Одетт отставляет стакан в сторону, теперь она изучающе смотрит на него, забавляясь тем, как они поменялись местами.
– Да, я Смерть и забираю жизни. И вовсе не такая страшная, как ты и ещё многие люди думаете, – отвечает Одетт. Она видит, как Итан пытается успокоить себя и ещё раз осмыслить всё, что она ему сказала. А потом она снова видит дикий испуг и желание жить в его душе.
– Ты пришла за мной?! – этот крик могли бы услышать все в баре, но громкая музыка и эгоистичность людей спасли их.
Одетт снова вдруг смеётся и качает головой, пока Итан не знает, за что хвататься – за сердце или голову.
– Нет. Если бы я пришла за тобой, то не начинала разговор. Я решила отдохнуть, изучить вас, – признаётся Одетт, прекрасно зная, что после этой ночи Итан пойдёт проверять свои нервы и записываться на прием к психологу. Ей становится немного жалко, что во второй раз они встретятся ещё не скоро. Она знает, что теперь он будет рад и расслаблен перед этой встречей.
– Ладно… Тогда можно вопрос? – немного успокоившись и придя в себя, спрашивает фотограф. Он вдруг облокачивается на стол, складывая руки в замок, и испытующе смотрит на Смерть. Она кивает, садясь в таком же положении и чуть наклоняя голову набок.
– Я люблю свою работу, я не хочу, чтобы всё это случилось. Как мне изменить это? Что нужно делать? Ты можешь дать совет? – в его голосе волнение и надежда. Её слова правда подействовали, заставили задуматься, он обязательно задумается, просто в более тихой и спокойной обстановке.
– Как я сказала… Люди тратят много времени на бессмысленные вещи. Фотографируй не то, что считаешь интересным, а то, что приносит радость. Эмоции – это то, что приводит людей к успеху, – отвечает Одетт.
Итан серьёзно кивает и мысленно повторяет её слова, а потом отвлекается от мыслей.
Смерть вдруг выглядит чему-то удивлённой, с загадочной улыбкой смотря куда-то ему за спину. Молодой человек хмурится, поворачиваясь и замечая на танцевальной площадке радостную Лексу, танцующую со своими друзьями. Он сам невольно улыбается, видя коллегу такой расслабленной и настоящей.
– А что насчёт… – начинает снова спрашивать Итан, поворачиваясь обратно к Одетт, но видит пустоту на её месте.
Фотограф хмурится и оглядывается вокруг, но единственным напоминанием остаётся стакан с недопитым голубым напитком.
– Видимо, это придётся выяснить самому, – решает он, вставая со своего места и направляясь к Лексе.
Одетт не покидает бар до самого рассвета, наблюдая за Итаном, который всё оставшееся время проводит с Лексой. Смерть не может не улыбаться, ведь этот разговор изменил жизнь успешного фотографа. Итан не догадывается, что через года он станет тем самым фотографом, о котором его предупреждала Одетт. Итан начнёт больше работать, встречаться с Лексой, искать то, что его радует, и пытаться донести до людей простую истину – нужно жить и наслаждаться настоящим, как ему посоветовала Смерть.
«Хорошо, что я решила устроить выходной, ведь это была его очередь уйти», – думает Одетт, поменявшая решения Судьбы и вернувшаяся к своим обязанностям с первыми лучами яркой лампочки в голубом одеяле.
Те самые ноты
Есть мелодии, которые заставляют сердце биться быстрее, а мысли вылетать, чтобы ничего вокруг не оставалось, кроме нот. Чувствуешь мелодию, звуки, будто миллион весенних лепестков, подхватившиеся ветром и окружившие тебя, настолько всё вокруг становится волшебно и невозможно, что пропадает весь мир. Остаются лишь нежные лепестки. Это чувство нельзя передать словами, нельзя о нём рассказать, объяснить, почему именно эта мелодия заставляет тебя забыться и потеряться в круговороте пёстрых аккуратных цветочных листков.
Слушать такую мелодию всё равно что смотреть на человека, в которого влюблён, или просто быть рядом с ним. Ты не можешь передать свои эмоции, но глаза, сбивчивое дыхание, несказанные слова выдают тебя, словно ребёнка, словно ты никогда раньше не влюблялся, не любил, не сдерживал маску, словно ты только по-настоящему увидел мир. Мир, теперь наполненный сотнями лепестков.
Рано или поздно каждый слышит свою мелодию. Невозможно спутать, ошибиться – просто в какой-то момент, когда ноты сменяются, когда всё медленно вокруг пропадает, ты готов упасть от волн осознания. Этот ритм заставляет сердце ускориться, словно машина на гонках. Тебе больше не нужны другие мелодии, в какой-то момент понимаешь, что всё. Нашёл своё единственное и правильное.
Вселенная не обещает, что мелодия останется навсегда или будет просто, нет. Совсем не так. Такие мелодии нужно хранить, беречь, не забывать и помнить все ноты. Ведь если ты не хочешь, чтобы что-то закончилось, то должен поддерживать и действовать, а не оставаться лишь посторонним слушателем.
Часть 1. Пути господни неисповедимы
Мир – это колесо, за которым хочется поспевать, чтобы увидеть весь путь и найти радость, эмоции, то, зачем мы всегда гонимся. Конечно, колесо иногда останавливается во время работы, учёбы, но даже в эти моменты оно умудряется двигаться, а жизнь кипит.
Казалось, что всё распланировано, её колесо двигается в нужном направлении, ничего не может его сбить с пути, но нельзя спорить с судьбой, идти наперекор всем банальным сюжетам, которые в глубине души все любят. Ведь это классика. Классика – когда случается что-то, а мир переворачивается. Наши пути меняются.
Светило солнце, в наушниках любимая песня, поднимающая настроение и заставляющая улыбаться прохожим, – приятная редкость в Москве. Весной и летом город преображается, меняется почти до неузнаваемости: компании подростков гуляют ещё больше, шумя на улицах и не всегда вызывая одобрение, но кому какая разница. Молодые мамы в милых платьях с разноцветными колясками выглядят так спокойно, хочется за ними наблюдать, потому что улыбки, которые они дарят малышам, могут осветить все тёмные уголки вселенной.
Впрочем, все прогулки становятся романтичнее, они запоминаются, потому что весной и летом в Москве особенно невероятные закаты, даже после сильных гроз и ливней. Проводить закаты – её хобби, потому что то яркие краски, то пастельные и нежные цвета превращают небо в холст, на котором лучшая картина современного искусства. Москва – её личный Изумрудный город. И пока все не задумываются о волшебстве, она свободна и ничего не нарушает её мира.
Девушка направляется в тихое, уютное кафе, где обычно по вечерам собирается вся молодёжь, играют популярные песни и царит атмосфера хаоса, которая стала так привычна для неё. Она считает, что деревянный пол, старые двери, замки которых следует подкрутить, ведь скоро они совсем не будут закрываться, маленькие круглые столики с чёрными строгими ножками и стулья, странно сочетающиеся с полом, делают это место домашним и поэтому таким любимым для многих её друзей. Здесь не место тем, кто привык к роскоши, не потому, что их не ждут, а потому, что им покажется всё слишком простым и непонятным.
– Всем привет, – сразу же говорит она, махая рукой некоторым посетителям и направляясь в комнату для служебного персонала. Вообще в эту комнату могут все заходить, но почему-то табличка «служебный персонал» останавливает людей, и причину девушка понять никак не могла.
– Ты точна, как часы на Красной площади, – встречает её Стас, который работает кем-то вроде менеджера кафе.
Она считает, что ему больше подходит должность охранника, который выгоняет людей, нарушивших покой и порядки их кафе.
– Я уже говорила, что у тебя странные сравнения? – отвечают «часы на Красной площади» и качают головой, снимая джинсовку и кладя ту в свой шкафчик, у которого уже как год нет замка. «Годовщина», – думает девушка.
– За это я тебе и нравлюсь, Ин, – подмигивает Стас, а Инессе лишь остаётся закатить глаза и мысленно согласиться.
Она давно смирилась с тем, что её друг не упускает возможности похвалить себя или потешить самолюбие. «Зато человек хороший», – с загадочной улыбкой для Стаса мысленно говорит себе Инесса и отправляется за что-то вроде барной стойки, которая нужна лишь для сбора денег. Кафе домашнее и уютное, но деньги нужны всем. Даже мечтателям для такого хаоса.
– Уууу, моя любимая барменша, – радостный и тонкий голос раздаётся в дверях кафе, которые находятся напротив стойки. Высокая, стройная, уверенная творческая натура, от ауры которой будто всё освещается фиолетовыми неоновыми прожекторами, и чья улыбка может посоревноваться с улыбками молодых мам в парках, быстро направляется к Инессе.
– Уууу, моя любимая подруга, которая не желает понимать, что я не барменша, – в той же манере отвечает девушка, которую через стол заключают в крепкие и надёжные объятия.
Подруга детства всегда действует на неё особенно позитивно, давая ощущение защищённости и поддержки, она знает, что эта с первого взгляда странная особа может бросить практически все дела, чтобы помочь в случае чего. Практически все дела, кроме музыки. Когда Женя пишет музыку, то играет на синтезаторе в наушниках и всё вокруг пропадает, а композитор окунается в мир звуков, нот и новых замысловатых мелодий, которые, по её мнению, должны трогать душу и рождать в воображении цвета для вдохновения.
– Ну что поделать, такова твоя ноша. Что у вас тут интересного? – спрашивает Женя, заходя за барную стойку и садясь на высокий стул с подушкой. Привычное для неё место, заранее приготовленное и уже с невидимой табличкой, чей это стул.
Инесса не понимает и эту странную магию, почему никто, кроме Жени, не садится сюда. «Загадка вселенной», – думает девушка.
– Удивлю тебя, но со вчерашнего вечера ничего не изменилось, – улыбается Инесса, а подруга скучающе глазами обводит зал кафе, наполненный хипстерами и забавными псевдомодниками, и поджимает губы. Для её творческой натуры здесь слишком спокойно и скучно, но лучше проводить вечера с подругой, чем с горе-музыкантами в общежитие.
– Уже можно говорить, что мне двадцать, а моя жизнь похожа на пенсию? – спрашивает композитор, а Инесса толкает ту в бок и хмурит брови.
Она не понимает многих вещей в жизни, например, почему Женю тянет вечно на какие-то действия, почему ей не хочется сидеть на месте и наслаждаться моментом. Ответ, на самом деле, прост. Женя всё время в музыке, её голова заполнена нотами, а в спокойной атмосфере к ней приходят образы и мелодии, которые хочется записать, но от которых в какой-то момент устаёшь. Даже творческим людям нужен перерыв от мыслей и своего мира.
– Нет, твоя жизнь не похожа на пенсию. И тебе ещё не двадцать, – отвечает Инесса, на что ей улыбаются и подмигивают.
– Подловила, – довольно говорит творческая натура.
– Как у тебя, кстати, на учёбе? – спрашивает барменша, после чего подруги отвлекаются на разговор, состоящий из подробного рассказа, что случилось, как только они вчера вечером распрощались.
Они знают друг друга с детства, но с каждым годом узнают новые стороны себя, не могут прожить без разговоров на кухне по воскресеньям под комедию или слишком романтичный фильм, потому что обе считают, что каждый день – это приключение и происходит какой-то сбой в системе, если вдруг людям надоедает слушать об этих приключениях. Пожалуй, их дружба сохраняется и процветает благодаря чуткости, вниманию, привязанности и уверенности с обеих сторон.
– Я готова поспорить, что совсем скоро он подарит тебе картину с твоим портретом! Это же очевидно! – говорит Инесса, делая посетителю капучино, а Женя смеётся, хватаясь за живот и стараясь унять волнение и жаркое покалывание в щеках.
– Я не могу об этом думать.
– Конечно, не можешь, ведь смущаешься и подсознательно хочешь этого! – радуется барменша, теперь уже наливая себе латте и наблюдая за подругой, раскрасневшейся то ли от смеха, то ли от смущения, а может, от всего одновременно.
– С такими необоснованными выводами я рада, что ты не пошла на психолога, а выбрала другое гуманитарное направление, – всё-таки успокаивается Женя и замечает нового посетителя кафе. «А это интересно», – думает она, отвлекаясь от разговора.
– Я и не планировала, – бурчит Инесса, с наслаждением делая первый глоток кофе и поворачиваясь к подруге с довольной улыбкой. – Ты что замерла? – со смешком спрашивает барменша, не понимая, на кого так уставилась девушка.
У композиторов есть привычка ассоциировать людей с музыкой. Женя так много времени провела за синтезатором и рядом с Инессой, что когда у подруги появлялся новый парень, то всё это казалось чем-то не тем. Не подходящим для глаз, не звучавшим в унисон для души. Она видела, что не те это эмоции для подруги, совсем не те.