Последний рассвет

Выйдя в светло-синем кимоно и широких штанах, мастер Шуинсай позвал учеников рассаживаться на энгава. Начался большой пятичасовой перерыв, в который из подсобного помещения дома Зотайдо выставлялись огромные подносы с нигири и чашками густого супа из перепелиных яиц и соба.

В минуты отдыха и насыщения ученики слушали вдохновляющие речи, интересные истории мастера. Они расположились под крышей веранды, утонувшей в тени сада, на больших циновках. Медленно лакомясь долгожданным обедом, ребятня внимала таинственно-тихому, ровному, как морская гладь, голосу Шуинсая.

Теории, равно как и практики, на тренировках в додзё Ампаруа – достаточно. Ценность философии любого искусства боя – в преодолении человеческих слабостей. Ежедневные тренировки воспитывали терпение, закаляли характер, приучали к боли, к преодолению усталости. Они позволяли справиться с трудностями и в жизни, делая человека «несгибаемым перед невзгодами». Слушая мастера Шуинсая, можно было позволить себе удивительную вещь, которую не разрешал Лао. Обычно в первых рядах учеников собирались те, кто любил задавать вопросы или спорить. Там находился и Шиничиро.

– Для мастера главное – техника! – предположил он, когда Шуинсай начал о ней говорить. – И для учеников тоже.

– Вместе с ловкостью и силой, – резонно поправил Йиро, доев рисовый колобок. Он поднял голову и слегка улыбнулся в надежде на похвалу мастера – учитель часто хвалил своего помощника.

– Замолчи, не умничай, – прошипел Шиничиро, попытавшись рукой достать того через спины двух рядом сидящих. Морико легонько шлёпнула пальцами по губам и задержала руку. – Получишь!

Шуинсай, скинув с лица привычную строгость, осклабился, покачал пальцем.

– Дух воина един с Небом и Землёй. Прежде чем пойти путём Неба, надо пройти по пути Земли – научиться элементарному, базовой технике. Так, прежде чем стать гениальным художником, надо научиться держать в руках кисть, рисуя чаши и вазы. Дальше – больше, под наблюдением, конечно, мастера. И лишь затем вам позволительно идти по пути Неба – творить. Главное же для мастера – не техника, техникой он уже по определению владеет в совершенстве, а Дух – внутреннее состояние, вера в свою правоту, в реальность замысла… Вы меня понимаете, дети?

– Не лезь, коль не знаешь! – приметил Шиничиро, ехидно глядя в лицо нахмурившегося Йиро.

– Сейчас напомню, что тебе полагается за утреннее, – зло бросил тот. Шини надулся, притих.

Морико тоже, заглядывая в недовольное лицо Шиничиро, беззвучно, но выразительно призывала заткнуться.

– Искусство джиу-джитсу возникло неспроста: самураи всегда выходят в доспехах, и вынуждены бороться, ловя момент, чтобы ударить кинжалом в незащищённое место. Вы преподаёте удары. Как пробить доспех или сломать бревно голой рукой? – спросил кто-то взрослый на задних рядах из группы Чонг-Ву.

– Нравятся фокусы? Тогда научитесь использовать энергию жизни, и вы голыми руками пробьёте самурайский доспех, прочные доски, и даже камни замковых стен, – лицо мастера было нестрогим, добрым.

– Энергия жизни слаба, – заявил тот же голос. – Твёрдое и крепкое умирает, мягкое и слабое живёт… – так гласит теория. – Но в бою трудно сохранять бесстрастность и не поддаться гневу или страху! Это мешает – победив одного врага, нельзя мгновенно переключить внимание, чтобы отразить выпад другого!

– Умение мгновенно успокаиваться и сосредотачиваться на главном, чего так долго и настойчиво добиваются наставники буси-до, на самом деле зависит только от одного – от правильного дыхания… Знаете что, я открою вам тайну: вдыхайте пламя! Солнце – сосредоточение грубой огненной силы, которая одновременно и мягкая, тёплая, когда тебе прохладно, приятная взгляду, как шафранные отблески на воде рисового поля… В сражении вы – средоточие энергетики мироздания, проводник силы солнца. Раскройте себя, воины Аматерасу! Позвольте ярому солнцу излиться через вас на голову врага! Твёрдые духом, вы станете мягкими телом!

– Раскрыться – это как? – вопрос задан снова с тылов.

– Простые примеры: разящий меч держит рука, заключающая в себе твёрдость и мягкость одновременно. Второй: во время урагана крепкий дуб сопротивляется и ломается, ива же изгибается и – выживает! Бойцу Зотай-до нельзя закрепощаться, необходимо полностью расслабиться, и только осознанная цель должна направлять текущую через ваше тело силу мироздания, ведь на самом деле ваше тело – не ваше. От природы оно суть один из многочисленных органов мироздания – и только!.. Как сказали бы мастера дзэн, надо «опорожнить свою чашу», и тогда вы готовы к атаке с любого направления! Для успеха каждый приём должен сочетать взрывную силу, чёткость движений и умение уйти от атаки противника, сохраняя неразличение, недеяние…

Мощная волна уверенности исходила из уст Шуинсая, ученики улавливали эту энергию, в их умах вспыхивали искры озарения.

– Почему, почему? – заголосили все хором.

– Наша жизнь – песчинка в равнодушном океане бесконечности. Будь то воин с огромным опытом боёв, или простой человек, никто не лишается воли: дрожь колотит нас, но отступает, когда мы прощаемся с жизнью и начинаем жить по законам битвы. Для омрачённого иллюзиями смертности существа ужасна встреча с врагом в открытом пространстве, когда негде укрыться и переждать. Небо и земля темнеют даже в полдень, ты не видишь того, что разворачивается прямо перед глазами, не можешь ни рвануться вперёд, ни податься назад, ты словно зачарован сплошной линией ещё не окровавленных наконечников копий. Просветлённый же наслаждается ароматом сакуры, словно настала пора ханами.

Ученики заворожённо слушали, забывая про еду. Царила тишина. Порой, когда говорил мастер, никто не решался даже двигать челюстями – из-за хруста в ушах можно упустить важное.

Из глубины своего деятельного сердца, из истинного творческого воодушевления речами отца, Шиничиро черпал строки. В моменты повествования он слышал музыку мира. И сиюминутное стихотворение рождалось в сердце во имя любви к отцу. Некоторые строки он забывал, но, стоило послушать вдохновенные речи, живо восстанавливал утраченное. Новое стихотворение он перекладывал на музыку, которую сочинял в себе, перебирая пальцами шёлковые нити-струны бива. Юноша не имел возможности записать стихи или музыку дома – отец категорически не признавал в нём музыканта, поэтому всякий раз, когда их скапливалось множество, не укладывавшееся в памяти, бежал к другу, и запечатлевал тушью на дощечках.

В южные ворота додзё Ампаруа въехала верхом на игреневом коне сестра императора в сопровождении элитной охраны, самураев, обученных Кендзо. Суа возжелала немедленно начать занятия по системе мастерства зотай-до. Тем не менее она заявила, что Кендзо настолько поработал над её техникой, что помощники Лао и Шуинсая ей не соперники. Противоречила самой себе: женщина!

Йиро не выдал возмущения – недоверчиво опустив брови, поёжился, будто от сквозняка. Сказанное Суа, хотя и глупость, но больно укололо его самолюбие. Она – девушка с амбициями, пусть крепкого сложения и кое-что усвоившая в искусстве единоборств, но ведь – девица благородной крови! И через загорелый лоб Чонг-Ву тоже легла глубокая морщина недовольства, но кореец при этом испытал смешанное чувство – удивления и восторга. Он ещё не встречал столь смелых, уверенных в себе девушек. Кореец, плотно сложив губы, вперил испытующий серо-зелёный взгляд в её белую напудренную щёку.

– Скорее покончим с вашим неверием в мои силы и начнём тренировку, мастер Шуинсай, – настояла Суа, соскочив с коня. Её угольно-чёрные волосы, перехваченные оранжево-синей лентой, были собраны в пучок. В причёске сверкала яркая головка шпильки. Приспущенный ворот простого кимоно являл любопытным взорам гордый изгиб шеи принцессы Суа-химэ.

Перехватив смущённый взгляд Шиничиро, Суа украдкой улыбнулась. Он смотрел на неё нарочито безразлично, так, будто не узнал. Синяк на правой скуле набирал фиолетовой яркости.

– Йиро, готовься к спаррингу, – приказал Шуинсай, указав на площадку. – Победит оставшийся на ногах, проиграет сдавшийся или не способный продолжать бой.

– У сэмпэя Кендзо проигрывает тот, у кого сломана кость!.. – заметила Суа.

Йиро и девушка вошли в тень смотровой вышки, поклонились друг другу.

– Здесь не додзё уважаемого Кендзо, – ответил Шуинсай, сощурившись. – Начали!

Охрана сестры императора выстроилась в два ряда, ученики Шуинсая окружили площадку.

Йиро ошибся. Он стоял расслабленно, опустив руки, запрокинув голову, на его самодовольном лице ни тени смущения, на губах улыбка превосходства. Переместив вес тела на левую ногу, слегка поднял правую и снова опустил на носок, едва касаясь земли. Суа быстро отступила, приготовившись защититься, но Йиро играл с ней. Сменив стойку, девушка поманила его пальцами, хитро скосила глаза.

– Довольно играть, – проговорил он. Сделав шаг вперёд, оторвал правую ногу от земли, повернувшись боком, намекнул на короткий удар по коленке. Суа подняла бедро. А хитрый Йиро, отклонившись назад, высоко вскинул ногу в надежде с одного удара в голову лишить противника сознания. Суа, с подшагом резко присев, поймала его ногу на блок и кулаком зарядила в пах. Вмиг с лица Йиро слетел азарт тщеславного победителя, он замер с выразительной гримасой, схватился за промежность обеими руками и сел на корточки.

– Встань, попрыгай на пятках! – крикнул ему Шуинсай. – Успокоение, расслабленность и несерьёзное восприятие любого противника – крайне опасны, – назидательно подметил мастер. Взгляд его, пытливый и внимательный, обратился к Суа. Он кивнул, позвал Чонг-Ву. – Давай ты. Пример моего преуспевающего ученика лучше не повторять.

Охрана закатилась смехом, десятник шикнул, угомонил их. Ученики из додзё смотрели на понурого Йиро с жалостью: побеждён женщиной, фу-у! – его авторитет отныне позорно раздавлен.

По команде мастера завязалась схватка Суа и Чонг-Ву: сначала нападал он, отыскивая слабое место в защите девушки, затем перешла к нападению она. Её предплечья, белевшие в широких рукавах ярко-голубого кимоно, покрылись бледными синяками – Суа защищалась, не щадя рук. Никто никого!

Затем, по команде, они продолжили борьбу в партере, каждый пытаясь поймать другого на болевой приём. Подняли облако пыли, упираясь в захватах, кряхтя, и, казалось, давились собственным гневом. И вот Чонг-Ву оказался над ней. Вывернувшись, она резко вскочила, ударив затылком ему в подбородок. Кореец схватил девушку за талию, ударил ногой в изгиб колена, она вскрикнула, разжав его пальцы своими, схватила за запястья. Оттолкнувшись ногами, перекрутилась, точно волчок, перевернулась. Суставы рук в запястье Чонг-Ву потянуло на излом, не поддаться – значит получить серьёзную травму! Ничего другого не оставалось, Чонг-Ву свалился на спину, Суа перебралась ему на грудь. Злая, яростная, её овальное лицо багрового цвета, на шее – вздутые вены, большие округлившиеся, точно у птицы, карие глаза влажно сверкают. Тыльной стороной ладони припечатала корейцу по горлу, выгнула спину, с криком вытащив шпильку из распавшейся причёски. Самурай-диверсант испуганно зажмурился, вскинув руки. Шуинсай насторожился: иногда гнев порабощал учеников, они не контролировали себя. Взрослый мужчина, воин, Чонг-Ву неподвижно лежал под едва созревшей девчонкой, опасливо жмурясь.

– Стоп! – Шуинсай всё понял. Четыре года в руках Кендзо…

Медленно Чонг-Ву открыл глаза и поднялся – сокрушённый, с тоскливым видом. Суа окинула присутствующих довольным взглядом. Дыхание восстанавливалось, жгучий румянец покидал лицо, но блеск в её глазах стал жёстче. Приняв шёлковый бледно-красный платок из руки десятника, отёрла кровь с верхней губы. Выждав паузу, в которую Чонг-Ву поклонился ей, уточнила:

– Нет сомнений?

– Никаких, – холодно ответил Шуинсай. – Чувствуется приобретённый опыт от Кендзо-сама. Ваше искусство достаточного уровня, и мне придётся превзойти себя, чтобы вывести его на новый… – поклонился мастер, коснувшись руками колен…

– «Уступить натиску, чтобы устоять, идти на перемены, чтобы остаться самим собой «, – с намёком процитировала Суа. – звучит старомодно, надеюсь, покажете и расскажете мне что-то новое, УЧИТЕЛЬ.

Ярость холодного пламени и обжигающая прохлада воды прекрасно уживались в ней.

Ладони вытянутых рук Шуинсая скользнули вниз по коленям, и, застыв на несколько секунд в согбенном положении, он поднял глаза:

– Ваше божественное происхождение не должно помешать достижению совершенства.

– В додзё и на занятии, где бы оно ни происходило, я не сестра императора, не несчастная суженая старого кагэма – Белого Тигра, а ваша ученица, – поклонилась Суа в ответ, и волосы прикрыли её горящее румянцем лицо.

Глава 4

Вечерело. Предзакатные сумерки окутали Эдо бледной алой дымкой. Похолодало. Голоса птиц зазвучали тоскливее и реже, стихло стрекотание цикад, сменившись быстрыми пересвистами «ночников», зелёно-жёлтых маленьких птиц с вытянутым клювом. Тэбу, или «ночники», свистящие перепела, которых легко приручали местные, готовились ко сну, затаиваясь в густых придорожных хаги около обводнённых рисовых полей. В прохладных вечерних сумерках фосфором отсвечивали их гладкие зелёно-золотистые крылья.

Всадники мчались по дорогам вдоль полей и домов, объявляли о возвращении сёгуна. Крестьяне, нагруженные кладью, останавливались, вытягивали шеи, высматривая колышущееся знамя. Дети и взрослые, слыша быструю поступь конницы, падали ниц, не поднимая голов. Садились на землю даже кони и коровы, им накрывали глаза.

Мотохайдуса испугало полученное от дозорных известие о стремительном возвращении из воинской ставки в столицу императора Нинтоку Тоды сёгуна Ёсисады Хадзиме. Советник императора откинул свиток на край стола, вскочил, словно ужаленный, приказал немедленно сообщить ближайшим важным персонам, послал нарочного в замок Ёсисады – созвать музыкантов, подготовить пиротехнику к салюту, слугам сёгуна было велено раскурить благовония, накрыть столы, готовить деликатесы. Служанки Хадзиме плавно засеменили взад и вперёд, точно яркие рыбки кои в пруду. Кашевары раскрывали жаровни, разжигали огонь, подгоняя помощников. Нагревался огромный котёл, приготовлялось всё необходимое для принятия ванны, выкладывали пахучие мыла – для японца, независимо от положения и достатка, нет большей радости, чем нежиться в глубокой деревянной кадке, наполненной горячей водой. Толстый евнух, явившийся в покоях Ёсисады, созвав наложниц, осматривал их, точно привередливый покупатель, выбирающий тёлочек для любимого бычка. Он тонко недовольно попискивал, находя недостатки в причёске и макияже. Девушек, не прошедших придирчивый осмотр, отдавал в умелые руки прислужниц, которые тотчас исправляли недочёт.