– Имя?
– Кейт… – чётко назвался патрульный, дёрнулся, как проснулся, увидел, что перед ним не высокое начальство, а какие-то бродяги, ощерился. – А ты кто такой? Эй! – крикнул он. – Ко мне!
Из-за его спины выступили и поравнялись с ним ещё двое, одетые таким же образом, правда, один из них обулся в высокие сапоги. Возможно, у них имелись какие-то знаки различия, но погоны, петлицы, нарукавные и нагрудные нашивки отсутствовали. Тем не менее, подошедшие находились в явном подчинении у ведущего с ходоками переговоры.
С их появлением ходоки, кто сидел, встали, придвинулись друг к другу ближе.
Реплика Арно в адрес Ивана, нерешительность последнего и появление новых действующих лиц почему-то показалось дону Севильяку смешным. Он разразился своим неповторимым хохотом, немало удивив незнакомцев.
Зато вывел Ивана из столбняка.
– Перестань! – бросил он дону Севильяку и, переходя на местный язык, сказал: – Нам бы не хотелось вмешиваться в перестрелку. Мы – вояки ещё те. А это, – он кивнул на свой автомат, висящий на шее, – мы подобрали по дороге, чтобы быть как все и показать всем, что мы вооружены, и нас трогать не стоит.
Незнакомцы с заметным недоверием выслушали Ивана. Им приходилось смотреть на него снизу вверх, поскольку ростом они едва ли достигали Джордана и Шилему, а по сравнению с ним и остальными ходоками и вовсе казались подростками.
Иван живо сообразил, что именно так он и ходоки смотрелись в их глазах.
Оттого, наверное, его миролюбивое высказывание показалось им не только насквозь лживым, но и подозрительным. Троица как по команде шагнули назад, крепче ухватили оружие, а первый задал вопрос, от которого недавно отказался:
– А как вы сюда попали?
– Ну вот, началось, – сказал Хиркус. Он вышел вперёд перед ходоками, откинул в сторону руку и встал в позу. Голос его задрожал, когда он начал громкий, но бессвязный монолог: – Разумеется! О, разумеется, чудеса бывают, – заявил он. – Отрицать, что господь бог или царица небесная иногда являются людям, значило бы идти против законов природы… А? – не дожидаясь ответа, Хиркус задал новый вопрос: – Отрицать, что дьявол может вселиться в человека, значило бы впасть в прискорбное заблуждение… А?.. Все мы знаем такие случаи. О, Кейт, верный страж и рыцарь!.. Чудеса случаются! Сказано, что сверхъестественные явления бывали во все времена. И невозможно обо всех упомянуть, так, кто же может сказать, откуда мы и как явились в этом мире! Кто может ответить? О, Кейт!.. Никто!.. А потому не спрашивай, не будь так жесток и несправедлив к гонимым обстоятельствами, и бог пройдёт мимо и не покарает тебя!..
Патруль ожидал, по-видимому, всего, но не страстной речи Хиркуса. Один из них, молодой и скуластый, блаженно заулыбался, другой открыл рот, будто решил уловить и проглотить сказанное Хиркусом, а на лице командира, только что подозрительного и сурового, появилась растерянность.
– Артисты, что ли? – неуверенный в своей догадке, выдавил он из себя. – Но как вы сюда попали?
В последней фразе уже не было требовательности, преобладало удивление и даже соболезнование.
– Артисты мы, артисты, – подхватил Жулдас. – Вот, смотрите!
Он наклонился, подобрал камешки и стал ими жонглировать. Незнакомцы с восхищением следили за мельканием рук и камней.
– КЕРГИШЕТ, надеюсь, мы не будем воевать. Надо уходить куда-нибудь, – сказал Арно на языке ходоков так, чтобы его слышали все. – Покажем им истинный цирк. Растаем в воздухе…
– Если только нас снова на это же место после перехода не выведет. Здесь уже стало тесно. Вот тогда будет цирк.
– Достаточно отскочить метров на сто.
Возможно, они так бы и сделали, оставив патрульных с разинутыми ртами от неожиданности, если бы не норовистый характер Шилемы.
– Мы умеем ещё и так! – с этими словами она набросилась на невольных зрителей.
Ни те, ни ходоки не успели ничего предпринять, как три автомата валялись у ног Ивана, а ошеломлённые внезапным нападением незнакомцы лежали на земле.
– Вот дура! – воскликнул Джордан. – Она же…
– Уходим! – оборвал его Иван и рванул за руку, становясь со всеми на дорогу времени.
В поле ходьбы стало темнее и холоднее, отблески сполохов проявлялись лишь матовыми бликами, как если бы кто-то громадный встряхивал подстать себе огромные белые полотнища. Передовое будущее подступило вплотную. Этому миру оставалось существовать совсем немного.
Часы?..
Можно было только догадываться, какая сейчас кипит работа под руководством Пекты где-то здесь невдалеке. Создатели канала, наверное, тоже считают часы и гадают: успеют или не успеют?
Возможно, только Иван знал точно. Успеют!
Однако вид поля ходьбы рождал нервозность.
Ведь Первопредок Эламов вспоминал исход как бедствие. Защитники лаборатории, а может быть, целого института времени, возглавляемого Пектой, вот-вот откажутся сдерживать толпы, что стеклись сюда в ожидании исхода. Они хлынут в открывшийся канал со всех сторон в прошлое, который захлопнет за ними навсегда двери, ведущие в будущее, но даст возможность существовать без боязни превратиться ни во что не только им, но и потомкам.
Поэтому ходокам не следовало куда-либо передвигаться по дороге времени, иначе их выход в реальное время мог попасть именно в столпотворение. Но и задерживаться на ней – тоже рискованно, неизвестно, что на ней будет происходить в момент возникновения канала Пекты.
Ходоки постояли кружком, голова к голове, едва различая лица напротив. Шилема и Джордан оказались под своеобразным навесом более высоких членов команды. Округа гудела. Чтобы говорить, приходилось сильно повышать голос.
Иван хотел высказать Шилеме своё большое «Фэ!», но философски решил: что произошло, то произошло. Сказал лишь:
– Шилема, побереги нервы.
– Вот ещё! – с возмущением отозвалась временница и дёрнулась в руке Ивана. – Вы бы без меня так бы ещё и стояли перед ними, изображая из себя клоунов. И потом, я же их легонько…
– Хо-хо! – подал густо дон Севильяк.
– Что ты понимаешь в этом? – обиделся Хиркус. Он считал себя артистом, а не клоуном. – И чего добилась? Теперь стоим тут… Ну и что?
– А ничего! – легкомысленно отрезала Шилема. И тут же словно удивилась: – И, правда, чего стоим?
На вопрос Шилемы никто не ответил.
Наступил, пожалуй, переломный момент их похода в мир, готового умереть. По всему, это понимали все, и каждый решал, как поступить дальше. По крайней мере, так показалось Ивану, и он был недалёк от истины.
Сам Иван до сих пор намеревался проникнуть в создаваемый временной канал с надеждой, уже потерявшей остроту, встретить Напель. А мотивы дальнейшего пребывания здесь у других оказывались разными, хотя и созвучными. Напрашиваясь в команду КЕРГИШЕТА, каждый из ходоков лелеял одно: посмотреть, поучаствовать.
По крайней мере, так вначале, наверное, и представлялось им, пока они добирались сюда через Кап-Тартар, поле ходьбы Фимана, в будущее Ивана.
Это пока, потому что они ещё не знали, что им готовит грядущее, то будущее, которое определяется чередой событий их личной жизни, а не творимого потоком времени …
Они только хотели посмотреть, как в параллельной струе, далеко разошедшейся с той, где они ходили во времени, совершается грандиозное таинство ликвидации неудачной, дефектной или, может быть, экспериментальной, а то и резервной, но уже выполнившей своё предназначение, ветви развития планеты и того, что в ней существовало, как непоколебимая реальность. Такое событие, величественное и притягательное своей ужасной кончиной, естественно, привлекало ходоков, с первых шагов ходьбы во времени знакомых непосредственно или понаслышке о перлях.
Да, некоторые из них старались избегать встреч и всего того, что могли принести им представители иного мира.
Но были и другие, которые, напротив, жаждали подобных встреч, чтобы пощекотать нервы, притупленные долгой жизнью и усталостью. И уж тем более, проникнуть к ним и посмотреть разыгрывающуюся трагедию, подогретую необычностью исхода из будущего в прошлое больших масс людей по искусственному временному каналу.
К таковым относился Хиркус.
Его интересовали страсти.
Страсти, которые никто не придумывал. Их не облекали в искусственные роли, они не обрабатывались актёрами и не ставились режиссёрами. А истинные страсти, когда у страждущих нет надежд ни на что: ни на спасение, ни на возможность оставить о себе хотя бы имя на камне или бумаге, ни на то, чтобы быть отмщёнными.