Черный квадрат и «белый китаец»

– Мы здесь такого наркотика не встречали, – с сомнением сказал Соловьев. – Если бы что-то подобное было, то оно непременно всплыло.

– Обычными методами его не распознаешь. Поэтому вы его могли и не обнаружить. Даже в Москве специалисты не сразу определили формулу этого наркотика.

Они помолчали, потом Корнев добавил:

– Нет, ты только подумай, студенты-молокососы фактически совершили открытие в химическом синтезе. Когда мы показывали их разработки маститым докторам наук, те в изумлении только руками разводили. Эх, не оскудела еще российская земля гениями! Если бы не сомнительные личности, а государство взяло ребят под свое крыло, какими бы открытиями они порадовали общество, как бы двинули вперед прогресс. А ныне, вместо того, чтобы заведовать научными кафедрами и лабораториями, они сидят в местах весьма далеких от науки.

– За дело и сидят, – заметил прагматичный Евгений. – Учились бы себе и учились. Кто мешал? Так нет, подавай им все и сразу. Кстати, все ли сидят? – снова засомневался он. – Без талантливого химика подобное дело не раскрутишь?

– Смотришь в корень, – похвалил его Андрей. – Слушай дальше: самый гениальный из студентов-химиков, который собственно и вывел формулу «белого китайца», после осуждения сначала лечился от наркомании в одном из специальных лечебных учреждений в Тамбовской области. Затем его отправили отбывать наказание в колонию общего режима. Там он показал себя примерным мальчиком, получил условно-досрочное освобождение и… исчез. Домой, к матери в Тверской край не вернулся. Проверяли его по старым связям, дальним и близким родственникам – как сквозь землю провалился. Не исключено, что именно он сейчас и промышляет в вашем городе.

– Как его фамилия?

– Зверев Александр Васильевич.

– Такого не знаю, – покачал головой Евгений. – А остальные химики?

– Остальные еще в зоне отдыхают.

– Может, кто-то еще додумался до рецепта «китайца»?

– Нет, – сказал Корнев. – Анализ показал, что нынешняя партия наркотика точь-в-точь совпадает с той, семилетней давности. Словно, близнецы-братья…

– Тише, – Евгений вдруг схватил Корнева за руку. – Смотрите сюда.

То, что увидели оба сыщика, действительно представляло интерес. По двору, стараясь держаться в тени, к дверям дома осторожно пробиралась фигура человека. Вот, на секунду она мелькнула в отблеске фонарного света, и стало ясно, что это —худощавая женщина, одетая в брюки и свитер. На голове у нее была маленькая кепка, не скрывавшая светлых волос. Повозившись с замком, женщина исчезла в дверном проеме. Андрей и Евгений переглянулись.

– Это Наташка Быстрова. Надо сейчас же ее брать, – прошептал Соловьев. – Иначе в темноте потеряем.

Корнев, не отвечая, стал пристально вглядываться во что-то за избушкой. Сначала он решил, что ему показалось, но через мгновенье увидел, как две мужские фигуры, появившиеся из-за стены, стремительно скользнули в дверь, куда перед этим вошла Быстрова. В доме послышался сдавленный женский вскрик, затем все стихло, а спустя короткое время двое мужчин снова появились во дворе, держа в руках длинный сверток, обернутый в простыню. Они быстро свернули за угол дома и исчезли в темноте.

– Немедленно вниз, – скомандовал Корнев.

Однако когда они выскочили на улицу, то услышали только звук удалявшегося автомобиля.

Зверев

Вот уже сколько лет ему снилось одно и то же: великолепный квадратный зал в готическом стиле, а в нем по внешнему кольцу огромного стола сидят в черных мантиях и шапочках с кисточками благообразные люди с умными лицами. Председатель этого блестящего собрания держит в руках украшенную вензелем красную папку и зачитывает текст, затем все встают, аплодируют и устремляют улыбающиеся лица ему навстречу. Он, Зверев, тоже в мантии, степенно идет к председателю и из его рук получает диплом лауреата Нобелевской премии за выдающиеся открытия в области органической химии. А дальше – вспышки фотоаппаратов, телекамеры, нацеленные на него, руки журналистов с диктофонами, тянущиеся к нему, и их вопросы:

– Господин Зверев, как вы сами оцениваете ваши открытия?

– Это переворот в общественном сознании, – непринужденно говорит он. – Теперь возможности нашего разума поистине безграничны. Нет больше пределов человеческой памяти. Мы можем черпать из этой кладовой поистине бесценные сокровища знаний. Отныне человек действительно сравнялся с богом.

Зверев Саша, по прозвищу «Химик», никогда не видел наяву процедуру присуждения Нобелевских премий. Но она почему-то именно так рисовалась ему во сне еще в школьные, а впоследствии и в студенческие годы. Такие сны будоражили его, тешили самолюбие, приятно подстегивали тщеславие, и ему по молодости лет казалось, что дорога от них к действительности не такая уж и большая.

Снились они порой и сейчас… Однако пробуждение после этих снов было ужасным. Он просыпался всегда в одно и то же время, незадолго перед рассветом, и старался по привычке отрешиться от той действительности, в которой теперь находился, от стойкого запаха большого скопления людей, спящих в комнате, их храпа и сонного бормотания, порой переходящего в нервный бред или болезненные вскрикивания. Это был короткий миг, когда он мог быть предоставленным самому себе. Он лежал в кровати, закрыв глаза, так как знал, что тусклый свет вечно горевшей лампочки в дальнем конце комнаты, где за столом, опустив голову на руки, дремал дневальный, начнет вовлекать его в нынешнюю реальность, чего ему больше всего не хотелось. Он желал остаться в своих мечтах еще хоть на несколько минут.

Иногда ему начинало казаться: все, что с ним случилось и что происходит сейчас, является ничем иным, как кошмарным сном, а то, что ему снилось – и есть настоящая действительность. Тогда он ужасался: неужели наркотические видения не оставили его, и последствия наркотиков, которые он уже не употреблял много месяцев, еще цепко держат его в своих острых когтях?

Он встал с кровати и пошел по длинной комнате мимо дневального, тут же поднявшего голову и оторопело глядевшего на него.

– Мне на «танк» нужно, – сказал он.

Дневальный, понимающе кивнув взлохмаченной от сна головой, спросил:

– От шамовки что ли тебя понесло?

– Ништяк, – успокаивающе махнул он рукой.

Зверев прошел в уборную. Когда-то его коробило от уголовной лексики, а теперь он сам спокойно ее применяет. Здесь быстро привыкаешь к фене. Пожалуй, так забудешь русский язык и совсем дойдешь до ручки. Нет, с завтрашнего дня он будет читать только классику. Он еще поборется, он возьмет свое. Так думал он, стоя под окном и вдыхая свежий воздух, идущий через зарешеченное окно. Срок его наказания когда-нибудь кончится, и он вернется домой. Ему не будет и двадцати шести лет, он еще молод, можно многое сделать. А уж с его светлой головой, он не пропадет.

Если бы он не ввязался тогда в историю, то ныне наверняка бы уже защитил кандидатскую, а может, чем черт не шутит, и докторскую диссертацию. Однако очень интересное дело ему предложили, и оно совпадало в какой-то степени с его заветной мечтой.

Химия со школьной парты являлась для него наукой наук. Кому-то формулы казались нудным материалом, который приходилось с ненавистью зубрить, но для него они были, все равно, что ноты для музыканта. Он видел в них симфонии и оратории. До сих пор Зверев помнит восторг, охвативший его, когда на первых уроках химии он сумел из насыщенного раствора получить чудный кристалл изумрудного цвета, а затем вывести формулу, объясняющую это явление.

Вот тогда Саша понял, что химия позволяет проникать в природу вещей, что все многообразие окружающего мира сводится к вполне ограниченному числу элементов. Из них, понимая законы взаимодействия, можно создать все, что угодно, а тот, кто владеет этими законами, приобретает поистине неограниченную власть над всем. Со временем, думал Зверев, он сотворит уникальное вещество, с помощью которого, воздействуя на мозг человека, можно значительно увеличить его возможности, черпать из кладовой подсознания любую информацию. И тогда произойдет коренная революция человеческого общества, вселенский триумф науки. И сделает это именно он – Зверев Саша.

Как неоднократному победителю всероссийских и международных олимпиад, способному молодому человеку после окончания средней школы предложили на выбор любой химический вуз страны без всяких вступительных экзаменов. Он выбрал химический факультет МГУ. Его блестящий подъем по гранитным скалам науки продолжался и здесь, пока на третьем курсе он не познакомился с наркотиками.

На самой обычной студенческой вечеринке в общежитии молодые люди из любопытства, а еще больше – из-за ухарства перед девушками покурили сигареты, набитые анашой. Легкий кайф, который тогда ощутил Зверев, особого впечатления на него не произвел. Но в последующем, когда дозы были увеличены и Саша от курения перешел к игле, ему стало чудиться, что он испытывает состояние, которое граничит с тем, к чему он стремился в своих научных исканиях.

Во время действия наркотика время и пространство стали для него как бы доступными. В своих видениях он видел себя то на Марсе или вообще в другом созвездии, то свободно парившим в синем небе, то на дне океана. Либо вдруг оказывался в эпохе неолита, среди пещерных людей, или в непонятном и занятном будущем… Химические формулы, плававшие над ним, связывались в гармоничные системы и немедленно превращались в самые разнообразные вещества. Ему казалось, будто он коснулся самых тайников мироздания.

Но все исчезало, как только действие наркотиков прекращалось и наступало состояние отрезвления. Отравленное сознание воспринимало действительность как нечто ужасное, обычные удовольствия начинали казаться мелкими и незначительными, даже наука переставала приносить радость, формулы выглядели мертвыми, а организм требовал немедленного освобождения от стальных лат, которые давили и корежили тело так, что от боли перехватывало дыхание и хотелось лезть на стену.

Однажды сосед Зверева по комнате в общежитии и его однокурсник – Куролесов высказал мысль, которая иногда приходила в голову и самому Александру. Куролесов без особых церемоний заявил, что появилась прекрасная возможность подзаработать, нужно помочь одним людям создать синтетический наркотик, именуемый «белым китайцем». Эти люди оплатят расходы на препараты и реактивы, на создание лаборатории да еще дадут хорошие «бабки» за услуги. Идея увлекла Зверева. Теперь целыми вечерами друзья занимались тем, что составляли формулы синтеза и разрабатывали технологию изготовления нового наркотика, который в миллионы раз будет сильнее всех, ныне известных. В подмосковном городе им была куплена заказчиком – неким Баевым – квартира, куда привезено необходимое оборудование для подпольной химической лаборатории. Через несколько месяцев студенты-химики получили первые граммы наркотика. Баев был очень доволен и неплохо расплатился с юными дарованиями.

Однако, когда дело, казалось, пошло в гору, и Зверев уже мечтал о том, как он скоро приедет в родной город, где жила его мать, на новеньком «Мерседесе», обещанным ему Баевым качестве вознаграждения, случилась катастрофа. И Саша Зверев, вместо уютной кабины модной автомашины, очутился в весьма некомфортной камере известной Бутырки, ранее пугавшей его лишь своим названием, а затем ставшей на долгие месяцы «родным» казенным домом. Впоследствии был суд и шесть лет строгого режима с принудительным лечением от наркомании.

Корнев

Когда Андрей «влезал» в новое дело, то ни о чем другом уже и думать не мог. Такова была особенность, не столько его характера, сколько качеств сыщицкой натуры, приобретенных за многие годы напряженной работы. Требовалось постоянно что-то сопоставлять, размышлять, пытаясь понять запутанные действия и хитросплетения замыслов преступников, одним словом, быть всегда начеку, чтобы не упустить контроля над ситуацией. В противном случае, можно запросто проиграть, а цена проигрыша часто равнялась цене жизни.

Поэтому побыть в беззаботном кругу друзей или просто в уютном одиночестве, размышляя о чем-то приятном, не связанном со службой, приходилось в основном в отпуске. В подобных случаях Андрей говорил себе: ничего, уйду на пенсию, время будет принадлежать только мне, тогда все и наверстаю, прочитаю массу интересных книг, буду посещать музеи, театры… Так он себя успокаивал, хотя прекрасно понимал, что без нынешних его дел, рискованных, смертельно опасных, но именно в силу этого очень заманчивых для настоящего мужчины, он просто не сможет существовать, ведь они – смысл и цель его жизни.

Но сейчас, проходя по улице, он вдруг увидел афишу на круглой тумбе, извещавшую о выставке художника Казимира Малевича. Он был поражен: в таком далеком городе столь редкий художник? Да кто здесь знает о нем? Корнев когда-то видел картины Малевича, выставленные в Москве, и они оставили в нем смутное, неоднозначное воспоминание о себе. Он так до сих пор и не прояснил для себя настоящего отношения к этому художнику. Андрей назвал бы свое восприятие так: любопытство, соединенное с недоумением от встречи с чем-то необычным, неординарным. Глубже разобраться он не имел возможности. Но интерес к художнику остался, и сейчас, увидев его выставку, заинтригованный, он решил воспользоваться моментом, чтобы обновить, а может быть, и пополнить свои впечатления.

Впрочем, была еще одна причина особого внимания Андрея к этому мастеру. Непосредственный начальник Корнева, никогда не унывающий Георгий Симонян обычно так наставлял своих починенных:

– Глянь сюда, ядрена вошь, – это было любимое выражение начальника, – я тебе сейчас наглядно покажу, как надо работать.

И он рисовал на бумагу карандашом квадрат.

– Этот квадрат – дело, которое мы раскрываем. Все, что лежит за этим квадратом, нас не касается. Нас интересует только то, что внутри, и здесь мы должны знать все, до самых, как говорит известная телереклама, кончиков. Пока же квадрат для нас сплошное белое пятно. Но когда он из белого превратится в абсолютно черный, – тут он жирно заштриховывал квадрат, – и нам все в нем станет ясно, вот тогда мы будем радоваться, есть шашлык и запивать его молодым вином. Понял, ядрена вошь?

Этот симоняновский черный квадрат стал впоследствии для Корнева некой путеводной звездой в работе. И когда он узнал о художнике, который для себя и других тоже открыл «Черный квадрат», превратив его в высшее достижение своего творчества, то, естественно, не мог остаться к нему безразличным.

Выставка помещалась в красивом бирюзового цвета здании второй половины ХУШ века, бывшем Путейном дворце Екатерины Великой, построенном Потемкиным накануне путешествия царицы на юг. В советское время дворец заняли местный краеведческий музей и картинная галерея. Нынче их основательно потеснили коммерческие фирмы и киоски, расположившиеся на первых этажах дворца, а его ажурные окна были закрыты размалеванными рекламными щитами.