Грязная любовь в чистом виде

Грязная любовь в чистом виде
Виктория Вайс

125 коротеньких историй о любви в чистом виде, без купюр и ханжеских ухмылочек; откровения человека, стоящего у последней черты, когда уже нет смысла таиться и юродствовать, называя откровенную мерзость – страстной любовью, а грязный секс – вершиной наслаждения.

Виктория Вайс

Грязная любовь в чистом виде

Эпиграф

Не помню где подсмотрела, не помню от кого услышала, очень хочется верить, что я сама придумала фразу, которая стала эпиграфом моего дневника: «Я была такой стервой, что симулировала даже отсутствие оргазма».

От автора

Моя непутёвая жизнь началась в 1973 году в ленинградском роддоме. Через два года после моего рождения отец получил назначение в батальон охраны Южной группы войск, и мы всей семьёй переехали в Венгрию. Наверное это было счастье, жаль только, что из того времени я помню только то как пошла в первый класс и то как через несколько лет после этого зачем-то развелись родители. Отец остался служить, а мы с мамой уехали в Донецк, к бабушке. Именно там я получила паспорт, но сильно удивилась тому, что в нём написано – Виктория Тимофеева неожиданно превратилась в Викторию Вайс. Это было желание матери, подарить мне свою девичью фамилию. Жалею ли я об этом? Скорее нет…

Вроде бы прилежной девочкой была, ну целовалась с мальчишками, по субботам на дискотеку бегала, ну винца иногда могла выпить в компании, даже девственность хранила аж до совершеннолетия, да и то, когда решилась, казалось, что по любви… Где ты сейчас, мой тогдашний герой? Помню твои потные дрожащие ручонки, запах изо рта и выдавленный прыщ на лбу. Ты специально напился, чтобы казаться крутым, но твой маленький дружок предал тебя и кончил ещё на подлёте, даже не коснувшись моей прелести. Потом кое-как у него получилось, но об этом лучше не вспоминать…

Как-то неожиданно умерла мама, а следом за ней бабушка, и так быстро умерла, что не успела даже рассказать где заначка лежит, хоронили её на те копейки, что соседи собрали. На следующее утро я проснулась одна в здоровенной квартире; без денег и без понимания, что делать дальше, как и зачем… Через полгода квартиру эту у меня отобрали. Оказалось, что ни мама, ни бабушка не только не переписали её на меня, они даже умудрились оставить меня без прописки – забыли, забегались… Осталось только письмо от отца с приглашением приехать к нему в Венгрию. На удивление в ОВИРе, правда уже почти не советском, это была весна 91-го, меня пожалели, помогли оформить все документы, быстро сделали загранпаспорт, визу венгерскую вклеили. Продала я мамкины серьги, купила билет на поезд до Будапешта и поехала к своему папше, которого встретив на вокзале, даже не узнала. Могла ли я тогда предположить, что уезжаю навсегда и, что жизнь моя так круто переменится.

Отец в тот вечер принёс домой газету с большим объявлением, в котором модельное агентство приглашало симпатичных девушек на кастинг.

– Сходи, – предложил папа, – ты такая красивая, да и язык знаешь.

И я пошла… И меня одну выбрали из нескольких сотен претенденток. Но это была не просто съёмка, а съёмка для эротического журнала. Папе я ничего тогда не сказала…

Долго колдовали надо мной – брили подмышки и лобок, припудривали, подкрашивали… В общем получилась очень даже ничего. Только испуг в глазах никаким тональным кремом не замажешь. Но заказчику именно это и понравилось.

Журнал вышел через месяц. И когда я увидела его в руках у отца, то поняла – мне конец. Отец долго орал, что я опозорила его, называл блядью, швырялся в меня этим журналом, потом напился и затих. Утром меня вызвали в агентство и представили толстому усатому дядьке, который оказался режиссёром, и звали его Иштван.

Он спросил:

– Девочка, хочешь стать звездой?

А кто не хочет, конечно хочу. С дуру, а может быть в отместку за то, что отец посмел назвать меня блядью, я вечером обо всем ему рассказала… И он выгнал меня из дома.

Так я второй раз за полгода стала бомжихой, но только теперь в чужой стране. Куда было идти? И я пошла к Иштвану… И уже через несколько дней у меня в паспорте красовалась наклейка с венгерским ВНЖ, в кармане лежал ключ от малюсенькой съёмной квартирки, а в сумке первый в жизни контракт, по которому я должна была сняться в фильме с многообещающим названием «Anal Dreams»…

Я тогда не придала значения названию фильма, мало ли что они там написали, но когда Иштван объяснил, что именно меня ждёт, я была в шоке. А делать нечего… Как говорится, назвался груздем, полезай в кузовок… Ох, как болел мой «кузовок» после этих съёмок. В него напихали столько «груздей», что с непривычки впору было терять сознание, но я выдержала, пару раз даже сквозь слезы улыбнулась. Продюсеры кричали «браво» и облизывали слюни…

После этого я несколько дней никуда из дома не выходила, лечила свою несчастную попку. Иштван отпаивал меня по вечерам шампанским и рассказывал байки о том, какие золотые горы меня ждут, если я перестану ныть и продолжу сниматься. Согревал душу и конверт, в котором лежало полторы тысячи баксов.

Мне кажется, что именно тогда я перестала любить мужиков. Сейчас вот прокручиваю в голове всю свою жизнь после тех съёмок и понимаю, что ни разу не кончила, когда во мне оказывался мужской член, будь то актёрский гигант или кривенький пиптик Иштвана. Сломали они тогда мою женскую сущность. И хорошо, что на моем пути возникла Юдит. У неё за плечами к тому времени было уже три фильма, и снималась она исключительно в лесбийских сценах, потому что знала о себе всё. Не то что я. И уже через несколько дней общения я поняла, что люблю её, люблю какой-то непонятной любовью. Мне нравилось её тело, её слегка припухшие губы и нежные пальцы, от прикосновения которых по всему телу пробегал разряд, похожий на тот, когда в детстве дотрагивалась языком к контактам батарейки.

Юдит не стала брать меня нахрапом, не уговаривала и не спаивала, она просто была рядом, в нужный момент говорила нужные слова или просто молчала, когда мне хотелось помолчать. Не помню когда, не помню почему, не помню как, но мы все же оказались с ней в одной постели… Я никогда до этого не прикасалась к чужой женской груди – боже, как это оказалось приятно… И самое главное – запах её тела. Он до сих пор сводит меня с ума…

Пятнадцать лет пролетели как один день…

Летом 2007 была страшная жара. Я очень не хотела тогда лететь в Лос-Анджелес, мне было так хорошо дома, но лететь все равно пришлось. А ещё эта унизительная категория "Milfs". Кто не знает – это когда снимаются актрисы старше 35-ти лет. Можно перевести как "мамочки", проще говоря – "старухи", а так не хотелось ощущать себя старухой, и я решила для себя и объявила всем – это моя последняя съёмка. Раз вы перевели меня в эту категорию – я ухожу на пенсию. На том и порешили.

На шикарной студии "Evil Angel" меня первым делом познакомили с режиссёром. Иштван перед отъездом уверял, что Дэвид Пэрри настоящий гений. Но мистер Пэрри оказался мерзким типом с надменным оценивающим взглядом и "факом" через каждое слово. Он тут же заставил меня раздеться и показать себя. Обмацал всю своими лапами. Цокал языком и недовольно качал головой. И снова: "фак… фак… фак", будто других слов нет, чтобы выразить свои эмоции. Неужели я была так ужасна? Вроде нет – до этого всем нравились мои ножки, мой мягкий животик, обласканная постоянным массажем попка, я уже молчу про груди, небольшие, но настоящие. Потом выяснилось – он просто сбивал цену. Думаете приятно начинать с такого. Но когда я узнала, что этот тип будет не только снимать, но и сниматься, у меня вообще пропало всякое желание работать, а когда увидела раскадровку, и его имя рядом с моим – даже не удивилась…

Вообще этот Дэвид оказался завидным жеребцом. Не знаю чем он накачал свой член, но тот стоял, даже когда его хозяин отвлекался от основного процесса и бегал к монитору отсматривать снятую сцену. Как он меня раздражал своей деловитостью и постоянными придирками, из-за которых каждый эпизод приходилось переснимать по пят-шесть раз. То я не так посмотрела, то поза у меня не слишком выразительная, то что-то не понравилось в причёске, то ласкаю я его не эротично. Достал, одним словом. И не просто достал, затрахал. И я, как нормальная баба, решила отомстить, и отомстить самым жестоким способом.

В последней сцене, когда нужно было имитировать душераздирающий оргазм, Дэвид выпучив глазищи начал активно работать тазом, словно пытаясь разжечь огонь внутри меня. И вот он в очередной раз вытащил свой член, чтобы снова с разгона всадить его в меня, но я со всей силы сжала мышцы и его "мощный аппарат", уткнувшись в "захлопнувшуюся дверь", сложился пополам и громко хрустнул… Дэвид упал на спину, словно в него попала пуля, и жалобно заскулил, схватившись за моментально обмякший аппарат… Я была счастлива…

Вернувшись в Будапешт, я написала официальное заявление о том, что завершаю свою карьеру. Иштван бился в истерике, но все же согласился. С другой стороны, я то ведь не была "супер звездой", снималась не более чем в двух фильмах в месяц, да и то в основном венгерских. От меня был не такой уж и большой навар, только проблемы из-за моего характера. Куда мне до моих прытких коллег, молоденьких, энергичных, готовых на все ради денег и карьеры. Просто Иштван любил меня. Беда в том, что я не любила его и предпочитала проводить время с Юдит, а не с ним. Мне показалось тогда, что начинается новая жизнь, но увы…

После каждой съёмки все актёры обязаны проходить медицинское обследование. Я как законопослушная гражданка, регулярно выполняла это требование. В этот раз тоже сделала всё как положено, и на третий день после приезда из Лос-Анджелеса, пришла в лабораторию за результатами…

Я не помню ничего кроме последней фразы, которую срывающимся голосом произнёс доктор Дереш:

– Sajnаlom, drаgаm, de van egy pozit?v AIDS-teszt…

С этим приговором я почему-то живу до сих пор…

Запись №1

Я рано познала блуд… И всю жизнь прожила в грехе, считая наслаждение высшим проявлением человеческого счастья, а когда пришло время за всё ответить, испугалась, вспомнив, что грешила не по воле разума, а по принуждению плоти. Теперь исповедоваться поздно, каяться глупо, остаётся только одно – изливать душу перед вами, авось ТАМ тоже читают мою писанину, может понравится кому-то и скажет ОН – поживи ещё немного, дура…

Меня всегда тянуло писать. Дневники всякие, стишки про любовь в тайной тетрадке. А ещё я обожала школьные сочинения, правда почти всегда получала оценки с соотношением 5/3, потому что делала кучу ошибок. И тройка всегда была явно завышенной. Училке нравилась моя литературная прыть, поэтому она прощала мою безграмотность и вместо красной ручки часто пользовалась синей, словно бы это я сама исправила некоторые ошибки. Так мы и играли, помогая друг другу. Спасибо, конечно, Валентина Степановна, жаль только, что вас сейчас нет рядом и некому проверить и исправить мою писанину.

Я ещё мечтала написать что-то большое и интересное, часто начинала, но где-то на десятой странице сдувалась и через какое-то время вообще забывала зачем начинала. До сих пор храню свою тетрадку с записями того, что когда-то подсмотрела, подслушала, придумала, почувствовала. В ней собраны фрагменты почти всей моей беспутной жизни. И прошу, не ругайте меня за ошибки и опечатки, ну нет у меня ни корректора, ни редактора, да и Валентина Степановна давно умерла… И не уверена я, что посмела бы дать ей на проверку написанное.

Запись №2

Давным-давно, в глубокой юности, был у меня парень. Говорил, что любит, да и мне казалось, что люблю его безумно. Правда, дальше лапанья сисек и робких попыток засунуть руку в мои трусики дело у него не доходило. Так вот мы полгода и зажимались по тёмным подъездам и до полусмерти целовались на лавочке в парке. Не знаю, как у него, а у меня всё там горело огнём и требовало продолжения. Хотя, что я тогда знала про ЭТО. Практически ничего. Да и он был такой же. И ещё боялся чего-то, наверное, что мама заругает, если узнает, что сынулю какая-то шалава совратила. А «шалава» была ещё тот божий одуванчик. Только про пестики и тычинки знала. И вот как-то вскочил у моего любимого на жопе чирий. Огромный такой! Мама его забеспокоилась и положила чадо в больницу на операцию, чтобы не дай бог чего не сучилось. Ездила я его проведывать целую неделю. Он всё лез целоваться, а у меня только этот чирий перед глазами… И вот еду я в очередной раз в больничку, в сеточке яблочки, в глазах тоска. Ехала я ехала, ехала, ехала, ехала.., а потом вдруг встала, вышла из трамвая, купила билет в кинотеатр на «Кин-дза-дзу» и, умирая со смеху, сожрала все эти яблоки… Так вот внезапно закончилась моя первая любовь.

Запись №3

Самое страшное – это влюблённый стеснительный толстяк, который до этого был влюблён только в свою правую руку. Именно таким был Валерка. Боже, как он смотрел на меня! Я чувствовала этот взгляд даже спиной. И это не было какой-то выстраданной временем любовью, он потерял контроль над собой в тот момент, когда впервые увидел меня, вошедшей в аудиторию ещё на первом экзамене. Валерка понимал, что ему ничего не светит, ну совершенно ничего, поэтому, как бы случайно оказавшись рядом, он жадно вдыхал мой аромат, боясь лишний раз выдохнуть и потерять хоть часть того, что он считал уже своим. Мне было забавно следить за ним: как он отводит в сторону глаза, когда я внезапно перехватывала его взгляд, как пристраивается поближе на физкультуре, чтобы не позволить другим даже случайно дотронуться до моей попы, обтянутой спортивными трусиками, как он усаживается на лекции всегда позади меня, и я чувствовала, как его пальцы осторожно прикасаются к моим волосам… Этих «как» можно было бы еще навспоминать сотни…

На одной из вечеринок я решила пожалеть милого толстячка, сама подошла к нему и уселась рядом, держа в руках два стакана вина. Протянула один ему. Он смущённо посмотрел на меня, и залпом выпил содержимое, моментально опьянел, схватил меня за руку и начал её гладить своей влажной ладошкой, словно именно этого он ждал и именно этого хотел.

– А хочешь меня трахнуть? – спросила я.

– Нет, – ответил он.

– Почему? – не унималась моя стервозная натура.

– Я слишком сильно тебя люблю, – ответил Валерка, отдал мне пустой стакан и ушёл…

Запись №4

Чего-то не досмотрели родители в моем сексуальном воспитании. И было ли оно вообще? Скорее нет. Меня воспитывала улица, переполненная пошлостью и развратом.       – Чтобы дома была не позднее девяти! – кричала мне вдогонку мама, думая, что этой угрозы вполне достаточно, чтобы я не наделала глупостей.

А все глупости я делала до девяти, после чего спокойно шла домой и, как послушная дочь, пила чай с бубликами и ложилась спать в обнимку с книжкой. Но снились мне вовсе не алые паруса и не принцы на белых конях, снились мне сны совсем другого содержания. В них я всегда была обнажённой, меня окружали красивые парни, которые без устали ласкали и ублажали мою спящую плоть. Не зря же говорят, что сон – продолжение действительности, которая по какой-то причине ещё не материализовалась и живёт в нашем подсознании. Так вот, моё подсознание до краёв было переполнено сексом. Как этого не замечали родители?

Запись №5