Архив

– В таком случае я утверждаю кандидатуру.

Мередит приглушенно ахает.

– Она смогла сохранить самообладание в разговоре с тобой, Мередит, а это многого стоит, – говорит Роланд, уже улыбаясь во весь рот. – А что касается бойцовских качеств, мне судить – и я заключаю, что у нее есть талант.

Он смотрит на тебя.

– Достойную смену ты вырастил, Энтони. – Роланд оглядывается на Алана. – Что скажешь?

Бородатый библиотекарь постукивает пальцами по столу, глядя куда-то мимо нас.

– Вы не можете утверждать… – бормочет Мередит.

– Если мы это сделаем, а она продемонстрирует свою некомпетентность в любом из вопросов, – говорит Алан, – она будет лишена работы.

– И если она окажется негодной, – добавляет Мередит. – ты, Роланд, устранишь ее сам.

Роланд вновь улыбается в ответ на ее вызов.

Я делаю шаг вперед.

– Я все понимаю, – говорю я так громко, насколько хватает храбрости.

Алан медленно поднимается с места:

– В таком случае и я утверждаю твою кандидатуру.

Мередит сверкает глазами и тоже встает:

– Я оказалась в меньшинстве и потому вынуждена утвердить твою кандидатуру.

И только после этого ты кладешь руку мне на плечо. Я чувствую, как гордость за меня искрится в кончиках твоих пальцев. И улыбаюсь.

Я им всем покажу.

Вместо тебя.

Глава шестая

Зевая, я плетусь за Роландом по Архиву. Я провела здесь много часов, и ночь, видимо, уже подходит к концу. Кости болят от долгого сидения на полу, но оно того стоило: я побыла с Беном.

Не с Беном, конечно. С его ящиком.

Я расправляю затекшие плечи, которыми прижималась к полкам, и поворачиваю вслед за Роландом к Атриуму. Тут и там занятые работой Библиотекари: вокруг толстые фолианты, планшеты с бумагами, а кое-где – раскрытые ящики. Спят ли они вообще когда-нибудь? Подняв глаза к сводчатому потолку, я вижу, что за стеклом стало темнее: будто и здесь бывает ночь. Я делаю глубокий вдох, и мне становится лучше. Когда мы подходим к приемной, я уже полностью беру себя в руки.

Там нас поджидает мужчина в темных очках, с волосами цвета «соль с перцем». Строгая линия рта перечеркивает лицо над холеной бородкой. Музыка Роланда выключена.

– Патрик, – приветствую я. Не самый мой любимый Библиотекарь. Хотя он работает здесь столько же, сколько и я, общаемся мы крайне мало. И меня это нисколько не печалит.

Увидев меня, он недовольно кривит губы.

– Мисс Бишоп. – Его приветствие звучит как замечание суровой учительницы. Он, конечно, южанин, хотя изо всех сил пытается скрыть акцент: говорит короткими рублеными фразами, резко выплевывая согласные звуки. – Мы примем меры против ваших систематических нарушений.

Роланд закатывает глаза и хлопает его по плечу:

– Она никому не вредит.

Патрик злобно сверлит его взглядом:

– Но она не делает и ничего хорошего. Я должен рассказать об этом Агате. – Он смотрит на меня. – Вы слышали? Я должен пожаловаться на вас Агате.

Я не знаю и знать не хочу, что это за дама.

– Каждое ограничение чем-то вызвано, мисс Бишоп. В Архиве нет часов посещения. Хранители не допускаются к Историям. И вы не имеете права входить сюда без веского на то основания. Вы меня поняли?

– Конечно, сэр.

– Означает ли это, что вы прекратите свои бесплодные и бессмысленные попытки?

– Конечно нет, сэр.

Со стороны Роланда раздается смешок, замаскированный под сдавленное кашлянье. Он едва заметно подмигивает мне. Патрик вздыхает и устало потирает глаза, а я почти чувствую себя победительницей. Но все мое воодушевление исчезает, когда он тянется к своему планшету. Меньше всего сейчас мне нужен официальный выговор. Роланд тоже замечает его жест и мягко кладет ладонь на плечо Патрику.

– Что касается Хранителей и Историй, – замечает он, – мисс Бишоп, разве вы только что не собирались поймать одну?

Дважды повторять мне не нужно.

– В самом деле, – быстро соглашаюсь я и направляюсь к выходу.

За своей спиной я слышу, как Библиотекари начинают спорить тихими, напряженными голосами, и понимаю, что оглядываться сейчас не стоит.

Мне удается найти и вернуть двенадцатилетнего Томаса Роуэлла. Он проснулся совсем недавно, поэтому с ним удается разобраться без лишних вопросов, не считая небольшой потасовки. Честно говоря, я уверена, что он был искренне рад встретить хоть одну живую душу в пустых безжизненных Коридорах. Остаток ночи я провожу, исследуя двери на подконтрольной мне территории. Когда я заканчиваю работу, все проходы и даже люки в полу отмечены мелом. В основном знаком «Х», но кое-где попадаются круги. Я возвращаюсь к двум своим дверям и с удивлением обнаруживаю, что еще одна дверь напротив открывается моим ключом.

Дверь № 1 ведет на третий этаж, к марине. Дверь № 2 ведет на боковую лестницу в вестибюль Коронадо. А дверь № 3? Она открывается в темноту. В никуда. Тогда почему она вообще открывается? Повинуясь любопытству, я шагаю через порог во мрак. Здесь очень тесно, тихо и так сильно пахнет пылью, что я буквально ощущаю, как она щекочет мне ноздри при вдохе. Вытянув руки, я упираюсь в стены по бокам и нащупываю ряд длинных деревянных ручек – похоже, вдоль стены в ряд выставлены швабры. Подсобка?

Я надеваю кольцо на палец и продолжаю свой неуверенный путь в темноте. И тут ощущаю слабое поскребывание на листке в кармане. Новое имя? Усталость проела мысли, физических сил не осталось. Этой Истории придется подождать. Шагнув вперед, я задеваю ногой за что-то жесткое. Я закрываю глаза, чтобы побороть подкатывающий приступ клаустрофобии. В конце концов мне удается нащупать дверной проем в полуметре спереди. Облегченно вздохнув, я изо всех сил дергаю дверную ручку.

Заперто.

Я могла бы вернуться назад, в Коридоры, и пойти другим путем, но мне не дает покоя вопрос, где я. Я прислушиваюсь, но вокруг ни звука. Я понимаю, что попала в какой-то Богом забытый угол, засыпанный пылью и окутанный ватной тишиной.

Дед говорил, существует два способа пройти через запертую дверь: с помощью ключа и с помощью грубой силы. Поскольку ключа у меня нет…

Отклонившись назад, я поднимаю ногу и ставлю подошву на дверное полотно. Затем двигаю ступню влево до тех пор, пока ботинок не упирается в ручку. Как следует примерившись и убедившись в том, что не промажу, я делаю глубокий вдох и бью.

Раздается громкий треск древесины, дверь подается, и со второго удара я распахиваю ее настежь. На каменный пол падают несколько швабр и ведро. Я переступаю через весь этот беспорядок и вижу комнату, завешенную простынями. Они покрывают полки, окна и даже пол. Из-за щелей между тканью проглядывает грязный камень. На стене неподалеку я замечаю выключатель, и, пробравшись через простыни, зажигаю свет.

Комнату заполняет унылое жужжание. Хотя свет тусклый, он неприятно колет глаза, и я, поморщившись, выключаю его. Через простыни на окнах с улицы проникает свет – оказывается, сейчас еще позже, чем я думала, – и, пройдя через комнату, я срываю импровизированные занавески, поднимая ураганы пыли и заливая пространство утренним солнцем. За окном виднеется мощеный дворик и подозрительно знакомый навес…