Белуха. Выпуск №4

На обсуждение мероприятий по празднованию масленицы прибыли и алтайцы – Кергилов Багдер и Тодочиев Ирбис, – лучшие охотники на пушного и иного таёжного зверя. Эти богатые кумандинцы кроме охоты занимались разведением маралов, количество голов которых было известно только им. Поставили алтайцы среди гор строение, в котором обрабатывали и консервировали пантовую продукцию, в дальнейшем это лекарственное сырье расходилось по аптекам Сибири, Китая, Монголии и Японии, где из него уже изготавливали медикаменты. Чтобы не быть обманутыми приезжими богатеями при продаже мехов и пантового сырья, алтайцы всегда приглашали в помощники Тимофея Гапоновича и Николая Игумного, зная, что старообрядцы будут вести торг по-честному. На масленичные гуляния эти гости полтораста рублей положили. Предложили так же новый вид соревнования, стрельбу из лука по целям, а призами выложили мех соболей, лисиц и несколько выделанных шкур овцы. За каждый выстрел из лука по общему согласию решили брать символичную плату – три копейки.

На всю масленичную неделю поселковый староста Карагайки Гаврила Данилович Косарев, приверженец старой православной церкви, получил широкие полномочия в отношении нарушителей праздничных гуляний, для чего в помощь ему избрали совет от обоих поселений. От Карагайки в него вошли сам Гаврила Данилович Косарев, Тимофей Гапанович, Ефтей Долгов, татарин Темирбек Абдулов, – купец, что владел производством «Пеньки». Меж селян у мусульманина другое имя Пенёк Веревкин, хотя на самом деле Темирбек был очень образован, и имя, обозначающее силу, крепость и железную хватку полностью соответствовало его телосложению. Фамилия Абдулов, – «раб Божий, раб Аллаха» несла в себе не только его любовь к Аллаху, но и отвечала его миролюбию и почитанию людей. Приспособился татарин даже пыльцу с конопли в медицинские учреждения поставлять, а его веревки, выдерживали вес больший, нежели изготовленные другими производителями, да и тоньше и легче были в два раза. Правда, производство канатное, находилось не в Карагайке, а в Тайне, где всем руководили выходцы из Польши, но это не вызывало озлобленность к полякам со стороны православных, поляки, как и православные, глубоко религиозны и трудились на совесть. Высококачественные изделия Темирбека Абдулова ценились даже в самом Военно-морском Адмиралтействе. По характеру Темирбек был человеком веселым, праздники разные любил, а так как всегда был при деньгах, то выделял на них большую сумму. Вот и на масленицу он внёс сто рублей

От посёлка Тайна в совет вошли Иван Самойлов, Анджей Бжинский, Витольд Адамович и староста посёлка Ерофей Думнов. Для особо шаловливых и буйных под управой имелся подвал, сделан был много лет назад на случай задержания разных подозрительных людишек, воров и разбойников.

Собрались члены совета в управе села Карагайка и решили, где и когда проводить народное гуляние, установили правила судейства, расценки на торговлю, где снежный городок устроить, как награждать победителей в юношеском и взрослом кулачном бою, и тех, кто канат на свою сторону перетянет. Решили, чтобы обиды ни у кого не было, выдать по полтиннику каждому потерпевшему поражение в играх. Для победителей, кто верха столба достигнет, решили закупить два Тульских самовара, по одному на каждый столб, а чтобы не так просто было его снять, договорились привязать их на вертящееся колесо прямо по центру. А ещё на каждый столб повесить по две пары женских полусапожек и мужских сапог, по четыре мешочка с набором чая и конфет, по пять связок бубликов и баранок. Изобилие призов такое, что если судить по опыту прошлых лет, к концу соревнований их должно остаться более половины. Так и было задумано, чтобы все желающие могли испытать себя, но, как обычно, смельчаков много, а счастливчиков единицы. А чтобы порядок был, и пьяных драк избежать назначили стражами покоя трех непьющих братьев Будилиных, за это выделили им три рубля. Наделили их правом всех неугомонных, – не в меру пьяных и хулиганов в подвал сажать.

В первый день масленичной недели уже с раннего утра потянулся народ к берегам реки Иша, где были установлены столбы, построен снежный городок и другие аттракционы.

Идут по селу развесёлые девицы, голосами звонкими парней из дворов зазывают, а те давно у ворот стоят, с ноги на ногу переминаются, ждут своих любушек, но выйти на дорогу не торопятся, гордые и вид у них деловой. За группой юниц идут отроковицы, с завистью смотрят они на старших девушек, тем уже по четырнадцать – пятнадцать, а им всего-то десять – двенадцать, не созрели ещё для полной любви, а уже её хочется. И всё же радостно и тем и другим в этот праздничный день. У девиц на алых устах улыбки, щёчки румяные, носики припудрены, платочки на головках праздничные – цветастые, шубки на лисьем, заячьем и соболином меху, на ногах кожаные полусапожки, на руках варежки с узорами цветными, у парней аж дух захватывает, глаза горят, ах, как хороши девицы. Наперерез двум девицам-подружкам из переулка братья Косаревы Иван и Алексей гордо выходят. Грудь вперёд, голова подбородком вверх вздёрнута, а у самих глаза так и горят, руки так и бегаю, и хочется братьям девиц загрести в охапку и расцеловать, а девицы были бы и не прочь, почему бы и подставить свои жаркие уста под губы красавцев братьев. Давно на них поглядывают две подружки; Екатерина Шубина – дочь лавочника Агафона Ивановича и Валентина Буторина – дочь зажиточного старовера Сидора Афанасьевича. Да и братья были бы рады породниться с уважаемыми единоверцами, уж очень пригожи их дочери и по годам созрели, – по пятнадцать лет подружкам.

Подруги увидели любых им братьев и тотчас с улыбкой на резных губах частушки звонкими голосами запели. Одна:

– Ох, ну, подмигну старому седому,
А еще подмигну парнишке молодому.

Другая подхватила:

– У меня миленка два, в том конце и в этом,
Одного люблю зимой, а другого летом.

Братья ещё выше подбородки приподняли, грудь колесом выдвинули и, сбоку на бок покачиваясь, походкой вразвалочку к подругам направились. Один:

– Голубые, голубые, голубые небеса,
А еще есть голубые у залёточки глаза.

Тотчас звонкий смех вырывается с алых губ подруг и, не успев затихнуть, первая девица подхватывает:

– Кудри вьются, кудри вьются у залетки моего,
А еще такие кудри у товарища его.

Подхватывает второй парень:

– Моя мила платье мыла, я чембары полоскал,
Моя мила потонула, я чембарами достал.

Вторая девица:

– Я плясала, топала, на мне юбка лопнула,
Дайте нитку подвязать, я еще пойду плясать.

Второй подхватывает:

– Мою милку сватали, меня в сундук запрятали,
Сковородой прихлопнули, чуть глаза не лопнули.

(Чембары весьма просторные шаровары, кожаные или холщовые, надеваемые сверх чапана и тулупа, кои закладываются в чембары полами (подчембариваются). Употребляются в работе, в ходьбе, на промыслах и при верховой езде).

Потом все четверо смеются и идут к реке Иша, что посреди двух сел Тайна и Карагайка, где в самом широком месте летняя паромная переправа, а зимой дорога – зимник. Здесь сегодня будут народные гуляния и соревнования.

А с северной стороны посёлка доносится звон колокольчиков. Это по главной улице села, змейкой вьющейся от заснеженного пригорка, сияющего бриллиантовыми искрами под лучами восходящего солнца, мчится тройка, запряженная в новые сани, в них гармонист, растягивая меха, под звон колокольчиков несёт задорную песню о касаточке масленице. Рядом с ним две девицы-красавицы в лисьих шубках с круглыми меховыми воротниками и хозяин тройки двадцатидвухлетний богатырь, сын сельского кузнеца Прокопия Николаевича Снежина – Фёдор. На нём новая соболья шапка, новый полушубок из овчины и новые кожаные сапоги. Управляет лошадьми Михаил Логинов – друг Фёдора. По нарядной тройке, новым саням, облику Фёдора и его друзей можно было судить только об одном, скоро быть свадьбе.

Лихо подкатив к площади, Фёдор высадил весёлую компании и направил сани к участку, специально подготовленному для саней с лошадьми, да там при лошадях и остался. Не хотел идти на площадь, на которой ещё не было милой его сердцу девушки.

Растянул гармонист меха и запел красивым голосом:

– Уминая всласть ватрушки, спойте девицы частушки.
Всякий люд кругом танцует, и душа его ликует.
Девки рады, парни тоже, расцелуем всех, как сможем.

Подхватил пение гармониста Михаил Логинов:

– Я на Маслену готов скушать 50 блинов.
Закушу их сдобою, похудеть попробую.

И вновь гармонист Ксенофонт Ложников:

– Напеки, кума, блинов, да чтоб были пышные.
Нынче Маслена неделя, можно съесть и лишнего.

Две девушки, подруги Михаила и Ксенофонта, переглянулись и с частушками в круг подруг направились, что раньше их на площадь пришли:

– Пятый блин я слопала, на мне юбка лопнула.
Пойду юбку зашивать, чтобы есть блины опять.
– На весёлой русской тройке прокатились мы друзья.
Сбив в пути корову Зорьку, слёзы лили в три ручья.

Оставив подруг, парни пошли к своим сельским товарищам, напевая:

– Песни петь боюсь немножко, хоть и громко я пою.
Друг мой пляшет под гармошку, я как вкопанный стою.

Но девицы-красавицы, что повстречались на пути двух весёлых парней, не дали им даже приблизиться к своим товарищам, окружили их со звонким смехом и заставили петь и играть на гармони. Вскоре плотная группа девушек от двенадцати до пятнадцати лет многослойным цветастым кольцом окружила двух друзей. Куда деваться парням, гармонист заиграл, для того и гармонь взял, а друг его, встряхнув головой, частушку выплеснул. Тотчас кто-то из звонкой девичьей группы излил из своих рубиновых уст ответ на частушку, её поддержала другая краса, и вот уже, состязаясь друг с другом, по площади понеслось:

– Меня милый не целует и не обнимает.
Завернуся я в блины – пусть хоть покусает!
– Милый мой стесняется знакомиться поближе,
Пойду икрой обмажуся, может, хоть, оближет!
– Я милёнка своего подарю товарке,
Для подружки дорогой мне его не жалко.

Неожиданно самая разбитная перезрелая девица выдаёт откровенную частушку:

– Не могу я утерпеть, чтобы жопой не вертеть.
Вот такая сатана – так и вертится сама.

Её поддержала другая девица – Татьяна Кучерова, ликом хороша, но полна очень, отчего в свои двадцать лет засиделась в девках: