Агротуризм для олигарха

Сережа крепко обнимал меня, докуривая. Мне было комфортно и надежно, никогда я такого не чувствовала с бывшим. За эти несколько дней я испытала такой спектр эмоций, который не испытывала за всю предыдущую жизнь. Сережа задал высокую планку, не знаю, смогу ли я кого-то найти, кого не буду сравнивать с Никольским.

– Пойдем спать, малышка, – прошептал мужчина.

Я кивнула, беря его за руку.

Заснула я быстро, согреваясь в таких крепких и чувственных объятиях. Сережа обнимал меня, как в последний раз, осторожно целуя. Мне хорошо, действительно хорошо.

Утром я проснулась достаточно поздно, Никольского не было рядом, и сердце пропустило удар. Я понимаю, что он мог просто пойти на улицу или помогать бабушке, но я чувствовала, что что-то не то.

Я вскочила с кровати, выдыхая, когда увидела его вещи. Он не уехал. Все в порядке.

Сережу я нашла на кухне, он что-то смотрел в смартфоне, который в деревне, в связи с отсутствием сети и интернета превращался в калькулятор и записную книжку.

– Доброе утро, – улыбнулась я, приглаживая растрепавшиеся волосы. Сережа поднял на меня взгляд и улыбнулся, а я заметила сеточку морщин возле глаз, выдававших тот факт, что он уже не мальчик.

– Проснулась, спящая красавица? – он взял меня за руку, усаживая к себе на колени и целуя.

Я запустила руку ему в волосы, взъерошив их.

Сережа серьезно смотрел на меня, проведя пальцами по подбородку. Он уже не улыбался, а как будто фотографировал меня в памяти. И я поняла.

Я сглотнула.

– Ты уезжаешь?

Он, молча, кивнул.

– Почему? – хоть я и обещала не задавать никаких вопросов и не просить остаться, но в мыслях это было не так больно. – Две недели не прошло.

– Я знаю, – он улыбнулся, – переведу тебе деньги, и, я уверен, ты распорядишься ими правильно.

Я замотала головой.

– Не надо. Тот спор, это глупость.

– Я никогда не отказываюсь от своих слов, малышка. Но мне действительно надо ехать, слишком много дел накопилось.

Очень хотелось спросить, встретимся мы с ним в городе или нет, но я понимала, что это глупый вопрос. Кто он и кто я? Это в деревни мы были близки, а в городе между нами пропасть.

Я кивнула, сглатывая ком в горле и уговаривая слезы не появляться в моих глазах. Не сейчас, когда он уедет, я дам им волю.

– Ты мне хочешь что-нибудь сказать? – спросил Никольский, поднимая мое лицо за подбородок.

Я провела пальцем по его губам, понимая, что они последний раз так близко.

– Перестань быть таким очаровательным, – прошептала я.

Мужчина ухмыльнулся.

– Буду стараться. И начну прямо сейчас.

Он на секунду отвернулся, дотягиваясь куда-то рукой, а затем на столе передо мной появился кошмар из моих снов – мой блокнот.

– Я же дал тебе вчера шанс, ты им не воспользовалась, – он говорил так же спокойно, с легкой улыбкой, ни намека на язвительность или обвинение, просто констатация факта.

– Я не смогла тебе рассказать, – прошептала я, хотя понимала, чтобы я ни сказала, это не будет уже иметь никакой силы.

– Там даже есть запись за вчерашний день, – поглаживание по бедру, резко контрастирующее с его словами. Я попыталась встать, но Сережа мне не дал.

– Если ты читал, ты должен был заметить, что там нет ничего плохого, – выдавила я из себя оправдание.

– Я не вчитывался, малышка. Я с самого начала знал, для чего я здесь. Да, я мерзавец, и обо мне можно было бы написать шикарную обличительную статью, если в тебе есть хоть толика таланта. Но знаешь в чем соль? Я этого и не скрываю и не пытаюсь казаться лучше, чем есть. В отличие от тебя, милой, скромной девочки, несущей свет, любовь и добро, а за спиной так же жаждущей славы и денег, не гнушающейся использовать для этого любые способы. Так, Алис?

Улыбка все же исчезла с лица Никольского, а пальцы сильно сжали мое бедро.

Я сделала еще одну попытку уйти, которая снова была провалена.

– Не так, – я покачала головой, – я тебя не знала, но уже после первого дня у меня засели сомнения, что ты можешь быть героем этой статьи.

– Но писать ты не перестала, – поднял брови Никольский, – и мне не призналась, хотя это могло бы многое изменить.

Фраза царапнула куда-то по сердцу, которое и так уже нещадно ныло.

– Что сделано, то сделано, – я все же вырвалась из цепких рук Никольского, – и хорошо, что мы расстаемся на этой ноте. Так проще.

Я обняла себя руками.

– Статьи не будет, не переживай, – добавила я уже тише.

– Я и не переживаю, – Никольский встал, подойдя ко мне вплотную, – но можешь написать, я же сам советовал не распыляться по мелочам и идти к своей цели. Мне будет приятно, что в этом есть и моя заслуга.

Он ухмыльнулся и поцеловал меня в лоб, задерживаясь ненадолго на нем губами.

– Удачи, маленькая ведьмочка. А я сделаю последний раз марш-бросок и вызвоню Марка.

Мужчина направился к двери.

– Сережа, – окликнула я его. Он остановился, поворачиваясь ко мне. – За баней тоже хорошо связь ловит, – сглотнула я. Что ж, будем добивать правдой.

– Твою ж мать, – проговорил он, зло ухмыляясь, – даже здесь ты умудрилась подгадить.

Марк приехал минут через 20. Я слышала машину и голоса. Но я не стала провожать Никольского, спряталась в бане, смотря в окно как он, в белой рубашке с закатанными рукавами и идеально сидящих на нем джинсах закидывает спортивную сумку в багажник, поправляет часы на руке и оглядывается, один раз, быстро обводя взглядом дом. Затем улыбается Марку, что-то ему говорит, садится и уезжает.

А я в это время сползаю на пол и, наконец, даю волю слезам. «Твое признание могло многое изменить» – застряли в памяти его слова, которые вызывали все новый и новый поток слез. А когда слезы высохли, на меня напала апатия, глухая и затягивающая в путину безразличия.

Глава 22

Я не знаю, сколько просидела вот так вот, на полу бани, в глухом молчании. Но всему когда-то приходит конец, и я, наконец-то встала, с трудом держась на затекших ногах.