На чужом несчастье счастья не построишь

– Сволочь! – ответил Левченко.

– Я еще не все сказал. Пропала Евгения. Если с ней что-то случиться, я убью вас. Смогу наказать. Мало не покажется.

Трубников отключил телефон, выехал на улицу Обороны. Скоро набережная. Резкая боль сверлила левый висок. Голова превратилась в гудящий телеграфный столб. Обрывки фраз, слов, вопросы звучали беспрерывно.

– Где Евгения? Зачем она приходила ко мне? Откуда узнала адрес? Где Миронов? Почему не волнуется за жену? Если он по работе был вынужден уехать на дальний объект и заночевать там, то что ему мешает позвонить жене? Пожелать спокойной ночи, спросить про дочь? С ним тоже что-то случилось? Игорь! Почему же ты не позвонил мне сразу, когда Евгения появилась на пороге квартиры! Глупый мальчишка! Заподозрил меня в измене! Заступился за Люду! «Я вам не сын! Вы мне не отец!» Очень долго и трудно выстраивать отношения, но как же легко их сломать! Бьет наотмашь и гордится своей якобы правотой. Дальше пешком. Давно я не гулял по набережной ночью.

Прохладный ночной воздух подействовал благотворно. Острая боль прошла. На набережной не было соловья, но было много влюбленных пар. Он прошел к причалу, где в субботу стоял катер. Спугнул влюбленную парочку. Осмотрелся. Полнолуние, светло. Дон зеркальной гладью отражал фонари и силуэты прогуливающихся по набережной полуночников. Очевидно, Евгения не дождалась его. Слишком много времени потеряно на поиски Игоря. Детектив закурил, задумчиво смотрел на Дон, на Левый берег.

– Ровно в четыре, – прозвучали в голове слова шантажиста.

Ждал от него звонка весь день и весь вечер, а дождался ночью. Почему ночью? Почему ровно в четыре? А если раньше или позже? Почему хлебозавод № 2? В советское время в Ростове было четыре больших хлебозавода. Остался один – первый. Появилось много хлебопекарен. Второй хлебозавод имел свои магазины в Ростове, свой транспорт. Большой хлебозавод. Почему он умер? Нашел место для встречи! Хотя… Жилых домов рядом нет. Людей нет. Поодаль трасса. Со всех сторон поле. «Ой, ты поле, мое полюшко! Ой, ты дума моя, думушка!» Почему ровно в четыре? Может быть, потому что в три или в три тридцать ему должен привезти деньги кто-то другой? Евгения! Или сам Миронов. Как же я сразу не догадался! Уже половина четвертого! Скорее на Малиновского! Он быстро вернулся к машине. Возле нее стоял Лукашов:

– Евгении нигде нет!

– Кажется, я знаю, где она. Поехали, где твоя машина?

– Стоит возле Строительного института Миша в ней, сторожит машину Евгении. Где Евгения?

– На хлебозаводе.

– На хлебозаводе? – удивленно переспросил Лукашов, садясь в машину.

– Я должен буду подъехать к хлебозаводу один, извини, такое условия шантажиста. Высажу тебя возле «Молота»

– Сколько денег он попросил на этот раз?

– Пятьдесят тысяч рублей.

– Ты дашь ему пятьдесят тысяч рублей?

– Нет. Предполагаю, что я у него не один такой. Боюсь, что сейчас там Евгения. Она приезжала ко мне домой, меня не было. Зачем? Что хотела сказать?

– Ты успел дать ей свой адрес? – заинтересовался Лукашов.

– Нет, не знаю, где она раздобыла его. Кто-то сказал.

– Почему же она не приехала в офис на Кировский? В двух шагах от ее института!

– Ты забыл, что в офисе видеонаблюдение. Многие боятся его.

– Ты сказал шантажисту про ограбление автозаправки?

– Обрадовал. Надеюсь, это будет для него холодным душем.

– Но исчезать он все равно не собирается.

– Пока не соберет деньги.

– Дурак! Сразу бы исчез, как узнал про ограбление!

– Он не дурак. В изобретательности ему не откажешь, но он жадный и ленивый. Самому зарабатывать лень. Выходи, дальше я поеду один.

– Подожди! Слышишь? Смотри!

В это время мимо них проехали две полицейские машины с мигалками.

– Кажется, мы опоздали, выходить уже не надо, с досадой сказал детектив.

Они подъехали к зданию хлебозавода, когда полицейские машины уже стояли там. Рядом с проходной росли березы. Пел соловей. Занимался рассвет. Лукашов остался возле машины. Трубников прошел к проходной. Его остановили:

– Сюда нельзя! Уходите отсюда!

– Господи, помилуй! – прошептал Трубников, увидев Евгению в сопровождении законников. Они шли к проходной с внутренней стороны. Увидев его она закричала:

– Я не убивала его! Сообщите мужу! Я не могу до него дозвониться!

Трубников набрал номер телефона Миронова: вне зоны досягаемости. Он набрал номер адвоката Багдасарова, тот взял трубку не сразу. Ответил сонным голосом. Но, узнав в чем дело, сказал, что уже выезжает и вдруг запнулся.

– Что? – нетерпеливо спросил детектив, – волнуешься насчет оплаты? Ее муж оплатит твои расходы.

– В этом я не сомневаюсь. Не захочет, я заставлю. Но я никогда не буду защищать убийцу. Ты уверен, что это не она?

– Да, – ответил Трубников. И уже отключив телефон, сказал сам себе, – а может быть, она.

– Найди Миронова, – сказал он Лукашову, – адвоката к Евгении я уже отправил, но надо сообщить мужу. Наверное, уехал на какой-нибудь дальний объект с ночевкой. Забыл зарядить телефон. Что-то я немножко устал сегодня.

– Начало пятого. День только начался. Где же мне искать Миронова? Хотя бы кто-нибудь из его коллег.

– Вот телефон бухгалтера Зинаиды Николаевны Яковенко. Она всучила мне его в субботу. Позвони ей, сошлись на меня.

***

Лукашов уехал. Трубников отъехал подальше от проходной и ждал, когда законники уедут. Уехали через час, но оставили человека на проходной. Пришлось прогуляться вдоль забора и вспомнить детство. Трубников вдруг вспомнил, как однажды упал и сильно поранил спину. Мама лечила его и ругала: «Деревья, заборы! По земле ходить надо!» Он без труда нашел место, где отсиживался Левченко. Пустые консервные банки, остатки хлеба, которые неторопливо доедала серая мышь. Появление детектива ее не смутило. Он брезгливо передернул плечами, пошел дальше. На полу много окурков. Уже давно рассвело. В большие высокие окна светило весеннее солнце, освещало пыльный пол, множество окурков. Левченко и здесь не изменял себе. Курил очень дорогие сигареты. Одно окно разбито. Под самым потолком небольшое отверстие. От лежбища из картонных коробок он медленно прошел к столу и ящику рядом, наверное, вместо стула. Он спал здесь, ел, восседал королем. А перед ним стояла Евгения, оправдывалась, что не принесла деньги. Когда-то любили друг друга, наверное. Дочь растет. От любви до ненависти один шаг. Пора возвращаться в офис, скоро туда должен приехать Багдасаров. Может быть, он прояснит ситуацию? Болит голова. Нет, нельзя уходить, не осмотрев весь цех.

Цех был очень большим и грязным. Никаких станков, никакого оборудования не было. Много картонных коробок. У дальней от лежбища стены коробки стоят баррикадами чуть ни не до самого потолка. Трубников потратил часа два, все осмотрел и даже обнюхал. В одном месте баррикада из картонных коробок «благоухала» «Бондом». Он мог бы не почувствовать запах, если бы сам не курил синий «Бонд». Очень удивился, когда почувствовал запах. Слабый запах.

Через разбитое окно шел свежий воздух. Скоро выветрится. Никаких окурков, но притоптанный слой пыли на полу говорит, что кто-то стоял здесь. Значит, кто-то стоял здесь, курил. Он мог курить до этого, волосы долго хранят запах. Хорошее место. Отсюда отлично просматривается весь цех, стол, ящик возле стола, даже лежбище видно. А самого наблюдателя из-за коробок не видно. Надо будет выяснить, кто позвонил в дежурную часть и сообщил о трупе на хлебозаводе? Кто сообщил, тот и убийца. А Евгению подставили. Откуда же у тебя такие коварные враги, Евгения? Жаль, что меня не было дома, когда она пришла. Этой трагедии могло бы не быть. Игорь! Игорь! Почему же ты мне сразу не позвонил!

***

Трубников покинул территорию хлебозавода тем же путем. Позвонил Лукашов:

– Миронов в больнице, в БСМП-2. Его привез в больницу на своей машине Гондарев поздно вечером. Сердечный приступ. Он специально отключил телефон. Не хотел тревожить Евгению, думал, что утром сам позвонит ей. Довели до ручки.

– До ручки можно, до реанимации нельзя. Он где в больнице?

– В палате. Николай, ты меня извини, но я два микроинфаркта на ногах переходил.