Понять и полюбить

– Цыть, молокосос! Не твово ума дело! Молоко на губах не просохло, а туда же. Ты прежде рот свой поганый от мамькиного молока утри, а топом разявай его! – не удосужив юношу даже взглядом, ответила Анфиса.

– Отойди, отрок, от женщины, – гневно взглянул Симеон на Кирилла.

– А то, чего, батюшка? Крестом своим огреешь, что ли?

– Тфу на тебя, богохульник! Как только земля таких бесстыдников носит?! Женщина на цельных десять лет старше тебя, постыдился бы рот свой разявывать. Бога в тебе нет!

– А твой Бог в твоём пузе! Ишь как важно тащишь его впереди себя на цельный метр, – заступился за товарища Онуфрий, и, придвинувшись к Анфисе, ткнул её пальцев в бок.

– Ах, ты ж охальник! – возмутилась Анфиса и, не прекращая движение, резко толкнула парня своим крепким объёмным задом.

Онуфрий, не ожидая от неё такого маневра, заплёлся ногами и повалился на землю, увлекая за собой идущего рядом Кирилла.

– Бог он всё видит! – взмахнул крестом батюшка, следом громкий смех десятка женщин разнёсся по селу.

В колонну женщин, двигающихся к дому Мажюлиса Урбонас, прибывали новые люди, – женщины в солидарность своим подругам, мужчины из любопытства.

Подойдя к дому литовца, женщины подняли визг, из которого было понятно только одно:

– Вон из села!

Две женщины пытался даже поджечь дом литовца, но были удержаны мужчинами.

Анфиса и ещё две женщины бросили камни в дом, разбив стёкла в одном из окон. От дальнейшего разрушения дома их остановил батюшка Симеон.

– Угомонитесь, люди! – обратился он к сельчанам. – Надо мирно решить вопрос с литовцем.

На крыльцо дома вышел Мажюлис и без вопросов и предисловий сказал:

– Вижу, не угоден вам. Сегодня покину ваше село. Желаю здравствовать и процветать.

Через два часа, наняв подводу, Мажюлис Урбонас покинул Бащелак.

В селе, после изгнания литовца, начался праздник. Поп Симеон выставил народу пять ведер вина и два ведра водки.

Народ вдарился в пьяный разгул. Село гуляло – пело и плясало, народ пил и веселился. Поп Симеон торжествовал. В пьянке приняли участие даже те, кто с укоризной смотрел на женщин, изгнавших из села грамотного механика. Началась массовая попойка. На дармовое спиртное, как вороньё на падаль, слетелось всё село. Пили все, у кого были руки, – кто мог держать в них стакан, – мужики и молодые парни, бабы и молодые девки, не отставали от них старики и ребятня.

К вечеру многие «очухались» и пришли домой, не дошли до дома два мужика и девка с парнем.

– Загуляли, – подумали их родственники. – Видно у друзей остались.

К середине ночи над селом зависла зловещая тишина, но с рассветом деревня вновь пустилась в пьяный загул. Началось похмелье.

К полудню перепились все и стали драться, даже бабы и те вспомнили старые обиды, – началась всеобщая потасовка, в результате которой один мужик был убит, два покалечены, а трём бабам поломали рёбра, – счёт на синяки, кровоподтёки и клоки вырванных волос не вёлся.

Мужиков, что не возвратились домой в первый день попойки, нашли у реки – угоревшими на солнце, а молодых любовников, потерявшихся в этот же день, вынесли из-под крыши пустого сеновала, – сгорели в спёртом раскалённом воздухе.

Вот такой получился праздник в борьбе тёмных и светлых сил, праздник поповского торжества, – торжества чёрного над белым, торжества мракобесия над учёностью.

А Мажюлиса Урбонас пригласили к себе артельщики села Усть-Косиха. Перебравшись к ним, литовец незамедлительно приступил к своим обязанностям – механика молоканки и уже через десять дней завод не только увеличил выпуск масла, но и по рекомендации Мажюлиса организовал прибыльную артельную торговлю разными товарами. А ещё через месяц Урбонас сделал агрегат, который, не зависимо от уровня воды в реке, превращающейся в летнюю пору в ручеёк, приводил в движение все машины завода, и даже прибор для экономии самой воды. Претворил в жизнь и мечту своей жизни, создал народный дом творчества, в котором организовал механический и художественный кружки, привлёк учительницу и школьников к литературному кружку.

Весть об умельце из села Усть-Косиха быстро разлетелась по Бийскому уезду. В Усть-Косиху потянулись артельщики, заводчики и просто мастеровые люди. Всем хотелось поучиться у литовца Мажюлиса Урбонас и перенести его знания и умения на свои производства.

Не приезжали в Усть-Косиху лишь крестьяне села Бащелак, – развалили они свою артель, – растащили и пропили оборудование её.

Усть-Чарышская Пристань

«Участковому крестьянскому начальнику Бийского уезда.

Сообчаем вам, что нет ужо сил терпеть всякие злокознения безобразныя, творимыя в нашем волостном селе Усть-Чарышская Пристань.

Суть нашего документа такова:

Запились все от велика до мала. Пьют всё, что глотку дерёт, а опосля валются, где попало и ни черта не желают делать, а то и мрут как псы бездомные. Примеров тому много. Но сначала охвачу село наше описанием его в ентом документе, чтобы понятно было, почему говорю, что никто ни черта не делает.

Первое. Село наше грязное и вонючее. Вонь такая стоит, что как чё выпьешь, так сразу и воротит наизнанку всё нутро, – чё выпил, то и выполоскало. Сызнава приходится к шинкарке идтить. А мы чё, мильёнщики ли чё ли, чтобы кажный день по два ведра вина покупать, на одно с трудом наскрябываем. Чё-то я не туда, звиняйте!

Так вот, ежели бы вы въехали в наше село, то тут же и померли, а мы ничего, приспособилися ужо. Нюхаем вонь стоячих болот, что по улкам нашим расползаются от околицы до околицы, а в тех болотах окромя дафний и ряски зелёной, как у Христа за пазухой живут и квакают все дни и ночи напролёт, заразы энтакие, —лягухи. Спать не дают, поганки злыдневские. Мы их ужо и морили чем попало, а им хошь бы што, еще сильнее плодятся, прям, как наперегонки с тараканами, кто кого обставит в энтом деле нарождения – твари земноводные или насекомые запечные.

А всё-таки по улке ещё можно ходить, ежели, конечно, дождей давно не было, а ежели дождь прошёл, то ходим, цепляясь, за ограды. А вот у моста через нашу речку луж нету, тама топь из наваленных конских отбросов и назёмов. Туды мы не ходим, разве по надобности большой, а то можно завязнуть и сидеть в вязи той до посинения, покуда, кто канатом не вытянет. Я потом – ниже напишу, как вязнуть можно, а покуда расскажу о нашем сельском начальстве. Староста наш и волостной писарь хмыри те ещё. Тащут и воруют всё, что плохо лежит, и даже то, что хорошо сховано, сыщут, от них ни черта не спрячешь. Я потом подробно всё напишу, а сейчас о вони и грязи. Сколь мы к ним не обращались, только руками машут и нос от нас воротют. Говорят, что мы сами в ентом грязно-вонючем безобразии виноваты.