Постсоветская комедия

Постсоветская комедия
Виктор Юрьевич Кукушкин

Комедия-гротеск. «Значит, вы утверждаете, что рождены от непорочного зачатия?» «Я этого не утверждаю, просто, вы сами сказали, что страны, в которой я родился, не существует». Из разговора героя с милиционером. Кризисным 90-м ( вообще всем кризисным) посвящается.

Какие были чувства, мысли, идеи!.. И вдруг началась гонка, гонка на выживание. В результате этой гонки, в результате какой-то непонятной деятельности, которая казалась важной и необходимой, он захватил широкую акваторию, опустился даже на дно, поднял ил. Вокруг стало мутно и темно. И он решил переждать, пока всё успокоиться.

Он смахнул все истины, все сомнения, все философские и эстетические рассуждения в поисках смысла, словно провел рукой по мутному от долгого горения огня стеклу, и перед ним открылся иной мир. Он мог разбить это стекло, но побоялся погибнуть, ничего не познав. Он долго всматривался в этот мир, долго наблюдал, долго изучал, и от его дыхания стекло вновь покрылось капельками пота. Но запотело оно как-то странно: запотело только то место, к которому рука его не прикасалась. И тогда он понял смысл Революции.

***

Я отключил телефон, электричество, перекрыл холодную и горячую воду, на случай непрошенных гостей забаррикадировал окна и двери. Я ещё не знал, что меня ожидает, и потому готовился к самому страшному.

Затем взял ручку и принялся описывать всё, что произошло в последнее время под копирку, в нескольких экземплярах, чтоб, учитывая непредвиденные обстоятельства, разместить свое вещественное доказательство в разных местах. Когда я взял ручку, над столом появилась муха, очень крупная муха, не муха самолет-бомбардировщик какой-то. Она сделала несколько кругов, её тень несколько раз прошла над запиской, нарушив озоновый слой моей головы, и я отложил ручку. И муха исчезла.

Взявшись за ручку, я вновь почувствовал приближение мухи.

«Всё ясно, – подумал я. – За мной ведётся наблюдение. За мной и, вообще, за всеми нами уже давно ведётся неприкрытое наглое тотальное наблюдение. Наблюдение в самом извращённом виде. Они знают каждое наше слово, каждый поступок, читают каждую нашу мысль».

– Ах ты, противное насекомое! – и я погнался за мухой. И некоторое время кружил вместе с ней по комнате, но не потерял из виду.

Оставшись на месте, стал ждать. Ждать пришлось долго, но я был готов ко всему. Тут в голову пришла еще одна мысль: «Возможно, и сон был придуман как инструмент для исследования наших чувств, для изучения наших мыслей и переживаний. Возможно, сон – не более чем наркоз, во время которого они получают информацию о том, что с нами происходит в действительности, а, проснувшись, мы забываем об этом».

В большом волнении я поспешил к столу, чтобы зафиксировать своё предположение, взял ручку и почувствовал слабость. Буквы закопошились словно насекомые, стены потекли вниз, тело тоже устремилось куда-то вниз, в пропасть. Сознание еще некоторое время пыталось за что-то уцепиться, найти точку опоры, но вскоре и оно исчезло.

Сон, сваливший меня с ног, оказался мертвым.

Огромная прозрачная капля. Возле капли, словно перед зеркалом, сидит не то муха, не то женщина и прихорашивается.

– А что, муха хоть куда! Жаль, другие этого не всегда замечают. Сейчас кровушки напьюсь, вообще, будет полный прикид! Кровушка у него, должно быть, сладкая, калорийная!.. Она была бы еще слаще, если бы он уснул. Навеки! Вот тогда б поживилась! Всех знакомых созвала бы на угощение. Слетелись бы все кавалеры. Боже, какие у меня раньше были кавалеры! Какие у них были толстые жилки на крылышках! Как канаты!.. А еще мне нравились крутоголовые, эти, что из номенклатуры. Тела у них такие разноцветные, аж переливаются. Вот бы такого в мужья! За ним была бы как за каменной стеной! Всегда сытая. Интересно, где они умудряются в наше время такую калорийную пищу находить? Тут мучаешься, из последних сил выбиваешься, жизнью, можно сказать рискуешь. Как мне все это опостылело!.. Ладно, полечу, попробую еще разок. Может на этот раз удастся охмурить этого урода.

На кровати, в свете лампы, сидел монстр, натуральный монстр, и делал вид, что писал… Несколько тысяч взмахов крылышками потребовалось мухе, чтобы подлететь к этому волосатому чудовищу, но он никак не оценил ее усилия и никак на них не отреагировал. Однако муха не теряла надежды и, как любая настоящая муха, сделала вид, что очень увлечена занятием монстра. Одновременно она тайно высматривала наиболее лакомые места на его теле, проделывая это ненавязчиво, тихонько подзуживая. Но монстр вдруг раздраженно вскочил, схватил в кулак лежавшую на столе газету, замахал руками-оглоблями, засверкал глазами! Муха попыталась его успокоить, свершила несколько вальсирующих движений вокруг его тела, но монстр так сотрясал воздух, что с бедняжкой чуть не случилась морская болезнь.

Вернувшись к зеркалу, муха, как любая настоящая муха, первым делом поправила прическу, припудрилась и разгладила крылышки. Потом, оценив свою внешность, набравшись решительности, добавила:

– Ну, если и на этот раз не удастся, дела совсем плохи. Есть-то хочется.

Но монстр уже лежал на кровати. Муха улыбнулась, как только могут улыбаться настоящие мухи, и, можно сказать, на крыльях любви, спикировала на край одеяла. И сразу же принялась высматривать различные участки тела.

– Да не егози ты, – пробормотала муха, пробираясь по складкам пижамы, в надежде отыскать наиболее лакомый кусок. – Другой бы спасибо сказал, этот даже не разделся. Все не как у мух. Еще я не люблю пауков. Только садомазохистки могут развлекаться с этими чудовищами.

Муха застыла, подняла голову, подозрительно осмотрелась и обнаружила суетливо кружащегося над складками одежды комара.

– Эй, а ты чего тут делаешь, венерический? – рявкнула она в его сторону.

– Я не венерический, я – малярийный, – обиженно пропищал комар.

– Не вижу никакой разницы! А ну, быстро проваливай отсюда!

– Целый день кровушки не пил. Смотри, как исхудал! Тут на всех хватит, – еще жалобнее пропищал комар. – У меня желудочек как стаканчик.

– Венерический, я тебе чего сказала? Не лезь! Я его охмурила!

– Фу, какие у вас манеры!

– Какие надо – такие и манеры! А ну, живо, прячь свой инструмент, а не то…

– Ладно-ладно, мы еще посмотрим, чья возьмет, – ретируясь, обиженно пропищал комар.

– Проку от вас, только и умеете, что пищать, шприцы одноразовые, – успокоившись, пробормотала муха.

Потом муха вновь поправила прическу и вампиршей вонзилась в тело. Потом муха лениво почти машинально разглаживала различного рода кружева и оборки, поправила колготки, с полным безразличием осматривая дырку на колене.

– Странно все-таки устроены мухи, – пробормотала она. – Вот вроде бы пища, бери – не хочу. Ан нет, не хочется. И, вообще, ничего больше не хочется.

В стороне от мухи снова спикировал комар.

– Что, хороша Маша – да не наша? – презрительно отпустила муха в его сторону, при этом она рыгнула.

– Не больно и надо, – пропищал комар и добавил: Слушай, красавица, а что дашь, если я тебе чудо покажу?

– Какое там чудо? Чудес не бывает, – лениво пробормотала муха.

– А если бывает, что дашь? – не унимался комар.

– Говорю тебе, не бывает! Я всю жизнь ждала чуда!.. И где оно?

– Ну, а если я все-таки покажу тебе чудо, дашь кровушки попить? Немножечко. Смотри, как исхудал.

– Да пей, жалко что ли этого добра. Но только ты мне его, это самое, сначала покажи.

У комара после слов мухи потекли слюнки, чуть не захлебнулся. Тем не менее, собравшись с силами, он поднялся в воздух и увлек за собой муху. Вместе они приземлились на подоконник.

– Ну, где твое чудо? – недоверчиво прожужжала муха, недовольная тем, что ее сдвинули с места, при этом она вновь рыгнула.

Комар загадочно улыбнулся, закатил глазки, набрал в свою грудную клеточку воздуха, подпрыгнул, разлетелся и с силой ударился о стекло.

– Видишь, воздух окаменел! – пропищал он, рухнув на подоконник.

– Не может быть! – в полном недоумении пробормотала муха. – Дай-ка я!

И муха повторила то же самое.

Потом они повторили то же самое вместе. Потом ещё раз. И ещё! Всякий раз в полном недоумении смотрели друг на друга, и совместное недоумение рождало желание повторного эксперимента. Комар, доказывающий право первооткрывателя, при этом чуть не получил сотрясение мозга. А муха, совершенно обезумев, позабыла о своем спутнике.

Комар выдержал паузу и довольный улетел, совершая во время полета очень странные виражи то вправо, то влево.

Муха еще долго продолжала биться, пинаться, толкаться, терять координацию, падать, недоумевать и снова биться. Наконец, совершенно обессилев, муха рухнула на подоконник и в потрясении прошептала:

– Вот он, конец света! – и приготовилась умирать.