Дайте мне другую маму!

«Это было давно, – хочется мне сказать, – И уже давно пора не дергаться по этому поводу. Какие памперсы?» Даже младшему сыну Брагиной уже почти двадцать.

Но я молчу. У каждого своя мама.

Серафима не молчит. Она не может молчать, если вопрос проблемный. Она считает, что во всем нужно докопаться до сути. Только суть у нее – своя.

– Каких автоматов? – переспрашивает Серафима, а мы с Брагиной переглядываемся.

– Стиральных машин типа «автомат», – уточняет Брагина, опуская глаза чтобы не рассмеяться.

Хотя можно и рассмеяться. Серафиме все равно. Она продолжает что-то доказывать, не зависимо от того, соглашаешься ты с ней или подсмеиваешься. Абсолютно все равно.

– А у меня уже тогда была стиралка-автомат, – заявляет Серафима и мы с Брагиной опять переглядываемся. Это имеет в нашем разговоре какое-то значение?

Серафима Эдуардовна видит в наших глазах удивление и считает, что мы сомневаемся. Поэтому продолжает доказывать.

– Нет, серьезно. Я помню, как я ее купила. До этого у нас была такая старенькая советская… Тоже неплохо стирала, но нужно было за ней следить и выкручивать. Там такой был барабан…

Брагина смотрит мне в глаза. Я тоже опасаюсь, что сейчас Серафима начнет рассказывать нам устройство стиральной машины. Старенькой. Советской.

Серафима раздражает, но мы прощаем ей странности. Мы понимаем (или думаем, что понимаем), «откуда ноги растут».

У Серафимы Эдуардовны нет ни семьи, ни детей. И никогда не было. Только мама. В нашем возрасте это опасно. Хочешь – не хочешь, а отпечаток остается. Не знаю, это биология или социология или все вместе.

Хотя странности у Серафимы были и в юности. Страшно подумать, мы знакомы больше двадцати лет. И все эти двадцать лет мы с Брагиной слушаем рассказы о том, как в Серафиму влюбляются все мужчины подряд. И те, кто встретил ее на своем пути, и те, кто увидел случайно. И как еще в институте какой-то безумно привлекательный и богатый Аркадий хотел ее увезти прямо в Израиль, а мама – на тот момент еще не старая и не слабая – «начала играть на жалость и говорить «как же я тут без тебя». И благородная Серафима сказала Аркадию решительное «нет» и осталась с мамой.

Честно говоря, у нас с Брагиной есть больше сомнения, существовал ли вообще в природе этот Аркадий. А если и существовал, то… звал ли Серафиму в благодатный Израиль… Сомнения у нас есть.

Но мы не высказываем их вслух. Нет смысла. Серафима любого убедит в том, что у нее все прекрасно и все мужчины без ума от нее. Только мама слегка испортила ей жизнь.

Ведь потом… Марио, начальник-немец, звал ее в Германию на постоянное место жительства и замуж, но… мама Серафимы не могла простить Германии «немецко-фашисткого» прошлого, и поэтому Марио вернулся к себе на родину холостым.

По словам Серафимы он пишет ей до сих пор. Женился, конечно, но… без любви. И детей завел тоже без любви. Да и какая может быть у него теперь любовь после того, как в его жизни была Серафима?

Честно говоря, мы с Брагиной за последние двадцать лет никогда не видели рядом с Серафимой ни одного мужчины. Даже в качестве друга или приходящего любовника. Были, наверное, какие-то эпизоды – не без этого – но… Как мы понимаем, о серьезных отношениях речь не шла. Естественно, все это было по причине капризного нрава и высоких запросов Серафимы. Кто бы сомневался!

Поэтому рассказ об интеллигентном Иване Ивановиче – благороднейшем из благороднейших, который активно хотел перевезти Серафиму в Питер вместе с мамой и даже купил специально для них трехэтажный дом на берегу залива, мы слушали уже как красивое фэнтези.

Нужно ли говорить о том, что Серафима Эдуардовна с мамой не поехали в Питер из-за климата? Что они забыли там в этой «столице на болотах»?

Арабский шейх, который «пристал» к Серафиме, соблазнившись ее красотой и сексуальностью, когда она гуляла по Андреевскому спуску, был отвергнут сразу же. А ведь сорок верблюдов уже были приготовлены для отправки сюда, в Киев… Другая культура. Другая страна. Другие ценности. Да и… зачем маме здесь верблюды?..

– К тебе шейхи на улицах пристают? – спрашивает меня Брагина после того, как мы прослушали рассказ Серафимы о верблюдах и мусульманской культуре, к которой она – женщина свободолюбивая и независимая – никогда не сможет привыкнуть.

– Нет. Ни разу. Вот ни одного шейха за всю жизнь, – отвечаю я, пытаясь обернуть все в шутку.

– Вот видишь, – продолжает Брагина, – Ни к Лизе, ни ко мне, шейхи почему-то не подкатывают. Тем более, на улице… Что ж в тебе есть такого?

Мне не нравится, когда Брагина начинает подшучивать над Серафимой. Это все равно, что смеяться над ребенком, который в силу возраста понимает все буквально. Единственный раз, когда я серьезно разругалась с Брагиной, был много лет назад, когда она сказала своему маленькому сыну «дуй отсюда», и он надул щечки и начал дуть. А Брагина начала ржать, как лошадь, призывая меня понять, как это смешно.

А мне было совсем не смешно. Мне было страшно жаль ее сына.

– А был ли шейх? – продолжает Брагина, поправляя купальник. Красивая она, конечно. Породистая. Роковая. Только очень рациональная. Чувств нет. Просто ноль.

– Брагина, что ты делаешь с волосами для того, чтобы они у тебя так блестели? – видно, это моя участь – переводить беседу в новое русло. Да, я как раз из тех, кому не трудно сказать собеседнику что-то приятное. Без проблем!

Но Серафима не может смириться, чтобы при ней хвалили кого-то другого.

– Да здесь просто освещение такое, – говорит она, поправляя прическу, в которой активно просматривается седина. Тоже, наверное, от такого освещения.

Брагина нагло смеется.

– Знаешь, в какой-то момент я решила для себя, что лучше выглядеть хорошо в своем возрасте, чем изводить себя попытками выглядеть на десять лет моложе. И это было мудрое решение, скажу я вам.

– А мне никто не дает мой возраст, – снисходительно улыбается Серафима, – И я ничего для этого не делаю. Буквально пару недель назад иду по Крещатику, подходит мальчик – ну лет тридцать, не больше – и… как всегда, «давайте знакомиться». Я ему говорю: «Малыш, опомнись! Ты знаешь, сколько мне лет?» А он: «Тридцать пять? Тридцать шесть?» Я рассмеялась ему в лицо.

– Так чего не познакомилась? – спрашивает Брагина.

– О чем мне с ним говорить? Да и я не знакомлюсь на улице. Вот еще! Мне это не нужно!

– Только с шейхами можно на улице? – подло уточняет Брагина. Серафима, конечно, иногда запутывается в своих рассказах и фантазиях, но и Брагина могла бы вести себя поприличнее.

Я принимаю решение, что после СПА – пусть делают что хотят – я пойду гулять одна. К реке. Даже если пойдет снег.

Погода, как верно сказала Брагина, «не для прогулок». Но…

Я стою на берегу осенней реки и смотрю на желтый листик, который лежит у меня на плече. Пусть лежит. Корни и крылья.

Корни стареют и уже не так прочно держат нас. Крылья облетают как осенние листья. И все-таки хорошо, когда у тебя есть и то, и другое.

Небо серое. Воздух сырой и промозглый. Река поражает своей чернотой.

Мне хорошо. Пусть девочки разбираются со своими шейхами и внешним видом без меня. Каждый любит себя по-своему. Мне хорошо наедине с черной рекой. Хотя… Я ценю то, что у меня есть подруги.

Звонит телефон. По номеру не понятно, кто это.

– Здравствуйте, Лиза. Это Иван. Удобно говорить?

О-о-о, в таких случаях говорят «сердечко затрепетало». И впрямь, затрепетало…

Иван…

В отличие от Серафимы, со мной уже давно никто не знакомится на улице. Увы… Справедливости ради, нужно сказать, что и тридцать лет назад это происходило нечасто. А уж теперь и подавно. Если руководствоваться принципами Серафимы и искать объяснения «в плюс» себе, то… Можно решить, что это происходит по очень простой причине: я редко хожу по улицам. В основном, езжу. На машине.

Серафима, правда считает, что на машинах ездят одни идиоты, которые не берегут себя и окружающую среду, и она «еще не сошла с ума, чтобы садиться за руль». Мы с Брагиной – отпетые автомобилистки – опять подозреваем, что причина не в уме, а в том, что Серафима просто не все может себе позволить. Например, купить машину. Или обслуживать ее потом.

– Ну так бы и сказала, что нет денег, – злится Брагина, – Надоело уже слушать этот бред.

– Она же тебе сказала, что ей лучше на троллейбусе, – шучу я, – Сидишь. Книжку читаешь. Отдыхаешь. Думаешь о высоком. Ты, Брагина, когда на СТО приезжаешь с пробитым колесом, способна думать о высоком?