Скелеты в шкафу благочестивого семейства. Роман

– Но это не я! Это Эд. Они так тихо сидели, пока госпожа спала.

Естественно, дети испугались, разрыдались, я не знал, за что хвататься. Вас бросил на няньку, говоря:

– Идите милые мои, дорогие! Мама очень больна.

Признаюсь сразу, я с большим трудом, уже тогда назвал ее мамой, но я не знал, как вас, сыновья успокоить. А ночью она умерла. Вот это ты и помнишь.

Только после ее похорон, мы решились на то, чтобы сделать вторую могилу. Мы не смогли похоронить ее в склепе, это было бы кощунством по отношению к фамилии, но табличку с именем повесили, а ее похоронили на городском кладбище, как положено, пригласив Род.

Вот так и получилось, что из-за своего стыда, я всем говорил, будто мои обе жены скончались после родов.

Жан замолчал, остался стоять, опустив голову, боясь смотреть в сторону детей. Ев первой проявила свое отношение к повествованию свекра. Поцеловала Дэна, всхлипнув, обняла Жана:

– Не кори себя, ты все сделал правильно.

– Простите, я не мог поступить иначе.

– Конечно, не мог! – поднялась со своего места Вел, все еще держа за руку мужа, подошла к Жану. – По мне, так ты дважды совершил подвиг. Тогда – уберегая мальчиков от боли и сейчас, решившись открыться. Жан, ты лучший отец, ты вырастил таких сыновей, один! Ты сделал из них настоящих мужчин, любящих и уважающих женщин! И они это понимают. Спасибо, дорогой мой Жан. Ты не травмировал их юный мозг. Я почти уверена, узнай они это в детстве, могли бы возненавидеть женщин. И у меня бы не было такого замечательного мужа, а у Славок лучшего отца. – поцеловала Жана и сжала руку Эда, подталкивая сказать отцу пару приятных слов. Эд освободился от нее, не смотря отцу в глаза, произнес:

– Спасибо. Правда, ты все сделал правильно. А сейчас, простите, мне надо побыть одному.

– Эд, брат, подожди!

– Нет! Не говори со мной сейчас, Дэн, пожалуйста! – Эд был на взводе и каждую секунду мог сорваться на крик. Все это видели, а Виен слышала то, что клокотало и разрывало его изнутри. Он уже почти вышел, когда почувствовал руку брата на своем плече. Сбросил. – Это не тебя, а меня бросили дважды. – не оглядываясь, ушел. Дэн так и остался стоять, растерянный и взъерошенный. Он еще не осознал всей глубины сказанного братом и очень боялся за него. Затем повернулся к отцу:

– Все эти сложности мне не понятны. Но ты, наверное, был прав. Тогда, в далеком прошлом. Но мы – то, давно выросли. Я не знаю, как бы поступил сам, и предполагать не берусь. Почему, почему ты не сказал нам раньше? Не пришлось бы так краснеть. – Он собрался уйти, пряча глаза от Ев, почему-то стыдясь ее, словно жена могла из-за этого с ним разорвать все отношения. Опять остановился. – А знаешь, одного не могу понять, о чем ты, все-таки, думал в первую очередь – о своем лице, о чести семьи, или о детях? Да, теперь это уже не важно. – Дэн махнул рукой. – Ты поступил, как посчитал нужным. И сейчас мне все равно. Да, мне все равно, бросили меня, или нет. Вот так. – Он собрался уходить, Ев, отпустив Жана, окликнула его:

– Дэн, подожди! Прошу, пойми хоть ты, Жан думал только о вас! Ему параллельны все остальные. Это только кажется, на первый взгляд, что он боится осуждения со стороны. Но я-то знаю, и ты знаешь, что он все делает, только для нашего благополучия! Дэн! Услышь меня. Вы же ни разу не думали о том, что вас не любили! Это намного тяжелее, чем вы сейчас надумали себе. Вы были маленькими, он уберег вас от боли, страха, да, в конце концов, чувства ненужности! Вы же жили полноценной жизнью!

– Да, любовь моя, я тебя услышал. Женщины бывают разные. Мне, нет, НАМ – повезло! Прости, пожалуйста, там Эд и ему хреново!

Ев смотрела на опустевшую дверь, приподняв бровь:

– Что же это такое? Что за реакция?

– Этого я и боялся. – ответил Жан. – Всю их юность намеревался признаться, но так и не смог. Они меня возненавидят.

– За что? – Не унималась Ев.

– Я их учил и требовал, всегда и во всем, быть честными, откровенными и как бы там ни было, не преступать правды. А сам? Сам же все перечеркнул.

– Да все правильно ты сделал. – Вел подошла к двери и прислушалась, стараясь понять, где делся муж. – Ты лучше, чем я думала. Восхищаюсь! Они поймут, все поймут. Жан, родителей не выбирают, но я знаю одно, мне было бы все равно, благодаря кому я появилась на свет. Главное, кто подарил мне тепло и заботу, кто был рядом. Жан! Они придут в себя и оценят, по достоинству, твой поступок. Я пойду, ладно? Устрою ему промывание мозгов.

– Вел. – попытался вставить Жан.

– Да не переживай ты за Эда, он большой мальчик, выживет, правда.

Ев так же поцеловала свекра, подмигнула и убежала говорить со своим муженьком. А Виен, покопавшись немного в головах каждого и поняв, что трагедии не ожидается, подошла к мужу:

– Я конечно и не ожидала такого. Слышала твои воспоминания, но они были не столь негативные, как есть на самом деле. Жалеть тебя не буду, ты у меня крепкий, как кремень. Тебе не нужна жалость. Если честно, я бы так же поступила. Зато я теперь понимаю поведение Ольги. Все стало на свои места. Да…. Теперь понятно, почему она опасалась, что я так же возьму и испарюсь. И твое поклонение ей, стали ясны. А эта тайна – пустяк! Иногда скрывая нечто, мы сохраняем доброе имя о человеке, пусть мелком, даже никчемном. Гораздо хуже, когда ни за что поливают грязью. Сохранить доброе имя намного сложней. Я так люблю тебя! И мальчики тоже. Все образуется.

– Думаешь?

– Уверена!

Глава 5

Прошли сутки, Вел не трогала мужа разговорами, так, перебрасывались короткими фразами, не затрагивая откровение Жана даже мимолетно. Эдгар же, как всегда, в трудные эмоциональные минуты, погружался в работу и мог сутками сидеть в своих бумагах, или решать такие задачи, которые месяцами не мог разрулить весь штат его юристов. Двадцать четыре часа он не впускал в свою голову ни одной, даже маленькой мысли, об открытой отцом тайны, стараясь изо всех сил забыть. Пытался…

Вел готовилась к ужину, когда Эдгар вошел в комнату, принял душ и присел на край кровати, поглядывая на ее размеренные действия. Вел видела его в отражении зеркала, не без облегчения заметила, что огонек в глазах мужа возвращается, однако ему нужен совсем легкий толчок.

– И все-таки вы, мужчины, странный народ, будто неземные существа. – повернулась и тут же погрузилась в любящий взгляд его глаз. Как же красивы его глаза! Такое чувство, что на шоколад упала капелька меда и притягивала весь свет, делая их бездонными, лучезарными. Зажмурилась, силясь вернуть себе самообладание, совсем тихо говоря: – Мой отец увидел меня, семи дней отраду. Подарил легкое прикосновение пальца по ладошке и пошел за молоком. До сих пор ходит. Эх!.. Эд, скажи, ты знаешь, каково это знать, с самого детства, что тебя испугались? Не слабая женщина, а мужчина, обещающий быть защитником. Ты думаешь, мне легко было услышать правду? Мама бы, наверное, преподнесла другую версию. Да не наверное, а точно бы придумала нечто более болезненное. Только опередили ее, когда я еще под стол пешком ходила. Вот меня все спрашивают: «Вел, что же ты так ненавидишь мужчин?» А за что их…? – Вел сглотнула, не договорив. Эд присел у ее ног и, опустив голову, целовал коленки, шепча:

– Прости, прости, прости…. Я же не знал…

– Вот узнал, стало легче? Или если бы ты тогда, в детстве, услышал правду, от отца, или Ольги, думаешь, не так было бы больно? Поверь, было бы намного пакостней! Подай, пожалуйста, водички, хочу потушить огонь, который ты с таким усердием разжигаешь в моем прошлом.

– Прости! – проговорил Эд, подавая ей стакан. – Ты, как всегда, права.

И ее слова сделали свое дело. Эдгар успокоился. Через полчаса, встретившись с отцом, ничего не говоря, пожал руку, обнял и даже усмехнулся, а на многие вещи стал смотреть по-другому.

С Дэном было немного сложнее, он пошел за братом, но не догнал, столкнувшись со своим отражением в большом зеркале. Долго изучал себя, присматривался, уносясь назад, в свое детство. Голубоглазый мальчик, с копной кучерявых, золотистых волос. Он рос в окружении любящих, но очень строгих родителей. Тогда, много – много лет назад он даже не задумывался над тем, почему его все время обнимают крепкие мужские руки. Даже бабушка не давала того тепла, какого ему хотелось. Но он рос, присматриваясь ко всем женщинам в большом доме, именуемым замком. Там они с братом играли в рыцарей, там набивали шишки и простаивали углы, нарушив непоколебимое слово бабушки. Он помнил, как ловил запахи женщин дома. Они все пахли по-разному, хорошо или плохо, в общем – непохоже. Но ни одна из них не пахла молоком и хрустящей корочкой хлеба, белого, горячего, мягкого. Женщина с таким запахом снилась ему ночами, и он тянул к ней ручонки. Открывая глаза, встречался с холодом, тут же забывал о сне, до тех пор, пока не слипались веки очередной ночью…

Ев нашла его у того самого зеркала, у которого он замер, и глядя в омрачившие серостью глаза, силой оттащила и повела в комнату.

– Ты это чего выдумываешь? – спросила громко, усадив сразу же в гостиной на стул и взяв его голову в руки. – Агов! Ты где витаешь? Прекращай мне нюни распускать! Быстро включай мозги и уши. – Муж не ответил. Левый глаз немного подергивался. Ей было его ужасно жалко, но он был ее муж, а не пятилетний сынок, разбивший коленку. – Дэн, ты меня слышишь? – Слеза появилась и застыла, взгляд все еще отсутствовал. Она уже потянулась губами к его глазам, но выпрямилась. – Да что же это такое! Раскис как медовый пряник от капли кипятка! – подняла руки вверх, голова по инерции закачалась. – Да ну тебя, плакса! Буду еще свои нервы тратить. Можно подумать у меня было счастливое, полноценное детство! Так, все! Сиди и жалей себя. – ушла, хлопнув дверью, а в памяти Дэна, всплыл тот самый момент, о котором минут пять назад говорил отец. Скорее всего, это его наделенный талантом мозг нарисовал картинку, но он видел мать, орущую от страха при виде его курчавой головы. Стало невыносимо гадко. Пошел к бару, взял бутылку виски, коробку сигар, что лежала для особого случая, забрался на самый верхний этаж их огромного дома, того самого, в котором он родился, и сидя в полной темноте, напился до беспамятства. Поутру, открыл глаза от просыпающегося дня, на полу, в обнимку с пустой бутылкой и недокуренной пачкой сигар, уставился в пыльный потолок:

– Да пошло оно все к …! И корочка хлеба, и горячее парное молоко.

Поднялся, привел себя в порядок и начал жить заново, не обмолвившись даже словом, ни с отцом, ни с женой, ни с кем другим, о всколыхнувшей его правде.

****

Воспоминания свекра тронули Вел очень сильно, она взглянула на него совсем иначе и отбросила остатки злости, что все еще, нет-нет, а всплывала, за тот далекий случай, когда свекор, нечаянно, чуть не довел мать до…. Смерти. Это ужасное слово она не говорила даже в мыслях. Простила и полюбила Жана, как родного отца, коим он и был им с сестрой, уже несколько десятилетий. Только все эти воспоминания и волнения были так не вовремя. У нее болела Юлька и все мысли Вел были там, на кровати, в клинике Дэна. Едва немного утихли страсти, она ворвалась в комнату сестры, подарив ей приветственный поцелуй, с мольбой уставилась на Дэниэля.

– Ну не проделывай ты, в моей дырявой душонке, еще одну скважину! – проговорил тот. – Говори уже, что надо.

– Юлька болеет.

– Знаю, Влад звонил. Курс лечения назначен, правильный, мной одобрен. Жить будет! – Ев присела рядом с сестрой и тоже уставилась на него, пристально. – Что еще не так? На какой еще проступок вы меня обе толкаете. Причем одна из вас, подливает оливковое масло в тот самый огонь, на котором я когда-то буду гореть. Ну не испепеляйте взглядами, говорите прямо.

– Милый мой, голубоглазый братец! Хочу немного поправить твои мысли. Я не поливаю масло в огонь и не проливаю его на трамвайную колею. Я его коллекционирую.

– Вот спасибо, сегодня не поскользнусь! Скажите, или в шарады будем играть?

– Дорогой! – заговорила Ев. – Нам надо готовить свадьбу Мирославы! – Ев одарила его Чеширской улыбкой.

– Это радует. Помогу, чем смогу.