Честь имею. Власть Советам

– По какой надобности? – спросил его Реваз.

– А мне не докладают, сказали известить товарища Свиридову, чтобы на совещание шла, вот я и сообщаю. Всё, потёк я, некогда мне разговоры вести, ещё по двум адресам надо сбегать.

– Совещание… С чего бы это вдруг и на ночь глядя? – удивилась Лариса.

– Что тут удивительного! Пора бы уже привыкнуть к ночным вызовам.

– С твоими вызовами давно смирилась, с ними всё ясно, а когда меня вызывают, как-то тревожно становится на душе.

– С исполкомом шутки плохи, – ответил Реваз.

– То-то и оно. Хотела сегодня расслабиться, выходной взяла и вот нате вам… Никакого покоя… – тяжело вздохнув, Лариса пошла в спальню, – снять платье и переодеться в серую юбку и гимнастёрку, и уже оттуда, пристёгивая портупею к гимнастёрке, спросила Реваза. – Проводишь, или как?..

– Какой разговор? Само собой! Вместе пойдём, неспокойно нынче в городе, особенно по ночам, – проверяя револьвер, ответил Реваз. – Видать, что-то серьёзное у вас намечается, если утра не могли подождать.

– Возможно, возможно, – задумчиво проговорила Лариса. – Гадать не буду.

– А тут и гадать не надо, без гаданий всё ясно. Красный террор катится уже по самой системе. Судить кого-нибудь будут, а по-пути зачитывать новые указания из Москвы.

Летняя ночь, войдя в свои права, окутала город чёрной облачной тишиной. В её знобящей немоте не были слышны ни пересвист птиц; ни грубый хор квакш, обосновавшихся в городском пруду; ни стрекот кузнечиков, забившихся на ночь под перья и листья трав, притулившихся у заборов; ни шаги горожан, спрятавшихся за стенами своих домов. Лишь изредка на скрип дерева, вздрогнувшего в городском парке от порыва ветра, прилетевшего невесть откуда, тявкнет боязливая дворняга, да на писк петель рассохшейся заборной калитки беспокойно забьют крыльями сонные куры, сидящие на насесте. Город вошёл в тревожное, чуткое состояние беспокойства за жизнь под мрачным покрывалом богини ночи Мораны.

Но, нет! Не всех пугает ночь. Её чёрная мантия – благо для грязных в мыслях людей.

Чёрными коршунами вылетели из чёрной пучины ночи злые люди в чёрных масках, и стремительно помчались, размахивая над головой ножами и револьверами, к мирно идущему по улице человеку.

– Помоги-и-ите! – пронеслась мольба о помощи.

На этот молящий зов тотчас откликнулись Реваз и Лариса. Не издавая ни звука, и стараясь как можно тише бежать, они уже через несколько секунд увидели людей в чёрном, – их было четверо.

– Стоять! Ложись! – Крикнул Реваз и сделал предупредительный выстрел верх.

Один бандит, отбросив нож, упал на колени и громко завопил: «Пощадите! Пощадите! Я не хочу умирать!» – Три других, отстреливаясь, бросились врассыпную.

Реваз дважды выстрелил из револьвера, но уже по разбойникам. Двое из них, сделав по инерции один шаг, тут же рухнули на землю. Четвёртому бандиту удалось скрыться в темноте. Реваз, было, устремился за ним, но увидев распростёртую на земле Ларису, бросился к ней, крича на бегу.

– Лариса! Лариса! Что с тобой?

– Я… я… ты крикнул лежать, вот я и упала! – приподняв голову, но всё ещё лёжа на земле, проговорила она и виновато заморгала глазами.

Реваз стоял на коленях рядом с ней, поддерживал её голову и, не вникая в её слова, твердил: «Что с тобой, милая! Что с тобой? Ты ранена! Куда!»

– Я… не знаю! Что-то жжёт ногу… чуть выше колена… правую! Верно, поцарапала, когда падала, – ответила Лариса. Попыталась подняться с земли, но вскрикнула от боли.

Чиркнув спичкой о коробок, Реваз увидел в её огне, влажное пятно, растекающееся по ноге Ларисы.

– Вяжи задержанного, – приказал Реваз спасённому им мужчине, а сам, оторвав полосу ткани от нательной рубашки, стал забинтовывать им ногу жены.

Выстрелы услышали в милиции, и тотчас дежурная группа с громким топотом и криками: «Стоять! Ни с места!», – устремилась к месту, где была разорвана ночная тишина.

Крики, а следом и новые выстрелы в воздух вновь встряхнули чёрное покрывало Мораны – богини ночи.

– Лежать! – приказал Реваз задержанному бандиту. – И не двигаться, пристрелю как собаку! И вы, – уже спасённому мужчине, – рядом с ним. – Потерпи, Лариса, потерпи. Не поднимайся. Сейчас отвезу тебя в больницу, всё будет хорошо! – Наклонившись над Ларисой, спокойно проговорил Реваз. – Ненароком свои могут прихлопнуть. С них станет. Я сам их встречу.

Кратко и поспешно объяснившись со старшим милиционером, передав ему мужчину, спасённого от бандитского нападения, а так же задержанного бандита и труппы его подельников, Реваз уложил в подъехавшую милицейскую машину жену и отправился с ней в больницу.

Ночь снова укрылась молчаливой прохладой. Выстрелы, крики ли, но чёрные тучи покинули небосвод. Над городом раскрылось звёздное полотно. В небе засияла яркая, полная луна. Разливая своё расплавленное серебро на Барнаул, она выбила из металлических шпилей домов и булыжных мостовых невзрачные серые искры. Взмыв ввысь, тусклые блики города слились с оловянными лучами звёзд, перевоплотились в крупные бриллианты, которые осияли русскую землю – как печатью вечной жизни России.

Глава 5. Радостная весть

Реваз шёл домой в приподнятом настроении. Две добрые вести поднимали его настроение.

Первая: Лариса, неделю пролежавшая в больнице с огнестрельным ранением, оказавшимся неопасным – пуля слегка и навылет задела бедро, сегодня была выписана из медицинского учреждения и отправлена домой на полное излечение. Об этом Реваз узнал, позвонив в больницу.

– Отвезли Ларису Григорьевну домой на исполкомовской машине, – ответил главврач. – Специально для этой цели выделил её сам председатель Алтгубисполкома Грансберг Христофор Давидович.

И вот сейчас, возвращаясь домой со службы, Реваз нёс в руках большой букет цветов и солдатский вещмешок, в котором лежали подаренные сослуживцами сахар, чай, конфеты, колбаса, хлеб, консервы и другие продукты, а также бутылка настоящего французского шампанского.

– Продукты понятно, но откуда шампанское? – спросил сослуживцев Реваз.

– Приходил тут один, – проговорил помкомвзвода. – Передал шампанское и ушёл, сказав, что товарищу Магалтадзе.

– Кто такой, спросил хоть?

– Назвался хозяином магазина, что на Льва Толстого.

– И что?..

– Сказал, в благодарность, что жизнь спас от бандитов.

– Вон это что… В благодарность… Это, значит, непмана спас. Хотя… какая разница, кто он, человек и это главное, – проговорил Реваз. – Значит, и ему спасибо!

Второе, что поднимало настроение Ревазу, была беседа с бойцом его взвода Бородиным.

Бородин возвратился в Барнаул и принес Ревазу радостную весть. По сути своей весть тяжёлая, трагическая, но для Магалтадзе лучшая из всех за последний год.

И вот сейчас, он шёл домой и мысленно возвращался к разговору с бойцом своего взвода Бородиным.

Бородин сказал, что навестил товарища Ромашова, тот его хорошо встретил, угостил, как положено – с водочкой, поинтересовался, как живёт товарищ Магалтадзе.

– Я сказал, что вы, товарищ Магалтадзе, служите как все очень даже хорошо, – мысленно повторил слова своего подчинённого Реваз.

Магалтадзе вспоминал. Ромашов поведал Бородину о своей поездке в Барнаул. Говорил, что в начале июня по делам села был в Барнауле, но заехать к боевому товарищу не смог по причине полного отсутствия свободного времени. Сказал, что на обратном пути, – в пятидесяти верстах от своего села, попал в засаду. В результате бандитского выстрела из берёзового колка был убит мужчина, которого попутно подвозил из Барнаула через Бийск в Камышенку. Вместе с ним была толи его жена, толи сестра, Бородин об этом его не спрашивал. Она умерла от горя, постигшего её, уже в селе Старая Барда. Там и похоронили. А мужчину той женщины Ромашов с товарищами захоронил при дороге. На месте захоронения установил крест. Тот крест, сказал Бородин, он сам видел, когда ехал из Бийска в село Старая Барда.

– Так-то я проехал бы мимо, мало ли в наше время крестов вдоль дорог. Удивило, что могила свежая и крест на ней тоже как будто только что поставленный, береста совсем свежая. Подъехал, поинтересовался, кто такой захоронен. Фамилия на кресте написана, наша, революционная, – Красин. Бумагу на того мужика товарищ Ромашов отдал мне и наказал, чтобы я передал её вам, товарищ Магалтадзе. Сказал, что вы человек государственный, знаете, что с ней сделать, передать кому или ещё что…

Эта бумага сейчас была в кармане гимнастёрки Реваза и грела его душу. Он пока не знал, как с ней поступить, – уничтожить или сохранить.

– В жизни всякое бывает, самому может пригодиться, но и опасно, – говорил себе. – Хотя… ничего опасного в этом не вижу. Бумага есть, а человека нет. Сохраню, – твёрдо проговорил и бодрой походкой продолжил путь к дому, в стенах которого после выписки из больницы его ждала жена.