Реабилитация

Пальцы непроизвольно сжали трубку до хруста. Это ненормально так ревновать человека, который никогда принадлежать тебе не будет.

– Терпимо, братух. Береги мать, мне пора на процедуры.

Отключился первый. Брат слишком хорошо меня знает, и мог заподозрить, что я чего – то недоговариваю.

Отшвырнул аппарат и рухнул в постель. Какое же это омерзительное чувство, ощущать себя беспомощным! Пошевелил ногой, все еще дико больно.

– Пять, – по привычке прошептал я.

Девочка дрессировала меня, как ручную крысу. И это уже было слишком. Я капитан, я привык все держать в своих руках. Взрослая, сильная, самостоятельная?

Да и черт с ней!

Я о многом хотела поговорить. Но знала, что ему будет больно. Поэтому я зарыла это в себе – пусть мне будет больно.

Джонатан Сафрон Фоер.

С руки стекала кровь, я с силой ударила ей о стену. Идиотка, фирменная идиотка у которой напрочь отсутствует врачебная этика. Это ж надо было придумать заснуть с ним.

Поднявшись в комнату, я сразу рухнула на кровать, как подкошенная. Тело было ватным, и каким – то перегруженным. Сил не было, словно меня высосали через трубочку. В голове гудело, болели губы, руки, ноги, все тело.

Мне было страшно. Впервые за столько лет, мою грудь вновь сжимали липкие паучьи лапки страха. Я боялась потерять себя, потерять уважение учителя, потерять доверие своих пациентов. Если чувства выглядят так – вытесняя тебя, и забивая с ног до головы сладкой ватой, то в топку их такие чувства.

Я не знала, что делать. Звонить Вознесенскому не вариант, я не желала испачкать светлого человека такими странными чувствами. Маме? Я точно знала, что она ответит – конечно же, девочка, люби, если любится. Ведь она была всегда и во всем за меня.

Подруг у меня не было, у красивых женщин вообще не бывает подруг, а если эта женщина еще и умная, то это конец всему. Таких женщин боятся, как огня. Мужчины за то, что опасаются обжечься, а женщины, боялись нас, опасаясь того, что мы заново сможем воспламенить их мужчин.

Как это, иметь свою команду, любой из которых готов прийти тебе на помощь? Пожалуй, так бывает только у искренних и добрых людей. У людей способных вести за собой и вызывать доверие. А я же самостоятельно отгораживалась от рук помощи протянутых мне, кем бы то ни было.

После ухода отца, я надломилась. Пятилетней девочке сложно осознать, что вот он был у тебя, а потом наступает вечер, ты слышишь их крики и хлопает дверь. Минуты тишины и маминых рыданий. Твоя жизнь переворачивается, и ты начинаешь видеть мир под другим углом. Мир, искаженный осколками от стекол твоей розовой с блестками мечты. Издевательства в школе, ведь отца нет, чтобы заступиться. И ты учишься драться сама, уметь бить словом, взглядом, делом. И ты взрослеешь с ощущением дикой пустоты. Которую ничем не заполнить, которую можно лишь схоронить, лет через восемьдесят самой с собой в могиле.

Мама всегда повторяла, что однажды кто-нибудь обнимет тебя так крепко, что все сломанные кусочки соберутся воедино.

Не собрались мама, а все стало только еще хуже!

– Да?

Николай Константинович ответил на третьем гудке.

– Добрый вечер, как вы?

– Вика? Что – то случилось?

Посмотрела на часы, какой же вечер, уже пятнадцать минут первого ночи. Стало стыдно еще больше, и захотелось нажать на отбой.

– Вика?

– Да, я хотела поговорить о Егоре Щукине.

– Я слушаю.

Минута тишины, минута на то, чтобы прийти в чувства и как можно лаконичнее объяснить свою проблему.

– Я больше не могу заниматься с парнем.

– Почему, я могу узнать?

Между нами холодно, очень холодно. Зимняя стужа. Учитель не приемлет слабости с моей стороны. Нельзя отказываться от начатого дела. Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Да, у меня не получается.

– Причина?

Откашливаюсь. Горло сушит, и говорить становится все сложнее.

– Не можем найти общий язык.

– Это реальная причина, Вика?

Врать не хотелось, да признаться, я и не умела.

– Нет, не все.

– Говори, девочка моя. Я сделаю все возможное, чтобы понять тебя.

– Я влюбилась в парня, Николай Константинович. И это мешает мне рассуждать здраво о его здоровье. Понимаете, почему я не могу, заниматься им?

Учитель какое – то время помолчал. Я испугалась, что вот он момент – я разочаровала его окончательно и бесповоротно.

– Виктория, порой я забываю о том, что ты еще так юна, девочка моя. Но я искренне рассчитывал на то, что ты понимаешь, что любовь не помеха к исцелению. Любить или нет мальчика, дело твое и сугубо личное, а вот вылечить его можешь только ты. Парень привязался, и заменить тебя сейчас другим или другой оттолкнет парня. Понимаешь, о чем я?

– Но….

– Вика, ты здоровый и умный человек, пожалей парня. Ты вполне можешь справиться с чувствами сама, а вот он с болезнью не в силах остаться один на один.

Он был прав, а я поступала эгоистично.

– Так как? Я заказываю билет, и жду тебя на чай или еще поборемся?

Я улыбнулась, да у меня не было родного отца, но у меня был самый мудрый человек на этом свете, верящий в меня, любящий.

– Я остаюсь. Но с чего начать?

– Я не знаю, что у вас произошло, и догадываюсь, что пытать тебя бесполезно. Но вот что я тебе посоветую, не бойся ранить его сердце девочка. Ты не кардиолог. Лечи его тело, а не душу. А парень если не глуп со своими чувствами справится сам.

Разговор был закончен, а я еще долго сидела, смотря в одну точку. Решение не желало ко мне приходить без боя.

Не раздеваясь, я легла спать, сон сморил меня почти сразу, и спала я в жуткой темноте, без сновидений.