я буду храброй, я ничему не позволю отнять того, кто передо мной… Каждый вдох, каждый миг вел к этому еще на шаг ближе… – глаза снова наполнились слезами, но это были светлые слезы. Я не чувствовала прежней жгучей боли, меня словно окутало теплое мягкое облако и потянуло за собой ввысь. Создавалось ощущение, что вместе с каждой сыгранной ноткой и выпущенной слезинкой печаль и страхи покидают душу, очищают ее. Если пять минут назад мне хотелось исчезнуть, то благодаря виолончели и этой невероятной мелодии я ожила и воспарила. Конечно, в объятьях Джаспера тоже наступало умиротворение, но больше похожее на стагнацию, тут же другое – созидательное, высшее и необъяснимое словами. Можно лишь бесконечно сравнивать это с чем-то, но ты навсегда лишен способности описать в точности, какую лавину чувств испытываешь. Сейчас для меня это мягкое облако, которое час назад являлось частью грозной тучи, а через месяц, через неделю, а, может, и вовсе через час оно перевоплотится во что-то совершенно иное…

Медленно отведя смычок от струн, я обернулась и от неожиданности вздрогнула от испуга. На краю моей кровати сидела Виктория. Сестра, переодетая в пижаму, приняла расслабленную позу и наслаждалась невидимым свечением от источника. Она, наверняка, почувствовала мой взгляд и, слегка приоткрыв веки, ободряюще улыбнулась.

– Давно мы не слышали вашего дуэта с Ариэттой!

– Тебе понравилось? – присаживаясь рядом, спросила я больше для того, чтобы поддержать разговор, потому что наверняка знала ответ.

Сестра повернулась всем телом ко мне и приняла медитативную позу.

– Конечно, понравилось, еще спрашиваешь!

Я, потупив взгляд, польщено улыбнулась.

– Никки, а почему ты, кажется, забросила виолончель? – осторожно спросила Виктория.

– Не знаю, после последнего конкурса желание пропало. Я столько готовилась к нему, что решила устроить себе отдых, – высказалась я, сама толком не понимая, почему обделила вниманием Ариэтту.

– Так ты же первое место заняла, – заметила сестра, – этот факт разве не должен мотивировать?

– По-моему, меня стало мутить от классической музыки, – задумчиво почесывая затылок, сказала я, – ну или добилась поставленной цели и потеряла интерес к непонятной борьбе…

– Ну да, эти ребята, конечно, «поинтереснее», – усмехнулась сестра, переводя пару глаз от моего лица к висящим на стене ярким плакатам с моими любимыми рок-группами. – Почему ты считаешь борьбу «непонятной»?